Сновидение в саду

«Так ли легко цвестив тайне от мира, скрытно?Можно ли в Сад войти,если пути не видно?Не рукотворна кладь.Но высока ограда.Можно ли мир объять,не выходя из сада?»

Если бы мир, как и прежде, был равен саду, ответ утвердительный. «Говорят, один йог мог» в своем «архаическом лечении» возвращаться к ощущению исходной точки и наготы, однако в том, что мы принимаем за действительность, все иначе:

«…Я вся уже дрожу,тут холодно, как в мастерской Матисса.Я наготой своею дорожу,она мне обеспечит плошку риса.

В раю такие мысли не являются. Но если учесть, что во многом «мы то, что о себе воображаем», а тем паче заняться созданием и разведением собственного сада, какой-то путь все-таки открывается. Лидия Григорьева именно этим созиданием и занимается. В аллегорическом, и в самом прямом смысле. Она – садовник. Не знаю, насколько безумный, но, очевидно, хорошо разбирающийся в растениях и садово-парковом искусстве.

В середине прошлого века «вышла книга Марии Эустахевич «Поэт в саду». В Англии появилась книга о творчестве Александра Поппа в соотношении с различными искусствами, где большая часть уделена влиянию Поппа на садово-парковое искусство и анализируется собственно проектирование Поппом своего сада в Твикенхеме. Выходили книги о цветах и садах Шекспира и многие другие, касавшиеся взаимоотношения творчества поэта и садово-паркового искусства. Таким образом, тема взаимоотношений поэта и сада в целом не нова» 1 . Об общении и взаимопроникновении поэзии Лидии Григорьевой и ее любимых растений книги еще напишут, скажу только, что у меня цветы (в отличие от стихов) всегда вызывали священный ужас. Монстры, марсиане, мормоны, карбонарии. В цветах вызревает заговор против нас и нашего смысла. Их души состоят из иной субстанции, и она, по-моему, не может коррелировать с нашей. Я буду рад, если ошибаюсь. Мне путь в мир растений закрыт: остается довольствоваться зрением, обонянием, осязанием. Тем более мне интересно безмолвное «население» садов Григорьевой. Откуда мне знать, как «три розы, словно три сестры готовятся к зиме», «глядишь, уже и сбросила одежды толпа тюльпанов. Тот еще народец…», «Каштаны – розовый и белый: как отморозок оробелый в объятьях девочки льняной, неочевидной и больной» – цитировать можно бесконечно, но приведенного достаточно, чтобы понять, что связь между цветами и стихами у Лидии Григорьевой налажена. Она пишет в своем дневнике: «Зимним февральским днем, выйдя после церковной службы из лондонского храма Успения Божьей Матери и Всех Святых, я была поражена буйным цветением неведомого мне растения. Невысокое раскидистое деревце с ярко-зелеными глянцевыми листьями было сплошь покрыто роскошными, пышными багряными цветами. Я не могла оторвать глаз от этого ботанического чуда. Так много лет назад я впервые встретилась с одной из разновидностей японской камелии». Так начинаются увлекательные романы.

1

Д. С. Лихачев. «Поэзия садов», к семантике садово-парковых стилей. – Л.: Наука. Ленинградское отделение. 1982.

«Потеря умения «читать» сады как некие иконологические системы и воспринимать их в свете «эстетического климата» эпохи их создания находится в связи с тем, что за последние примерно сто лет резко упали способность иконологических восприятий и элементарные знания традиционных символов и эмблем вообще. Не будем здесь касаться вопроса о том, почему произошло это падение, но одну из причин легко указать: это сокращение классического и теологического образования» 2 . В этой ситуации помогает непосредственное восприятие, как в «Цветомании» Лидии Григорьевой:

2

Д. С. Лихачев. «Поэзия садов», к семантике садово-парковых стилей. – Л.: Наука. Ленинградское отделение. 1982.

розовый сиреневый палевый кирпичныйбирюзовый бежевый огненный стальнойжелтый абрикосовый золотой коричневыйродниковый пламенный нежно-голубойкрасный апельсиновый рдяный изумрудныйалый фиолетовый темное бордокарий и лазоревый синий перламутровыйперсиковый чайный – вот и я про тоискристый зеленый матовый лиловыйпурпурный малиновый цвета бурякалуковый салатный сливовый багровыйсливочный пшеничный цвета молокалунный серебристый дымчатый карминныйсерый антрацитовый цвета янтарясмоляной вишневый и аквамариновыйа потом рубиновый как сама заря.

Среди бесчисленных определений поэзии можно использовать и такое: это то, что могло присниться Адаму и Еве до их печального изгнания в наш мир. Действительно, что могло им привидеться кроме «изначального света» или отблеска «большого взрыва». Степь? Мне иногда кажется, что они ушли из Эдема сознательно. И я это к тому, что книга Лидии Григорьвой «Сновидение в саду» – в первую очередь о любви, но я не стал касаться этой темы из соображений деликатности, а то и просто из-за внезапно нахлынувшей на меня застенчивости. Вспоминается формула, залетевшая ко мне Бог весть откуда. Не претендующая на полноту, но явно не бессмысленная, она интригует меня не хуже дзенского коана:«Растения – наставники вещей». Ни больше, ни меньше. Наставники. И даже не людей, а вообще вещей. Откуда это? Тоже с Востока? У Станислава Лема была планета, где обитали разумные цветы. Мандельштам о цветах высказался еще ярче: «растение это не скучный побег, а грозовое событие». Думаю, что «Сновидение в саду» должно стать событием в нашей литературе.

В. Месяц

«Слова поставь на полку, где стоят…»

Слова поставь на полку, где стояткувшины, вазы, амфоры, бокалы,чтоб солнце бликовало, и стократпо выгнутым поверхностям стекало…Слова нежнее глины и стекла,и хрусталя, и хрупкого фарфора,из этого боязнь проистеклавнезапного и быстрого разора.Надежнее упрятать, утаить,в наследственный тяжелый шкаф посудныйпоставить, и на крепкий ключ закрытьсловесный ряд, сквозной и безрассудный…18.05.05

Степной псалом

Серебряный век

Все то, что сбылось наяву и во сне,большая зима заметает извне —снегами, снегами, снегами…Серебряный век серебрится в окне,и светится враз и внутри, и вовне —стихами, стихами, стихами…Судьбу изживая вразнос и взахлеб,на паперти мы не просили на хлебв горючих слезах укоризны.Для тех, кто зажился – забыт и нелеп,сияют снега на просторах судеботчизны, отчизны, отчизны…Как облачный дым проплывают века,в заснеженных далях сияет строкабессмертного русского слова.На нас упадают большие снега,словесный сугроб наметая, пока —и снова, и снова, и снова…08.12.04

«Вот зимний, пагубный, венозный…»

Вот зимний, пагубный, венозныйуходит морок, озираясь…День занимается морозный —там света будущего завязь.Восходит свет над фирмой частной,над фермой, фифой куртуазной,и над Россией безучастной,и над Европой буржуазной.Не привыкать, кусая локоть,с непогрешимостью во взоре,в морозный день восстав, заплакатьот счастья или же от горя…11.12.04

Базар

Галдеж многоязыкий. Бормотанье.Перед толпой жемчужных слов метанье.Там словно бы кого-то напугали:кричат ослы и люди, попугаи.На площадь выйди и промолви слово.Кричат торговцы, продавцы съестного.Кричит погонщик, поправляя дышло.И потому тебя почти не слышно.Утробный хохот. Лепет простодушный.Кричит вельможа и холоп ослушный.Визжит богатый. И вопит бедняга.Такой базар. Такая передряга.Обычный гвалт. Обычай человечий.Шумит собранье и базарит вече.Заради славы все вопить горазды.Гундит неправый. Голосит горластый.Оранье, вопли, гвалт, галдежь и гомон,язык обезображен и изломан.И чтоб не дать совсем словам погибнуть,придется выйти, возопить и гикнуть.16.12.05

Поток времен

«Ах ты, тоска проклята! О докучлива печаль!Грызешь мене измлада, как моль платья, как ржа сталь!»Григорий Сковорода. Песнь 19-я, сложена в степях переяславских

Вот вышел прочь Сковорода,ушел философ,он в золотое никуданаправил посох.Он прах с постолов отряхнул,войдя в стремнину.Поток времен его тянул,толкая в спину.Он шел вперед, а время вспятьнавстречь бежало,хотел схватить его, но пястьне удержала.Поди попробуй, добредидо вольной дали.Осколки звездные в грудиего застряли.Вдали, у лунного моста,ветрила лопасть,а дальше только пустота,провал и пропасть.Он этот мрак перемогнул,шагнувши сразу.И даже глазом не моргнул,почти ни разу.Вокруг ковыль да молочай,полынь да мята.Ах ты, докучлива печаль,тоска проклята!Стальное лунное литьёс небес струилось.Все упованье на нее —на Божью милость.Тогда, хоть будь совсем слепой,избегнешь ямы.Читай апостолов и пойпсалмы медвяны.Он шел, как цепом молотил,степную глину,а ветер гнал его, крутил,толкал в хребтину.Тянул печали вервиепо бездорожью.Из жизни вышел в житиепо слову Божью.Гляделась посохом клюка,клубились рядоми восставали облаканебесным градом.«Прочь ты, скука, прочь ты, мука,с дымом, с чадом!» 3 21.10.04

3

Г. Сковорода. «Сад Божественных песен». Песнь 19-я.