Сны мегаполиса (сборник)
Шрифт:
Вечером тетя Маша приготовила ужин – обещанную картошку с тушенкой, достала откуда-то маринованные грибы, соленые огурчики. Марина не могла оторваться.
– Ешь, ешь, свое, домашнее, – приговаривала тетка.
На столе появилась и водка, но Марина почти не притронулась к ней – ей и без того было хорошо и пьяно. От воздуха, от покоя ли – но она действительно расслабилась, внутри отпустило давно и плотно зажатый ком, ей хотелось одновременно и есть, и спать, и чтобы этот вечер не кончался.
После ужина тетя Маша зажгла камин, они перебрались в кресла у огня, устроились там
Зашел разговор и о Марьянке. Марина с удовольствием рассказывала о дочке, об ее успехах, о том, что та поступила, как было трудно и вообще.
– А что с собой не привезла? – спросила вдруг Маша.
– Так она же на море собралась, – вздохнула Марина. Эта мысль даже среди общего благодушия снова показалась ей неприятной.
– Какое море? – не поняла тетка.
Марина рассказала. Заодно – так уж как-то к слову пришлось – рассказала и историю с поступлением, вернее, о роли в истории бывшего мужа. Она никому пока этого не рассказывала, и сейчас, поделившись, испытала даже некоторое облегчение.
– Представляешь, ведь гадость же. И зачем это ему, я только понять не могу, – закончила она.
– Так-таки и не можешь? – сощурилась на нее тетка.
– Нет, – несколько оторопев – что-то странное было в этом прищуре – подтвердила Марина.
– А ты подумай, подумай получше. – Тон у Маши тоже был странный, даже слегка угрожающий.
– Да я уж думала, теть Маш. И так, и эдак. Тошно ужасно, а смысла все равно понять не могу. А ты можешь?
– Я-то могу, – вздохнула тетка печально. – Но и ты должна.
– Ну, не знаю.
Обе помолчали.
– И ты ее еще потом с ним отпустила? – резко спросила вдруг Маша. – И не боишься?
– Ну, отец все-таки... – неуверенно протянула Марина. – Вообще да, боюсь.
– А чего? – вопрос прозвучал так же резко. – Быстро, говори – чего боишься?
Ошарашенная Марина попыталась было выполнить эту не то просьбу, не то приказ, но не смогла. Почему-то внутренний ее протест никак не хотел оформляться в слова.
– Боюсь, и все, – тряхнула она наконец головой. – Не могу сказать. Да что ты вдруг, тетя Маша?
– Смотрю я на тебя, дочка, – сказала вдруг тетка печально. – И не пойму, то ли ты впрямь дурочка, то ли прикидываешься. Если так, то не надо, меня можешь не бояться, говори смело.
– Да что говорить-то? – возопила испугавшаяся Марина. – Чего ты от меня хочешь-то?
– Марина. – Голос тетки звучал как-то издалека. – Я – Своя. Ты должна это знать. Я все понимаю. Говори. Это не шутки уже.
– Но я правда не знаю, – Марина чуть не плакала.
– Горе мое, – тетка выдохнула и как-то смягчилась. – Что, и правда ничего не знаешь?
– О чем?
– О Своих.
Должна же знать. С твоей-то Силой...– С какой Силой?
– Ну, Воля Твоя... Это надо же... Тебе сколько лет?
– Тридцать восемь.
– До сорока почти дожила, столько повидала, и дура-дурой. Хорошо, я тебе расскажу.
Тетка встала, прошлась по комнате, остановилась у Марины за спиной – та чуть шею не вывернула, пытаясь смотреть ей в лицо. Тетка, еще помолчав, наконец спросила:
– Скажи, вот ты замечала, что когда тебе чего-то очень надо, у тебя все получается?
Марина задумалась.
– Ну, пожалуй, да. – Подумала еще. – Точно, да. По большому счету.
– Только по большому?
Марина опять задумалась. На ум приходили какие-то бытовые мелочи, вроде зеленой волны светофоров, когда куда-то торопишься, выигранных пари, пойманных на лету падающих чашек...
– Да нет, и по мелочи, наверное, тоже...
– А когда дети болеют?
Марина ненавидела, когда болели ее дети. Каждую детскую болезнь она почему-то всегда воспринимала как собственный недосмотр. Сидела с больным ребенком неотлучно, вскакивала на каждый шорох даже ночью, про себя уговаривая негодника выздороветь поскорее. Как правило, так и случалось – а сама она была после этого уставшей и еле живой. Что и понятно, после бессонных ночей-то...
– Угу. – Тетка удовлетворенно кивнула. – А вот скажи... – Она снова помолчала, явно подбирая слова.
– А что ты чувствовала, когда они родились?
Вопрос был странным, но почему-то Марина ответила на него без малейшей запинки.
– Счастье. И силу.
– О! – Тетка подняла указательный палец. – Силу! Все правильно – в ней все и дело!
– В чем? – Снова не поняла Марина.
– В Силе. Она у тебя есть. У тебя есть Сила. У меня есть. Мы – Свои. Что тебе? – недовольно спросила она, заметив, что Марина рвется задать вопрос.
– А у мамы?
– У мамы нет. Она просто человек.
– А откуда это берется?
– Это с рождения. У человека или есть Сила, или нет. Если есть, если он обладает этим с рождения, он может накапливать Силу, может забирать ее у других, а может – отдавать. Вот когда твои дети болеют, ты отдаешь им свою – и они поправляются. А ты чувствуешь себя плохо, пока не наберешь новой.
– Откуда?
– Как поведется. Можно в себе вырастить, можно у других забрать. Ты, я думаю, растишь. Еще от новорожденных детей идет Сила... Сама говоришь. Там – много Силы идет. Если Своя рожает, она тогда много сильней становится. Так с тобой было?
– Так...
Звучало все это каким-то бредом, но почему-то затягивало. Поддаваясь этой непонятной пока игре, Марина спросила:
– А что с ней можно делать, с этой Силой?
– С Силой можно делать все.
– Как это – все?
– Да так.
– Ну вот ты, например, что делаешь?
– Я? Живу... – Тетка неспешно оглядела комнату вокруг себя. Марина проследила ее взгляд – деревянная обшивка, мебель, камин, картины на стене... – А вообще можно, как я сказала, абсолютно все. Все, что захочешь. И все будет получаться. Ты вон детей своих лечишь и картины рисуешь, муж твой бывший – во власть пошел...