Сны о свободе

– Раньше эта арка служила выходом из лабиринта, – пояснил граф Шнайдер.

– А сейчас?

– А сейчас эта арка приведет нас в самый известный театр княжества. В те времена, когда язычники строили лабиринт, над ним, разумеется, еще не было ни замка, ни предместий. Но племена ушли, и много лет спустя зодчие, что возводили Княжеский Дворец, соединили один конец лабиринта с резиденцией, а другой – с театром предместья Мэрлоуз.

Андромеда еще раз удивилась тому, как много секретов хранил замок Мэруина.

– Раз это выход, то не будем терять ни минуты.

И Андромеда первая ступила на лестницу. Едва она это сделала, как ей показалось, что вместе с шумными порывами ветра и плеском дождя она слышит жуткую какофонию криков сотен людей. Сначала княгиня решила, что ей померещилось: ведь, по ее оценке, время рассвета еще не наступило. Улицы города должны быть пусты. Но затем Андромеда начала различать отдельные голоса. Какие-то приказы, проклятия и вместе с ними душераздирающие вопли.

Лестница закончилась, и беглецы оказались в темном зале, напомнившем Андромеде храм театрального искусства. Из темноты проглядывали статуи муз, наряды, маски любимых в народе героев. Андромеда любила театр… особенно за способность актеров иносказательно обличить интриги дворянства и высмеять их. Поэтому княгиня немного увлеклась, рассматривая театральные атрибуты, и не сразу заметила выход из зала.

Внезапно подувший шквалистый ветер вернул Андромеду к действительности. Княгиня и не заметила, что зал заканчивается выходом на улицу. Она развернулась и, укутавшись в плащ от пронизывающего ветра, подошла к арочному проему.

Андромеда остолбенела.

Она обнаружила себя на вершине колоссального каменного амфитеатра. Город внизу раскинулся как на ладони.

– Святые небеса…

Мэрлоуз полыхал. Дюжины домов окутались огненным заревом, потушить которое не было под силу даже проливному дождю. Улицы беспорядочно устилали обломки мебели, домашней утвари и выбитые двери. На фоне пожара мелькали силуэты сотен дерущихся людей. На площади, где прежде находился базар, Андромеда разглядела десяток страшных сооружений – виселиц – к которым под прицелом лучников тянулась целая колонна пленников. Фасады домов, что примыкали к площади, закрыли алые знамена Мэруина, а герольды с балконов громко скандировали:

– Они забрали вашу госпожу!

– Убейте всех или умрите сами!

Внезапная вспышка молнии озарила небо, и Андромеда разглядела отвесные столбы черного дыма, поднимавшегося из полыхающего предместья. А также толпы беженцев, спешащих покинуть объятый безумием город.

– Я вас предупреждал, – раздался у самого уха Андромеды холодный голос графа Шнайдера.

Несмотря на то, что граф старался произнести эту фразу безразлично, Андромеда уловила в его словах упрек. Княгине это не понравилось.

– Я княгиня этих людей, хоть и вопреки воле, – еще более ледяным тоном напомнила Андромеда. – Все эти горожане и их жизни принадлежат мне.

Раскат грома на минуту заглушил жуткий многоголосый шум – стоны, плач, воинственные возгласы, приказы…

– И этой ночью я забрала столько жизней, сколько требует моя свобода.

Андромеда, стиснув зубы, развернулась спиной к полыхающему предместью и направилась вглубь зала.

– Это ваше право, моя госпожа, – мрачно согласился граф и задумчиво добавил: – Знать бы еще, кто такие «они». Кого наш государь успел обвинить в вашем похищении.

Легкая дрожь пробежала по затылку княгини.

Андромеда только сейчас поняла, что все случилось именно так, как она и рассчитывала.

«…вы окажетесь в мире открытого террора и больше нигде не сможете чувствовать себя в безопасности. Сам Мэруин ощутит беспомощность, когда его подданные начнут убивать друг друга».

– «Они» – это отступники веры, ваше превосходительство.

Андромеда уставилась в темноту. Она избегала взгляда графа. Он старался вызвать у нее сострадание к горожанам… Но княгиня знала, как опасна жалость. Это чувство способно породить сожаление, а потом, что еще хуже, – раскаяние. Раскаяние же доводит до безумия: заставляет действовать вопреки своим интересам, сводит на нет все начинания и усилия.

– И у них отныне не будет спокойствия.

Андромеда и граф Шнайдер не разговаривали до самого утра. Они нашли в глубине зала груды театральных костюмов и удобно устроились на них, усевшись поодаль друг от друга.

Княгиня и граф настороженно вслушивались в происходящее на улице. Резня в предместье не прекращалась несколько часов и стихла лишь к рассвету. Прерывистый сон, голод, шум городских беспорядков – ночь превратилась для Андромеды в бесконечный кошмар. Лишь с рассветом сон отступил, а мысли стали спокойнее.

– Ваше Величество, – обратился граф Шнайдер, когда солнце уже поднялось над горизонтом, – вы решили, куда желаете отправиться?

– Домой, – без раздумий ответила Андромеда. – В герцогство Ла-Шерле.

– Как вам будет угодно. Я вернусь за вами в полночь, моя госпожа. А пока советую спрятаться в скене 4 театра. Потому что в этом зале скоро могут объявиться гвардейцы.

И с этими словами граф Шнайдер поднялся на ноги, поклонился и вышел. Андромеда хотела окликнуть его, поблагодарить за все, что он для нее сделал. Но беспокойная ночь и чувство голода лишили ее последних сил. Лишь спустя несколько минут Андромеда медленно побрела к выходу. Остановившись в арочном проеме, она еще долго наблюдала за одиноким силуэтом своего друга, спускавшегося по колоссальному амфитеатру к орхестре 5 .

4

Скена – сооружение за сценой в древнегреческом театре. Предназначалось для переодевания и выхода актеров. В римский период скена превратилась в богатое украшенное каменное здание с несколькими этажами. От слова «скена» произошло современное слово «сцена».

5

Орхестра в античном и псевдоантичном театре – круглая (затем полукруглая) площадка для выступлений актеров, хора и отдельных музыкантов. С течением времени орхестра трансформировалась в оркестровую яму, а также дала название оркестру – коллективу музыкантов.

Взгляд Андромеды невольно переместился на улицы Мэрлоуза. В утренних лучах Андромеда в деталях разглядела последствия ночных беспорядков.

В предместье Мэрлоуз царила зловещая тишина. Окна домов были наглухо закрыты ставнями. Многие двери были либо выбиты, либо бесполезно болтались на сломанных петлях. От дюжины домов остались лишь тлеющие угли и почерневшие камины. Дороги утопали в мерзкой черной грязи – саже, перемешавшейся с дождевой водой. Улицы усеивали тела солдат и мирных жителей, превратившись в пиршественный стол для стервятников и бездомных собак. А в воздухе, даже на высоте амфитеатра, витал смрад гари и гниющей плоти.

Андромеда старалась не обращать внимания на тела… Но они невольно приковывали ее взгляд. Предместье Мэрлоуз сегодня утром превратилось в один большой театр. Со страшными актерами и печальными мизансценами.

Вот тела юноши и девушки – лежат в грязи, словно молодые люди просто уснули в объятиях друг друга. А из окна напротив свисает тело мародера. И окоченевшая рука вора до сих пор тянется к мешку с награбленным добром, который он выронил за мгновение до смерти.

Андромеда смотрела на страшную сцену и внимала сотням историй, которые убиенные ей безмолвно рассказывали. Она видела, как члены семей под шумок избавлялись от своих родных, чтобы претендовать на наследство. Видела, как горожане пытались откупиться от вломившихся в их дома солдат. Видела десятки бесчинств, что творили солдаты с телами горожан…

Этой ночью солдаты опьянели от вседозволенности. Они убивали, грабили и насиловали, упиваясь силой. Но и горожане, которые сводили счеты с соседями, оказались не лучше их. Закон и мораль в эту ночь остались лишь утешением для слабых.

Княгиня уже собиралась отвернуться от страшного зрелища, но ее взгляд остановился на рыночной площади.

Андромеда еле сдержала тошноту.

Над площадью, самой оживленной частью города, возвышался десяток виселиц, в петлях которых еще качались последние жертвы минувшей ночи. Головы этих людей были по-детски наклонены набок, словно бы разглядывали что-то любопытное.