Сны женщины
Шрифт:
Что мне оставалось? Посоветовать ей поймать машину? Воспользоваться общественным транспортом? Очень, право, хотелось объяснить, как пройти к автобусной остановке. Но тогда конец моей игре. А она так увлекательна! Поэтому пришлось пожертвовать завтраком, как это ни прискорбно.
– Прошу в автомобиль! Едем! – приглашаю я, и мы мчимся по шоссе, крутим по городу, подлетаем к сцене. А уж на сцене и вокруг нее полно народу.
Я, в своем домашнем облачении, выйти не решаюсь, наблюдаю за происходящим из машины. Появление же Татьяны Федоровны выглядит эффектно. Если актрису на репетицию
По ступенькам она легко взлетает на сцену, а там… Там пестрая актерская толпа, там гримируются прямо на ходу, там несмело опробуют какие-то фантастические дудки, лиры и погремушки с бубенцами, там штопают и подмалевывают декорации. Там рвет и мечет небезызвестный нам режиссер Валериан Водолеев, в ярости от того, что звезда антрепризы и исполнительница главной роли Татьяна Дунаева пропала без следа и неизвестно, явится ли вообще.
Водолеев, страдалец, вынужден натаскивать явившегося поутру партнера нашей героини, самолично изображая Юдифь. Что-то мне это напоминает… Весьма комичная сцена.
– «Я не верю, – с горькой страстью в голосе мычит Водолеев-Юдифь и ловит убегающие очки, – что в своих странствиях ты не встречал более красивых женщин, чем я. Здесь нет других, вот и всё».
Олоферн прячет лицо в бумажки формата А-4, с которых считывает еще не выученный толком текст, и трясется так, что у него сползает парик.
– Что ты ржешь, мерзавец! – топает ногой «Юдифь». – Где твой профессионализм?!
– Я не… Я не… – слабо стонет из-за бумажек Олоферн и снова припадочно трясется.
– Одна сельская самодеятельность кругом! – неистовствует Водолеев. – Репетиции прогуливаем! Из турне сбегаем! Скандалим, водку жрем, романы крутим по три одновременно, морды бьем! Колхоз, а не театр! Воображения у тебя, Шубин, как у недоеной бабы-Марьиной козы! Ну напрягись, возьми себя в руки, представь, что я – прекраснейшая женщина Иудеи! Мечта! Почти богиня!
– Сейчас, – задыхаясь от едва сдерживаемого смеха, пищит Шубин-Олоферн и поправляет парик. Из-под парика выбиваются его собственные кудряшки, слишком нежные для великого полководца. – Парик вот… великоват.
И тут является Юдифь истинная, неподдельная. Длинная черная юбка колышется от движения бедер, лебединая шея низко обнажена, подбородок высоко поднят, глаза сверкают непримиримо.
– Я не верю, – начинает она, и голос ее глубок и чист, – что в своих странствиях ты не встречал более красивых женщин, чем я. Здесь нет других, вот и все.
– Явилась, солнце ясное, – рычит Водолеев. – Мы уж и не чаяли. Еще одно опоздание, еще одна выходка, подобная вчерашней, и Юдифью поставлю вон, Таисию… Даром что старая карга.
– Сам-то… Старый хрыч, – ворчит Тася Вазер, которая вопреки запрету опять явилась в мини-юбке.
– Я тебя все равно люблю, – признается Водолеев, – даже в мини. А тебе, Дунаева, если еще раз опоздаешь, – скатертью дорога и волчий билет, так и знай! Ладно, давайте диалог. Олоферн, у тебя ступор, что ли?!
– Н-нет, не ступор. Здравствуй, Танечка…
– Она не Танечка, –
стонет Водолеев, приседает винтом и заламывает руки, – она – Юдифь, осел! Коза бабы-Марьина, цыпленок жареный!– А, ну да… – запинается Шубин и глаз не сводит с нашей героини. Глаза у него довольно выразительные. Или это грим такой?
– Все посторонние, прочь со сцены!!! – орет Водолеев. – У нас репетиция или митинг какой?!
Поднимается всеобщая суматоха, сцена освобождается через минуту, Водолеев усаживается в свое любимое креслице, и в полной тишине – как будто бы и не город, и не открытая сцена – звучит диалог Юдифи и Олоферна, двух врагов, двух влюбленных, убийцы и жертвы.
…Но кто из них убийца, кто жертва?
– «Я не верю, – повторяет она, – что в своих странствиях ты не встречал более красивых женщин, чем я. Здесь нет других, вот и всё».
– «Тем не менее поверь, – настаивает он, считывая с листа, и потому, мягко говоря, не слишком убедительно. – Наложниц, если ты об этом, найти не великий подвиг. Они где угодно найдутся, даже в пустыне. Уж так они устроены, что всегда находятся. Но найти женщину на все времена – это милость богов. Мне теперь кажется, что боги надоумили Навуходоносора, царя моего, послать меня сюда с войной лишь только для того, чтобы я тебя встретил».
– «За милость твоих богов велика расплата», – не сдается Юдифь. Голос ее звучен и благороден.
Наш Олоферн немного растерян. Он понимает, как невыигрышно смотрится сейчас со своими листочками-шпаргалками в паре с сильной, уверенной в себе, знающей роль назубок партнершей.
Диалог длится. Юдифь остра и холодна, как меч – орудие убийства. Олоферн сбивается под ее насмешливым взглядом, неловко и не к месту жестикулирует, невпопад играет интонацией и смотрит с жалобной надеждой, как будто и не полководец он, не муж матерый, а впервые возжелавший отрок, которому снисходительная красавица дозволила прикоснуться к краю ее платья.
– Кое-как да как-нибудь, через пень колоду, – ворчит в своем креслице Водолеев. – Олофернушко!
С твоей убедительностью не женщин соблазнять, а макулатуру собирать. Финал сцены давайте. Танец Юдифи и Олоферна. И побольше животной страсти, дети мои. Не стесняйтесь.
Он поворачивается в кресле и спрашивает кого-то невидимого:
– Магнитофон имеется? И работает?!! С ума сойти! Прокрути там до нашего танца, радость моя. Уже?! Прям подарок судьбы! Так не бывает. Ты проверь, проверь! Им танцевать, а у тебя какие-нибудь «Осенние полосатые» там изгаляются. Или «Падалица», что ли? Ну «Яблочки», какая разница! Юдифь! Олоферн! Поехали! Поехали: «Я не пьян, Юдифь. С кувшина-то вина…»
– «Я не пьян, Юдифь. С кувшина-то вина? – начал Олоферн, почти и не заглядывая в свои бумажки. – Ты мне голову кружишь, а не вино. Ия не против. И не смотри так. У тебя взгляд лани, кроткой, испуганной, но непокорной и быстроногой. Чуть зазевался, а ее уж нет, лани-то. Блеснуло солнце на холке, и – поди догони. Ты так же грациозна в движеньях. Тебе говорили? Пройдись по коврам, обернись, поиграй плечами, взглядом, качни бедрами – я полюбуюсь. Но не убегай, красавица… Вот что! Станцуй мне!»