Сны во сне и наяву

Лечила она животных во всей округе. Здесь, на городской окраине, почти у предгорий, где можно было пасти на неудобьях скот, хозяйства держали многие. Лекарств не признавала, излечивала нашептыванием, поглаживанием, иногда приказывала поить отварами тех или иных трав, причем хозяин сам должен и травы собрать, и отвар приготовить, и животное напоить…

Никоим образом к «эффекту Афанасьевой» Малова тоже не подходила, но в ее электроэнцефалограмме «тремор» на каппа-ритме просматривался весьма отчетливо, вдобавок по всем параметрам был очень близок. Ближе, чем у кого бы то ни было.

Поговорить, порасспрашивать стоило, да и просто узнать, что нового, что интересного. С приятным человеком всегда приятно общаться…

А вот у Коровникова, на его ЭЭГ «тремор» вообще не обнаруживался, но Баринов все же включил его в список. И очень надеялся на его существенную помощь. Дело в том, что Василий Петрович, в отличие от большинства, не только не таился, сам охотно шел на контакт. Его скоросшиватель был, по крайней мере, впятеро толще остальных.

Знакомился с ним Баринов дважды.

Первый раз сам, можно сказать, стихийно.

Горы Баринов не любил, в том плане, что не видел никакого смысла по ним лазить из чисто спортивного интереса. Когда уж сильно приставали друзья-альпинисты, шел с ними на восхождения, даже маршрутами третьей-второй категории сложности, но особого удовольствия от самого процесса не испытывал. Приятно постоять на вершине, полюбоваться ледником, моренными озерами, другими высокогорными красотами – но не более.

Отдыхать они с Лизой предпочитали в бесхитростных вылазках в отдаленное ущелье. Как правило, доезжали машиной до предела, где техника становилась бессильной, иногда уходили пешком дальше на километр-два, а чаще оставались прямо на месте. Даже в таких местах случалось довольно дико, восхитительно красиво и экзотично: скалы, хрустальная речушка с ледяной прозрачной водой, тянь-шаньские голубые ели, горный разряженный воздух, перепады температур на солнце и в тени – все, что нужно, чтобы отключиться от городской обстановки. А дальше – по возможностям и желанию: шашлык или бешбармак, коньяк или водка, ужение форели или тривиальное ничегонеделание…

В таких вылазках «на природу» встречались им лишь аборигены – чабаны, лесники, егеря или просто местные жители из недалеких аилов. Редко-редко – городские рыбаки или охотники: группками по двое, по трое.

И вот как-то, компанией на двух машинах, они забрались в очередное ущелье в районе то ли Новороссийки, то ли Ак-Тюза. И там, в двух десятках километрах выше устья, на открытой поляне противоположного склона увидели одноместную палатку, оборудованное кострище-очаг, а рядом – большой брезентовый тент, под которым пучками были развешаны свежесобранные травы. Всякое подобие дороги здесь кончилось, и они расположились через речку, почти напротив.

Вскоре появился хозяин – коренастый мужчина лет пятидесяти с полотняным мешком за плечами. Какое-то время они присматривались друг к другу через ущелье, а когда намерения кампании стали очевидны, мужчина перешел речку вброд – знакомиться. Назвался Василием Петровичем Коровниковым. Пришел не с пустыми руками, принес три рыбины килограмма по полтора и пучок каких-то трав (когда их заварили в котелке, получился восхитительный напиток вместо чая). От коньяка он вежливо отказался, водки выпил пару стопок, с удовольствием закусил шашлыком. Признался, что за неделю соскучился по мясу. Рыба надоела, консервы он в горы не берет – тушенка и дороговата, и тяжело тащить банки на горбу. «В принципе, подножной еды тут хватает».

В профессиональном плане он тогда Баринова не заинтересовал – обыкновенный «травник», ничего особенного. Но запомнился как фигура колоритная. И рассуждал он здраво, и, как выяснилось, медицине был не чужд – имеет фельдшерское образование, работал, как выразился, всю жизнь в глубинке, сейчас на пенсии. На удивленные возгласы скромно ответил, что это на вид ему «полста», а на самом деле – шестьдесят три. Травы он собирает, сушит, потом сдает в специальный приемный пункт аптечной конторы, с которой имеет договор. Платят хорошо, жаловаться грех. Заготавливает, в зависимости от сезона, душицу, чабрец, зверобой, мяту, корни солодки, более редкие травы, а также плоды боярышника, кизила, шиповника. Здесь, в горах, они особенные, целебной силы в них куда как больше, чем, скажем, в долинных.

Уехали они под вечер воскресенья, пробыв здесь двое суток, оставили новому знакомому хлеб, сахар, крупу. От рыбных консервов он вежливо отказался, а остальному был искренне рад. Одарил тремя полотняными мешочками – по числу пар – со смесью сушеных трав, проинструктировал, как правильно заваривать, как пить. Такой травяной настой, по его словам, ни от чего не лечит, но поднимает жизненный тонус, и в качестве профилактики для всего организма хорош, в чем зимними вечерами Баринов убедился самолично.

А год спустя их познакомили второй раз.

Методично выискивая по республике людей «с отклонениями от обычности», в частности лозоходцев, людей, способных к биолокации, Баринов через третьих лиц вышел на главного геолога геофизической экспедиции Управления геологии.

В кабинете Шварцмана ему сразу понравилось, выглядел тот достаточно необычно, щедро сдобренный геологической экзотикой. Хотя основой своей ничем не отличался от служебного кабинета любого начальника средней руки – те же казенные стеновые панели из ламинированной ДСП, типовой двухтумбовый письменный стол с приставным столиком, полумягкие стулья. Но за спиной хозяина половину стены занимал ручной работы застекленный шкаф-стеллаж, где в ячейках виднелись разнообразные минералы, объемом претендующий на музейную экспозицию, вторую половину – громадная топографическая карта Киргизии, испестренная цветными значками, линиями и пятнами. На тумбочках в двух углах громоздились необработанные каменные глыбы солидных размеров и, стало быть, веса, по стенам развешаны величиной с хороший плакат цветные фотографии Иссык-Куля и других горных озер, виды ледников, ущелий, вершин и отрогов Тянь-Шаня…

С неожиданным пониманием Юрий Вениаминович отнесся к его специфическим изысканиям, не только не удивился, оказался, пожалуй, рад заинтересованному, хоть и нечаянному собеседнику. И тут же объяснил причину. По его словам, геология, по крайней мере, полевая, по сей день оставалась в большей степени не столько наукой, сколько искусством. Она всегда опиралась не просто на знания, но прямиком на интуицию, а порой была связана и с откровенной чертовщиной. «Ведь там, где интуиция, недалеко и до суеверий, не правда ли, Павел Филиппович?»

Уяснив тему разговора, хозяин пригласил пересесть на диван, за журнальный столик, налил из термоса по чашке душистого кок-чая, поставил пепельницу…

С ходу, почти не задумываясь, главный геолог пообещал свести его с людьми, которые сами «баловались» биолокацией, считали себя в ней специалистами, и знали людей, которые тоже с не меньшим искусством владели рамкой. Тем более что сейчас, в конце зимы, все сидели по домам, готовясь к полевому сезону. Отчеты по предыдущему написаны и защищены, планы и графики на будущий сданы и путешествуют по инстанциям в ожидании соответствующих резолюций, отпуска, практически, отгуляны… очень в удобное время попал уважаемый Павел Филиппович!

А по существу вопроса… Шварцман, например, твердо уверен, что две линзы пресной воды на глубине около полукилометра в восточной части Чуйской долины, открытые в конце семидесятых, найдены именно на основе биолокации, а не научных данных и геофизических исследований.

Токмак, второй по величине город северной Киргизии, постигла, можно сказать, катастрофа – пласт, из которого качали воду в город, неожиданно иссяк, а дополнительно разведанных запасов не оказалось. Куда вода делась – никто не знал. Чертовщина, одним словом… На полив годилась ледниковая, текущая по арыкам с гор, да и Чуйский канал неподалеку, а вот питьевая… «Киргизбурвод» разводил руками, попав впросак, и никаких обнадеживающих прогнозов не давал, ведь даже предварительную разведку они в том районе не проводили, считалось, что воды хватит лет на полтораста. Тогда кто-то из руководящих в ЦК проявил «политическую волю», и директивно обязал геологоуправление в течение полугода открыть месторождение воды в окрестностях города. На прорыв направили буквально всех – от «золотарей» и «редкоземельников» до «сейсмиков» и «гравиков». А Шварцман в геофизической экспедиции заправлял тогда сейсмо- и гравиразведкой.