Собачий принц

Антония оставила маленькую часовню и приблизилась к новой постройке. Хотя было уже почти темно, Хериберт все еще что-то вымерял и колотил, и ему помогали самые сильные из слуг. Странно, но Хериберт привык к этим слугам быстрее, чем она, — возможно потому, что он работал с этими существами каждый день, воплощая в жизнь свои проекты. Антония все еще смотрела па них с содроганием.

Использовать исчадия земли, выкормышей Врага, для того, чтобы наказать зло, обуздать мощь древних созданий, чтобы запугать слабых и заставить их повиноваться, — это одно. Совсем другое — обходиться с ними как с достойными слугами, использовать их как союзников.

При ее появлении они исчезли: или просочились в почву, или сложились внутрь себя. Самый близкий помощник Хериберта просто втянулся в доски вдоль северной стены и казался теперь суковатым узором на поверхности дерева.

— Хериберт, — сказала она неодобрительно, — твоя работа заканчивается с заходом солнца.

— Да, да, — согласился он механически, не отвлекаясь от работы. Он стыковал доски и кряхтел от неудовольствия, потому что доски не подходили друг к другу. Ему пришлось их подгонять, состругивая лишнее.

— Хериберт! Сколько раз я должна повторять тебе, что такого рода работа для простого слуги, а не для образованного и благородного клирика.

Он отложил доску и струг, посмотрел на нее, но ничего не сказал. Он уже не был худым хилым юношей, как еще полгода назад. Плечи расширились, руки огрубели от работы, обросли мозолями, украсились множеством мелких шрамов и ссадин. Каждый день он набирал в них множество заноз, которые без всякого нытья сам и вытаскивал.

Антонии не нравилось, как он на нее смотрел. Если бы он был малышом, она сказала бы, что он смотрит вызывающе.

— Пора ужинать, — добавила она.

— Вот только закончу, мать, — сказал он и после этого улыбнулся, потому что знал, что ей не нравилось такое обращение. Посвятив свою жизнь Церкви, она не должна была поддаваться мирским искушениям. Придет время, и она отомстит человеку, которого винит в своих грехах.

— До нашего появления здесь ты не говорил со мной так неуважительно.

Ветер принес какой-то шепот, он наклонил голову, прислушиваясь. Что он слышал? Своих жутких подручных? Если так, то почему она их не слышит?

Он склонил голову:

— Прошу прощения, ваша милость. Но она уже не верила его кротости.

Не лгала ли ей Капет Драконис? Может быть, ее просто вводили в заблуждение? Может быть, у нее просто хотели отнять Хериберта — не грубым насилием, а позволив непочтительным мыслям зародиться и развиться в его голове. Заронив идею о пренебрежении долгом по отношению к старшим, родне, матери, которая родила его болью и кровью и защищала его всеми своими силами. И он откажется ей повиноваться, чтобы удовлетворить свои эгоистичные земные желания и углубиться в столь низменные промыслы, как строительство и архитектура. Была ли потеря ею сына предусмотрена как плата? Не физическая утрата, но утрата власти над ним? И она должна спокойно наблюдать за его превращением в простого ремесленника, в грубого строителя? Ради всего святого! Она не потерпит даже такой простой магии, как лесть и интерес к его недостойным занятиям. Они, конечно, используют его в своих интересах, ибо сооружения, в которых они сейчас ютятся, явно не соответствуют их значению. Ее бесило, что те, кто был ее товарищами в работе и учении, поощряли молодого человека заниматься недостойным трудом как простой ремесленник.

Но она мудра и терпелива. Она должна выждать. Ее товарищи сильны. Не следует протестовать, пока они знают о магии больше, чем она. Она подождет: она будет наблюдать, слушать, учиться.

Хериберт собрал инструменты в ящик, испытующе провел рукою по недостроенной северной стене и без дальнейшей демонстрации наглого неповиновения пошел к старой каменной башне, в которой они трапезничали.

Антония подождала, пока дверь открылась, обнажив освещенный проем, и закрылась за ним. Она медлила в приятной прохладе ночного ветерка, глядя вверх, в небо. Знание не приходило само, по, как и все в жизни, подчинялось крепкой хватке, способной выжать послушание из человека и из всего, как бы строптиво оно ни было.

В эту ночь в небе над горами, ветер с которых дышал весной, сияли созвездия, указывавшие на истинное время года.

— Можете мне их назвать, сестра Вения? — спросил, внезапно вынырнув из тьмы и остановившись рядом, брат Северус.

— Пожалуй. — Она не испугается его торжественного тона и строгости выражения. — В это время года Кающийся Грешник, двенадцатый дом зодиака, возносится ввысь, — она показала рукой, — а десятый дом, Единорог, садится с солнцем, а Сестры, третий дом, восходят вечером. Гивр выступает в небо, а Орел падает на спину. Охотник начинает восхождение с востока, а Королева садится на западе, и ее Меч, Корона и Жезл висят низко над горизонтом, знаменуя убывающую силу.

— Хорошо, — сказал Северус. — Но вы слишком много слушали астрологов во дни своей юности. Охотник, Королева, Орел — это наши имена, переносимые на небо, на котором мы рисуем знакомые картины. В самом же небе даются свои названия звездам, и эти названия непонятны тем из нас, кто живет здесь, под сферой вечно умирающей луны. Но, называя их даже так примитивно, видя в них наши собственные страхи и желания, как молодые охотники видели принцессу Теофану в бегущем олене, мы получаем достаточно знаний, чтобы заметить связывающие их силовые линии. Это знание помогает использовать силу, переливающуюся между ними. Каждое расположение несет новые возможности и новые препятствия, и каждое из них неповторимо. — Он поднял руку: — Смотрите, сестра. Сколько планет вы видите?

Антония прищурилась: зрение было уже не то, что в молодости.

— Я вижу Соморас, конечно, Вечернюю Звезду в Кающемся Грешнике. Джеду, Ангел Войны, десять дней назад вступил в созвездие Сокола. Мок, владычица мудрости и изобилия, должна пребывать еще в созвездии Льва, хотя сейчас мы ее и не видим.

Антония явно гордилась своей осведомленностью, но Северус поубавил ей спеси, продолжив спокойно и размеренно:

— Можно также обнаружить Атурну, которая спадает через Младенца, линии ее влияния противоположны остальным. А вон — видите? — почти невидимая, если не знать, куда смотреть, стремительная Эрекес как раз входит в Кающегося Грешника. Луна еще не взошла, а солнце уже, как видим, село. Но через двадцать дней Мок и Джеду тоже пойдут на спад, так что лишь Соморас и Эрекес будут двигаться вперед. Таким образом, планеты в эту ночь, как в любую другую ночь, образуют новое сочетание относительно звезд небесных. Вот вы видите Глаз Гивра, Вулнерис и Риджил, плечо и ногу Охотника. Вон там три драгоценных камня, сапфир, бриллиант и цитрин, главные звезды Чаши, Меча и Жезла. Детское Ожерелье восходит к зениту, как и Звездная Корона. Завтра наша сестра отправится в путь, и эти сочетания помогут нам поддержать ее в пути через залы железа. Только знание позволит нам использовать силу звезд. И знание это доступно далеко не каждому смертному. Оно дается лишь немногим, способным правильно применить его.

— И потому Бог рукою скопоса направляет епископов и пресвитеров править, не так ли, брат?

Он не сразу ответил на это замечание, продолжая наблюдать за небом, ища какой-то знак, может быть нечто важное. Ожидая ответа, она погрузилась в созерцание Небесной Реки, опоясывающий небосвод гигантской змеей сверкающей пыли, каждая слабая ее искринка — душа, стремящаяся к Покоям Света.

Наконец Северус ответил, медленно и как бы самому себе:

— Вы слишком привыкли к власти, сестра Вения. Но вам следует забыть то, что вы узнали в миру. Оставьте это позади, оторвитесь от этого, подобно нам. Это единственный путь к овладению тем, чему мы вас должны научить.

— Как можем мы отступиться от мира, когда Бог поручил нам направлять заблудших на верный путь, поддерживать слабых, наказывать злых.

— Вы считаете, что Бог просил нас этим заняться?

— Разве нет?

— Мы все отмечены тьмой, прикосновением Врага, сестра Вения. Большое самомнение — воображать себя способным видеть сквозь тьму и претендовать на понимание Божьего промысла. Лишь там, — он указал на Небесную Реку, — мы очистимся от тьмы и засияем чистым светом. — Он опустил руку. — Не пора ли поужинать?