Сны и желания

Но, словно в сговоре с его прежними мыслями, коварный внутренний голос насмехался над ним. А вдруг все это инсценировка? Что, если это часть плана, уловка, чтобы пробудить его сочувствие, доверие к Энджел?

От этой мысли Лео сделалось плохо. Этого не может быть. Не может. Она же была девственницей, бога ради. Он ее единственный любовник, и от этой мысли его всякий раз охватывало глубокое мужское удовлетворение.

Слишком многое встало на место, когда Энджел все объяснила. Лео был сам себе противен. Неужели то, что ему довелось видеть в детстве, сделало его настолько циничным?

Ответа на этот вопрос у Лео не было. Он выключил телевизор и, не потревожив Энджел, встал с дивана и взял ее на руки. Отнес на свою кровать и, уложив, разделся сам и лег рядом, притянув ее поближе к себе.

Энджел проснулась, когда слабый свет уже слегка рассеял темноту ночи. Она отметила, что лежит в кровати Лео в одном нижнем белье. Ее бросило в жар. Должно быть, он снял с нее брюки, когда она уснула.

Она лежала на боку, а Лео, совершенно голый, прижимался к ней сзади, рука у нее на талии, ладонь возле самой груди. Несмотря ни на что, кровь запела у нее в жилах, а тело зазвенело от желания. Но у нее было предчувствие, что Лео, проснувшись, не захочет обнаружить женщину в своей постели, и она пошевелилась, намереваясь встать. И услышала низкое ворчание:

– Лежи.

Она затихла, но не могла притворяться, что снова уснула, когда чувствовала, как твердеет тело Лео, вызывая желание провоцирующе прижаться к нему попкой. Дыхание ее сделалось частым и поверхностным. Она приподняла голову и резко втянула воздух, когда острая боль пронзила скулу, слишком явственно напомнив о вчерашних событиях.

Лео тут же зашевелился и приподнялся над Энджел. Осторожно и нежно повернул ее лицо, чтобы посмотреть. Его глаза и тихое ругательство сказали ей, насколько все ужасно. Опухоль казалась размером с футбольный мяч.

Она поморщилась:

– Очень плохо, да?

Лео криво улыбнулся:

– Твоя скула роскошного сине-фиолетового цвета и размером примерно с мой кулак. – Потом он посерьезнел. – Сегодня мы поедем в больницу, Энджел, что бы ты там ни говорила.

Энджел понимала, что спорить бесполезно. Она лежала, смотрела на Лео и чувствовала, как грудь распирает от эмоций. Когда непроницаемая стена недоверия между ними исчезла, она осознала, что любит его. Любит по-настоящему.

Не задумываясь, она протянула руку и провела пальцем вдоль шрама над губой.

– Откуда он у тебя?

Лео поймал ее палец и поцеловал.

– Хотел бы я сказать, что получил шрам, защищая девочку от хулиганов.

– А это не так?

Он притворно печально покачал головой:

– Нет, я заработал этот шрам, когда мне было три года и я упал со своего велика.

Сердце Энджел екнуло, и она почувствовала себя еще чуть больше влюбленной. Она бы улыбнулась, если не было так больно, но Лео обнял ее и сказал:

– Давай поспи еще, Энджел, тебе это необходимо.

Энджел почувствовала, как волны усталости снова накатывают на нее, и сонно пробормотала:

– Хорошо, но разбуди меня, и я быстренько уйду к себе…

Энджел не видела, как спазм боли пересек лицо Лео. Он еще долго лежал без сна, уставившись в потолок.

Две недели спустя Энджел смотрела на законченный комплект украшений для Ари и Люси. Она пробно подвигала челюстью и осторожно дотронулась до нее. Опухоль сошла полностью, и все, что осталось, – это чуть желтоватый синяк, который легко можно было скрыть тональным кремом.

На следующий день после того, как это случилось, Лео отвез ее в частную клинику, и они исключили перелом. Это был просто очень сильный ушиб. С той ночи Лео был невероятно внимателен, отменил все выходы в свет, чтобы оставаться дома с Энджел, несмотря на ее возражения. Теперь они каждый вечер ужинали дома, а однажды Лео удивил ее, отпустив Калисту и приготовив восхитительно вкусный домашний обед. Он не делал абсолютно ничего, чтобы помочь ей перестать влюбляться в него все больше и больше.

Лео явно чувствовал себя виноватым в том, что неправильно судил о ней. Он настоял, чтобы Энджел спала с ним каждую ночь, но не прикасался к ней.

Прошлой ночью Энджел повернулась к нему, терзаемая неутоленным желанием. Она знала, что Лео возбужден, чувствовала это, но у него были все те же возражения. Он обращался с ней так, словно она сделана из хрупкого фарфора и может разбиться.

Энджел интимно погладила его и прошептала:

– Мне лучше, Лео, пожалуйста… – Она съежилась, вспомнив, как горячо откликнулась, когда он наконец глухо застонал и притянул ее на себя, помогая избавиться от пижамы. У нее было такое чувство, будто она целый месяц умирала от жажды в пустыне.

Но инициатором была она, а не Лео.

Энджел покачала головой и резко вздрогнула, услышав какой-то шум у двери. Там стоял Лео, прислонившись к косяку. Сердце ее перевернулось, как всегда при виде него. Она застенчиво улыбнулась:

– Привет.

Лео тоже улыбнулся.

Он вошел и посмотрел на работу Энджел. Она нервно вглядывалась в его лицо, его мнение было важно для нее. Он взял браслет, потом серьги, повертел их так и эдак. Наконец положил и сказал:

– Ты прекрасный мастер, ты это знаешь?

Она смущенно пожала плечом:

– Это то, что я люблю делать, поэтому если я смогу зарабатывать этим на жизнь, то буду счастлива.

Лео нежно провел пальцем по ее ушибленной скуле:

– Почти зажило.

Она кивнула:

– Завтра уже можно будет замазать тональным кремом, когда мы пойдем на обед к Люси и Ари.

Он слегка кивнул и отступил, но на секунду Энджел могла бы поклясться, что он хотел что-то сказать. Впрочем, она забыла об этом, когда они сели обедать, после чего Лео пошел к себе в кабинет немного поработать, а Энджел отправилась в мастерскую нанести завершающие штрихи на украшения для Люси. Завтра она поедет в город и купит какие-нибудь коробочки, чтобы упаковать их.

На следующий день Лео стоял у окна своего кабинета в Афинах, не замечая красивого вида, расстилающегося перед ним. Он был поглощен мыслями об Энджел. Она перевернула его мир с ног на голову и вывернула наизнанку. Он, кто панически боялся проснуться в постели с женщиной, теперь не мог как следует расслабиться, если не знал, что Энджел будет первой, кого он увидит поутру.

Чувство вины по-прежнему неумолимо терзало его, однако она умоляла его не предпринимать ничего в отношении ее отца, напоминая, что Тито ухватится за малейший намек на неприязнь, чтобы вновь разжечь вражду. Лучшей формой мести было игнорировать Тито.