Собачьи радости (Избранное)

– А что в мешке?
– спросил Долькин.

– Труп!
– ответил Кислюков, и оба засмеялись.

– Труп так труп!
– тихо сказал Долькин, но мурашки предчувствия поползли по спине сверху вниз.

Оставшись один в машине, Долькин перекрестился, мысленно повторил, где право, где лево, включил зажигание. Машина вдруг завелась с первого раза и тронулась. Впервые Долькин ощутил, что он здесь хозяин. На радостях даже сложил губы трубочкой, решив, что свистит.

Но милицейский свисток срезал чириканье.

Долькин обмяк, "Жигули" завизжали и кинулись на постового. Тот еле успел увернуться. Долькину безумно захотелось признаться во всем, но в чем, он понятия не имел. Ох этот жуткий комплекс вины! Возможно, прапрадед Долькиных не там перешел Куликово поле, и виноватость сквозь века тянула к милиционеру. Сколько раз Долькин, сидя в машине, сам себя приводил в отделение, задавал каверзные вопросы, ловко на них отвечал, путал следствие, прижимал себя к стенке, юлил - и все это за рулем в потоке машин! В таком состоянии, действительно, можно было нарушить все что угодно.

Есть люди, которые много знают, но и под пытками будут молчать. Долькин, напротив, не знал ничего, но и без пыток готов был признаться в чем скажут!

Постовой чеканным шагом обошел машину и, отдав честь, сказал:

– Лейтенант Игнатьев! Попрошу права!

Долькин читал про гаишников много хорошего и слышал много плохого.

"Сейчас как даст по попе!" - вздрогнул бедняга, и неведомая сила поволокла к подножию милиционера. Он отстегнул ремень безопасности, но остался пристегнутым.

– Попрошу права!
– повторил милиционер, отводя в сторону висевший на ремне мегафон.

Долькин хотел объясниться, но язык отнялся напрочь, изо рта шло шипение, будто Долькин испускал дух. При этом он бестолково лапал себя руками, - прав не было никаких.

Долькин ясно представил себя в кандалах, бредущим по Сибирскому тракту, и вдруг увидел в руках лейтенанта свои права. Откуда они взялись?!

– Долькин, чья это фамилия будет? Ваша?

Долькин хотел кивнуть, мол, моя фамилия, моя, но голову дернуло из стороны в сторону.

– Так вы не Долькин?!

Тут Долькину удался утвердительный кивок: мол, не Долькин!

– Ничего не понимаю! Да или нет? Вы немой? Или болгарин? У них "да", как у нас "нет", а "нет", как у вас "да"! Да? Нет?
– Милиционер начал заговариваться.
– Не ваши права, что ли?! А ну-ка попрошу паспорт! Глаза лейтенанта налились бдительностью.

Долькин пальцами правой руки пытался вскрыть себе рот, а левая рука рыскала по карманам, за пазухой, под мышками, и вдруг паспорт нашелся между рубашкой и майкой! Долькин рванул паспорт и вместе с куском майки протянул постовому.

Инспектор, открыв паспорт, нахмурился:

– Это что такое?

Долькина обожгло: "Неужели паспорт не мой? Или майка не та?!"

Но, подняв глаза, увидел в паспорте деньги! Он же занял у Сомова сто двадцать рублей! Черт попутал сунуть в паспорт! Тьфу ты! Милиционер решит, что хочу откупиться! Конечно, хочу, но от чего?

Лейтенант пересчитал деньги:

– Сто двадцать рублей?! Ваши?

И тут Долькин заговорил. Но лучше бы он молчал. Потому что неожиданно для себя повторил слова милиционера:

– Ваши!

– За что же вы мне, интересно знать, такие деньги предлагаете?! А ну отстегнуть ремень безопасности! Свой! Не соседний!

Так вот почему Долькин не мог выбраться из машины. Отстегнув свой ремень, он рванулся к милиционеру и затараторил от ужаса членораздельно:

– Товарищ милиционер! Я все расскажу! Того, чего вам надо, там нет! Гостинцы для одной тещи! У меня с этой тещей ни гу-гу! Клянусь здоровьем министра внутренних дел! Поверьте, товарищ сержант!

Долькин хотел польстить милиционеру, и учитывая, что тот лейтенант, решил назвать его чином повыше, но нечистая сила выпихнула слово "сержант".

– Я лейтенант!
– обиделся инспектор.

– Ничего, ничего, будете сержантом!
– продолжал рыть себе яму Долькин.

– А ну открыть багажник!

Долькин долго пыхтел над багажником, пытаясь открыть его ключом от квартиры.

– Давайте сюда!
– милиционер отпер багажник и подозрительно уставился на гостинцы.

Сердцем чуя новые неприятности (черт знает, что за гостинцы), Долькин затараторил:

– Сейчас жуткие тещи пошли! Среди них попадаются наркоманки!

Милиционер достал из коробки пригоршню серого порошка, понюхал, лизнул. На зубах негромко заскрипело:

– Мак!.. Отличный мак! Пироги с маком...

Долькин рывком притянул милиционера к себе и зашептал в ухо:

– Пироги с марихуаной не пробовали? Да этот мак перегнать, - опиум такой, пальчики оближете! Мы напали на след банды по перевозке наркотиков!

– Молчать!
– взорвался лейтенант.
– Что вы из себя контрабандиста строите?! Уж больно подозрительно зубы заговариваете! Что прячем в мешке?
– он ткнул пальцем в полиэтиленового Вахтанга Кикабидзе.

– Ничего особенного... труп!
– ляпнул Долькин и, вспомнив, как при этих словах Кислюков подмигнул, тупо замигал милиционеру.

– Ну и шуточки у вас!
– Лейтенант правой рукой расстегнул кобуру, левую осторожно сунул в мешок и тут же выдернул. Ладонь была в крови.

Долькина крапивой хлестнуло по мозгам: "Влип! Выходит, помог раскрыть не чужое преступление, а собственное! Кто ж поверит, что везу труп, не зная его по имени-отчеству?!"

Лейтенант, раздув ноздри, профессионально обнюхал ладонь:

– Баранина! Точно баранина! На шашлык!

Но Долькин продолжал выкручиваться:

– Товарищ лейтенант! Учтите, признался я сам!

– Вас никто не просил признаваться!

– Это и есть чистосердечное признание! Когда не просят, а ты признаешься! Говорят, тогда меньше дают!

– Да если вам дать в два раза меньше, чем вы нагородили, - это пожизненная каторга!

– К а т о р г а!!!

Сердце опять ушло в пятки:

– Не имеете права! За то, что признался, нельзя на каторгу! У меня есть свидетели!