Сновидения

– Верно, они должны были ходить в школу, – согласился Рорк. – А не служить боксерской грушей или чем похуже для своих родителей. Не остаться без попечения и не быть брошенными на произвол судьбы, один на один с насилием, наркотиками, беспорядочным сексом и всем прочим, чему они подвергались в так называемых родных стенах.

Он открыл ей дверь машины. Ева смерила его испепеляющим взглядом и села.

– И сколько, интересно, девочек, прошедших его воспитание, – заговорила она, дождавшись, когда Рорк сядет за руль, – теперь за решеткой, или мертвы, или торгуют собой на улице – и все из-за сформированного благодаря ему образу жизни?

– Полагаю, есть и такие, но они, скорее всего, и так оказались бы в тюрьме, независимо от того, с ним они росли или без него. Зато я знаю по меньшей мере одну – счастливую, успешную, имеющую семью и живущую прекрасной жизнью.

– И только потому, что Мейвис…

– А ты думаешь, где бы она сейчас была – учитывая то, как и где она прозябала, учитывая ее образ жизни и возраст, – если бы он не дал ей приют?

– Я думаю, ее замели бы, полиция и соцработники ее опросили бы, изучили бы ее жизненные обстоятельства, засадили бы ее никчемную, опустившуюся мать в психушку, а для Мейвис подыскали бы приемных родителей.

– Такое тоже возможно, – согласился он, следя за дорогой. – Как возможно и то, что какой-нибудь любитель молоденьких девочек ее в лучшем случае изнасиловал бы, а то бы и продал в сексуальное рабство, если вообще не убил. Вариантов масса, но факт тот, что, если бы не Себастьян, она не была бы такой, какая есть, и вы с ней сейчас не были бы ближе родных сестер. Понимаешь, любовь моя, достаточно изменить чуть-чуть что-то одно – и изменится все.

– То, чем он занимается, неправильно! Я закрыла на это глаза, потому что мне надо было, чтобы Мейвис уговорила его на этот разговор. И еще потому…

– Ты дала ей слово, что не арестуешь его.

– Теперь это уже не важно.

– Ты же не думаешь, что этих девочек убил он!

Черт побери, нет, конечно, она так не думала – и очень надеялась, что ее не обвели вокруг пальца.

– Думать – это еще не доказательство, а он ко многим из жертв имел отношение. Обманщик, вор, мошенник!

– Ты сейчас о ком? О нем или обо мне?

Ева бессильно откинулась на спинку сиденья.

– Прекрати.

– А что? Бандой девочек я, конечно, не заправлял, но сам в банде был. Я обманывал, я воровал, время от времени кого-то разводил. Ты научилась с этим жить, но оно тебя время от времени беспокоит.

– Ты давно бросил.

– Да, и вначале – ради себя самого, когда мы еще не были знакомы. А окончательно – ради тебя. Ради той жизни, о которой я мечтал для нас двоих. И у меня был Саммерсет, в противном случае мой батя так и продолжал бы из меня душу выколачивать, пока не прибил бы до смерти. Тебе лучше многих известно, что система опеки срабатывает не всегда, как бы ее работники ни старались. И что не все, кто берет под опеку детей, делает это из чистых побуждений. У тебя, лейтенант, свои установки, у меня – свои. Но не думаю, что в этом деле мы сильно различаемся. Расходимся немного, но не так чтобы очень далеко. Тем более что дело касается Мейвис.

Он протянул руку и погладил ее по бедру.

– А где ее мать? Ты же наверняка проверяла.

– В заведении для таких психов, как она. Которые других таких же психов режут кухонным ножом. Уже восемь лет там. А до этого моталась с места на место, вступила в какую-то секту, ушла, отбывала срок за проституцию – а расплачивались с ней «зевсом». Сбежала, села на план. Совсем скурилась, а потом порезала бабу, с которой бежала из отсидки – и с которой к тому времени сошлась. Мейвис была права. За столько лет она свои мозги просто сжарила. Сейчас ее держат на успокоительных.

– Ты ей не сказала.

– Скажу, если – или когда – ей это надо будет знать. Если – или когда – она сама спросит. Она выкинула это все из своей памяти – по крайней мере, до сегодняшнего вечера. По-настоящему. Были у нее моменты, когда она терзалась комплексами, что из нее не получится хорошей матери, но она сумела их побороть и стать счастливой. Сказать ей про мать сейчас – значит снова на нее все это навалить.

Ева прижала голову к подголовнику.

– И она была права. Если бы ее мать была вменяема, она все равно не узнала бы брошенную ею дочь в Мейвис Фристоун, поп-звезде и такой… жар-птице. Не перестаю поражаться ее нарядам.

– В этом есть свой отдельный смысл, нет? Ее принуждали носить мрачные платья, волосы коротко обрезали. Своими броскими нарядами она демонстрирует, что не просто прощается со своим прошлым, а ставит на нем решительный крест и выжигает каленым железом.

Представив себе эту картину, Ева рассмеялась.

– Да, наверное. Интересно, сама-то она отдает себе в этом отчет?

– Думаю, отдавала, когда начала экспериментировать с цветом волос, цветом глаз, одежками. А теперь? Теперь это уже ее натура.

Рорк свернул, въехал в ворота и подкатил к парадному крыльцу их красивого, элегантного особняка.

– Айрис она не узнала? Та ведь тоже в Клубе была?

– У меня не было фото, чтобы ей показать. Айрис Керквуд не подавали в розыск, никаких ориентировок не было, ни здесь, ни там, где умерла ее мать. Она как сквозь землю провалилась. Да, система подчас дает сбой, и иногда в самый нужный момент, но обучение девочек-подростков тому, как дурить честных граждан, разводить их на «возьми конфетку» – это не решение.

– Никогда не слышал о такой разводке.

– Сама придумала. Конфет захотелось.

Он поставил машину перед парадным входом и улыбнулся жене.

– Пойдем. Получишь свои конфеты.

Она вошла вместе с ним, скинула пальто на стойку перил.

– Что ты намерена делать с адресами, которые тебе дал Себастьян?

– Пошлю оперов опросить и хорошенько потрясти жильцов, владельцев магазинов, которые существовали в том районе, когда девочки пропали, показать им фото. Надо копать и копать. Достаточно одного человека, – продолжала она, уже поднимаясь с ним по лестнице, – всего одного, который видел какую-то нашу жертву – или жертвы – в компании с кем-то еще. Они наверняка были с ним дружны, доверяли ему. Айрис… – пробормотала Ева себе под нос. – У нее была какая-то тайна.

– Ты уверена, что она тоже в числе жертв.

– Сам подумай: она тайком уходит из Клуба, который был для нее домом, где она чувствовала себя в безопасности, берет с собой свою игрушку и больше не возвращается. Они ее так и не нашли – а я ему верю, что искали. Ее кто-то похитил или выманил, а потом убил.

Они поднялись в кабинет. Ева взглянула на свой стенд.

– Значит, ее помещаем наверх. Вопросительный знак с Мерри снимаем и ставим против Айрис. Но ему недолго там висеть.

– У тебя остались всего двое.