Сны о России

Бенёвский, конечно, подобной глупости не совершил. Он сумел договориться с французскими властями и отправился служить на остров Мадагаскар, но спустя полтора года, после крупной ссоры, бежал в Лондон, где начал писать мемуары. После его смерти они были опубликованы в Париже в 1791 году под названием «Морские путешествия и мемуары Мориса Бенёвского». Сразу же переведенная на английский и немецкий языки, эта книга стала предметом обсуждения во всех европейских странах. В России Коцебу написал на ее основе пьесу, и некоторое время она шла в Петербургском немецком театре, но впоследствии была запрещена правительством.

Завершив свои мемуары, Бенёвский опять подался во французский Иностранный легион и в сентябре 1784 года вновь ступил на землю Мадагаскара. 25 мая 1786 года Бенёвский был убит во время бунта местных наемников. Когда французские солдаты наткнулись на останки Бенёвского, они увидали на его груди орден Святого духа, а в кармане нашли полпиастра…

Сообщение о бегстве сообщников Бенёвского в течение двух недель облетело всю Камчатку. До Петербурга же оно дошло спустя восемь месяцев. После этого инцидента многие чиновники были сменены, а некоторые наказаны по обвинению в задержке столь важного сообщения. Единственный социальный итог этих событий состоял в том, что отныне стали меньше, чем прежде, отправлять на Камчатку ссыльных.

Впоследствии многие ученые старались отделить в мемуарах Бенёвского правду от вымысла. Вымышленным от начала и до конца является лишь рассказ о том, как в Бенёвского влюбилась дочь коменданта Камчатки Алевтина, которая якобы бежала с Бенёвским на корабле и в Макао трагически погибла в его объятиях. Остальное же было не столь надуманным, сколько преувеличенным. Комендант в чине капитана превращался у Бенёвского в генерал-губернатора, небольшой острог — в неприступную крепость, канава — в глубокий, полный до краев воды ров. Непоправимую ошибку Бенёвский совершил, поленившись описать обычаи Камчатки, виденные собственными глазами, и буквально переписав соответствующую часть из уже вышедшего в то время бессмертного труда Крашенинникова «Описание земли Камчатки».

Должно быть, море так разгневалось на Бенёвского, что спустя десять лет решило выместить свой гнев на Кодаю и его спутниках, занеся их на край земли в сторону, противоположную той, куда плыл «Святой Петр».

«Ну, теперь выберемся живыми», — решил Кодаю, когда они ступили на каменистый берег Амчитки. Во время восьмимесячного блуждания по морю ему ни на миг не приходила в голову мысль, что экипажу судна удастся спастись. Легко сказать — восемь месяцев! В действительности же такое путешествие поневоле без клочка земли на горизонте тянется бесконечно. Но Кодаю был кормчим — главным на корабле, поэтому он категорически запретил себе проявление хотя бы минутной слабости. За долгое время плавания ни единого слова жалобы не слетело с его губ. Когда умер Кихати и волны поглотили его останки, Кодаю подумал, что это только начало. Он стал мысленно прикидывать, кого теперь ожидает столь печальная участь. Получалось, что за Кихати должны последовать Сангоро и Дзиробэй, которые и старше остальных, и физически ослабели в последнее время. Далее на очереди Ясугоро, Сакудзиро, Сэйсити, Тёдзиро, Тосукэ. Все они молоды и, должно быть, здоровее других, но они не умели противостоять невзгодам, не обладали твердостью характера, легко склонялись под ударами судьбы, поэтому и за жизнь бороться не смогут. А положение складывалось такое, что только тот сумеет прожить дольше других, кто ради сохранения жизни готов грызть палубные доски, если это будет нужно.

Такой смертный черед мысленно установил Кодаю, но, к счастью, кроме Кихати, все пока оставались в живых и высадились на остров, где жили странные люди, похожие на оборотней. Впервые за восемь месяцев ощутив твердую почву под ногами, Кодаю подумал, что теперь его спутники выживут. До сих пор их жизни находились в руках непостижимой судьбы, и как они ни старались, как ни выбивались из сил, поделать с ней ничего не могли. Теперь же у них было такое ощущение, что судьба наконец стала им подвластна. Когда под ногами твердая почва, человек всегда сумеет изменить свое положение к лучшему, приложив к тому старания и изобретательность.

Кодаю обратился с приветствием к местным жителям. Они, по-видимому, ничего не поняли, но что-то закричали в ответ. Японцы тоже не поняли ни слова. Тогда Кодаю вытащил несколько медных монет и протянул им. Двое мужчин подошли, взяли монеты, стали их крутить, рассматривать, затем зажали в кулаки, продолжая стоять на месте.

— Дадим им еще что-нибудь, — сказал Кодаю.

Один из моряков по имени Кантаро предложил преподнести им более ценный подарок и передал Кодаю штуку хлопчатобумажной ткани. Снова приблизились те же двое, взяли подарок, о чем-то заговорили между собой. По всей видимости, они остались довольны. Один из них подошел к Кодаю и стал тянуть его за рукав, как бы приглашая следовать за ним.

— Похоже, он зовет с собой. Кто пойдет? — обратился к японцам Кодаю.

Все в нерешительности топтались на месте.

— Я кормчий, — сказал Кодаю. — Мне нельзя покидать судно. Кто пойдет? У них, наверное, есть жилище. Надо разведать.

Задача была не из приятных, и добровольцев не находилось. Долго судили-рядили, наконец вызвался Коити. Тридцатилетний Коити — на четыре года младше Кодаю, — как и Кодаю, был родом из Исэ, из деревни Вакамацу. Он происходил из крестьянской семьи, но умел читать и писать и поэтому работал приказчиком. Коити был мал ростом — на тяжелые работы не годился. Он обладал твердым, решительным характером. За долгие месяцы блужданий по морю ни разу не пожаловался на судьбу, напротив, тихим голо-, сом всегда убеждал окружающих, что все будет хорошо, что надо терпеть, не возмущаться, не хныкать из-за нехватки воды и продовольствия. И, как ни странно, стоило сказать Коити слово — любой спор сразу же стихал. Среди экипажа Кодаю больше всех доверял Коити и надеялся на него. Вообще-то правой рукой Кодаю должен был по всем правилам стать Сангоро, тоже односельчанин Кодаю и самый старший по возрасту, но этого не произошло, потому что на шестой месяц странствий Сангоро ослабел и пал духом.

Коити согласился пойти с местными жителями, Сёдзо и Синдзо вызвались его сопровождать. С ними попросились сын Сангоро — двадцатилетний Исокити, самый молодой член экипажа — и Сэйсити. Последний на море чувствовал себя очень плохо, но, ощутив землю под ногами, приободрился.

Итак, пятеро японцев отправились вслед за островитянами по узкой тропинке, извивавшейся вдоль отвесно спускавшихся к морю скал, и вскоре скрылись за поворотом. Оставшиеся с Кодаю одиннадцать человек решили пока отыскать защищенное от сильного ветра место — первую ночь им предстояло провести на морском берегу. Вскоре матрос Ёсомацу нашел у подножия отвесной скалы большую пещеру, в которой свободно могло разместиться не менее двадцати человек. Кодаю решил, что лучшего пристанища им не найти, и японцы стали дружно перетаскивать в пещеру привезенные с судна вещи. В разгар работы на берегу появились несколько странных мужчин и стали палить из ружей в воздух. В отличие от островитян, на них была одежда из сукна и бархата. По одному этому можно было судить, что жили они значительно лучше. Пришельцы приблизились к японцам, не проявляя ни малейших признаков страха, и один из них протянул какой-то красно-бурый порошок. Кодаю принял подарок. Тогда иноземец высыпал немного порошка себе на ладонь, поднес к носу и шумно втянул воздух. По-видимому, он предлагал Кодаю сделать то же самое, но Кодаю заколебался. Вместо него те же манипуляции проделал матрос Кюэмон и сообщил, что это, вероятно, мелко истолченный табак. Впоследствии японцы узнали, что им предложили нюхательный табак, который русские часто употребляют и называют «порошка».

Иноземцы в самом деле оказались русскими. Возглавлял их Яков Иванович Невидимов, служивший в России у торговца пушниной Жигарева и посланный им на остров для скупки шкур морского бобра и нерпы. Обо всем этом Кодаю узнал позднее, а в тот момент он и представить себе не мог, что это за люди и откуда они.

Кодаю написал несколько слов по-японски и показал Невидимову. Тот, наверное, ничего не понял и. г. свою очередь, стал писать что-то похожее не то на буквы, не то на орнамент. Кодаю вздохнул с облегчением, понял, что иноземцы им ничем не угрожают. Тем временем один за другим стали появляться островитяне. Они останавливались на почтительном расстоянии и молча глядели на японцев. Были среди них и женщины. У Кодаю сложилось впечатление, что со стороны островитян японцам тоже не угрожает опасность, что собрались они лишь поглазеть на прибывших из-за моря.

Кодаю и его люди высадились на берег чуть позже двух часов пополудни, но день уже начал клониться к вечеру, быстро темнело. Кодаю приказал своим людям готовить ужин. Они сложили из камней очаг, развели огонь и поставили на него котел с рисом. Когда рис сварился, японцы приготовили из него колобки и начали есть. Кодаю предложил несколько колобков островитянам и иноземцам. Островитяне попробовали, но есть не стали. Иноземцы же с удовольствием съели все до последней крошки.

Когда на остров опустилась ночь, местные жители поспешно ушли. Покинули взморье и русские, оставив близ пещеры двоих, которые занялись разведением костра. В пещере Кодаю водрузил на возвышение переносной алтарь из храма в Исэ — он был доставлен на берег с судна, — остальные разобрали спальные принадлежности и улеглись, завернувшись в одеяла. Впервые за восемь месяцев они лежали на земле. Поговорив некоторое время о том, где сейчас могут быть Коити и его спутники, японцы один за другим погрузились в сон. Около полуночи Кодаю проснулся. Холод, который не столь сильно чувствовался днем, теперь давал о себе знать. Было такое ощущение, будто внезапно наступила зима. Никого не потревожив, Кодаю вышел из пещеры. Двое тепло одетых иноземцев лежали у костра. Трудно сказать, зачем они были здесь: то ли для того, чтобы японцы не сбежали, то ли для того, чтобы охранять их от местного населения. Впоследствии потерпевшие кораблекрушение узнали, что это было проявлением добрых чувств со стороны русских — они специально оставили часовых охранять сон японцев.

В ту ночь Кодаю больше не спал. Был июль — самое жаркое время в Исэ и Эдо. Почему же здесь царит такой холод, думал он. Он слышал, что на Эдзо [8] бывают холода и в середине лета, но вряд ли они находились на Эдзо: как бы этот остров ни был отдален от Эдо, до него не требовалось плыть восемь месяцев по морскому течению. Ну а что же было дальше, за Эдзо, какая страна, какие острова? Кодаю об этом ничего не знал и представить себе не мог. Безусловно, Кодаю хотелось бы выяснить, как далеко и в каком направлении он сейчас находится от Исэ, от Эдо, но он пока еще не знал, каким образом ему удастся это выяснить. Он не знал даже, большой ли это остров или маленький, что за люди его населяют и сколько их. Ему трудно было судить о том, как отнесутся к ним, японцам, островитяне и иноземцы, с которыми они сегодня повстречались. На первый взгляд ему показалось, что ничего плохого они не замышляют, но успокоиться он почему-то не мог, поскольку ни язык, ни характер их были ему неведомы. Его беспокоило также и то, что Коити и его спутники, ушедшие вместе с островитянами, до сих пор не вернулись. И если дальнейшее пребывание здесь угрожает их жизни, думал он, не лучше ли бежать отсюда и вновь попытать счастья на море?

8

Эдзо — нынешний остров Хоккайдо.