Собачья работа

– Почти. С сегодняшнего вечера организуешь засаду у комбината, – подытожил Саранов. – Разработай схему, распредели людей – все должно быть тихо и пристойно. Сегодня будь особенно внимателен – можешь сам там поприсутствовать. Григорий говорит, что недавно узнал: Рудин со своей командой каждое воскресенье зачем-то на промзону шастают. Улавливаешь? Какого черта им там надо – ума не приложу. Если только… Угу, угу… В общем, ладно – может, Григорий и темнит, но информация очень даже своевременная. Давай поработай маленько во благо общего дела…

Глава 7

– Кош? Это Мамон.

– Ага.

– Он здесь. Откуда-то взялся – я не заметил. Зашел во двор школы. Остальные его пацаны тоже там.

– Ага. Секи. Звони. – Щелчок по клавише отключения и тут же «отеческий» разнос – уже не в телефон:

– Куда ты, баклан? У тебя ж шеш-беш было! Ты думаешь, я базарю, так не секу за тобой? А ну перехаживай…

Андрей Александрович Кошель – вор в законе и один из лидеров так называемого Первого альянса – сидел во дворе своей усадьбы, в удобной незатейливой беседке, играл в нарды с приближенным Ромой, пил чай вприкуску и заодно осуществлял контроль за организацией наблюдения. Не то чтобы Вору некому поручить такое несложное на первый взгляд дело – порученцев было хоть отбавляй. Дело в том, что Кошель, несмотря на внешние атрибуты «нового русского», которыми утром его справедливо попрекнул банкир, в душе оставался самим собой – вором старой формации, прошедшим суровую школу жизни и ни на секунду не забывающим, кто является главным гарантом его личной безопасности. А главным гарантом личной безопасности – прописная истина – являешься ты сам. То обстоятельство, что волею случая ты вознесся очень высоко для своего круга, имеешь мощный криминальный статус и целую кучу друзей-приятелей под стать себе, не имеет особого значения, когда вопрос касается лично твоей жизни или смерти. Вредоносный снайпер, которого нужно выследить, пришел за жизнями членов Первого альянса – а значит, и за жизнью Вора. И не важно, что он начал не с того бока, – вполне возможно, что тут кроется какая-то хитрая уловка…

– Кош? Это Мамон.

– Ага.

– Они сели в «уазик» – все втроем, взяли трех кабыздохов и порулили по шоссе в сторону пригорода. Че делать?

– Езжайте за ними. Только аккуратно – попадитесь, яйца оторву. Секите. Звоните…

Спустя сорок минут вновь последовал доклад.

– Кош? Это Мамон.

– Ага.

– Они свернули на промку. Там далеко видно – если попремся за ними, можем попалиться.

– Угу… Ну секите за ними издали. Не отключайся, говори, что видишь.

Спустя несколько минут Мамон сообщил:

– Кош, заехали в кусты, сечем. Они подкатили к какой-то хибаре, встали. Отсюда еле видно. Ближе стремно подъезжать – их кабыздохи могут учуять. Тачка пока стоит на месте, сами в хибару зашли.

– Стойте на месте. Я щас звякну кое-куда, потом буду на приеме. Звоните.

Отключившись, Кошель быстро набрал номер второго наблюдательного поста, выставленного неподалеку от усадьбы Толхаева.

– Это Эдик? Ага. Как?

– Ништяк, – ответил Эдик. – Тачка во дворе, сам никуда не выходит. Ништяк, короче.

– Ништяк. Секите. Если че – моментом звякнете. Набрав еще один номер. Кошель буркнул, не спрашивая, кто взял трубку:

– Слышь, Димон, давай бригаду мм… в двенадцать рыл – хватит, с «калашами» [9] … Чего? На хер они мне здесь? Пусть у тебя сидят – ждите. И напомни Констан-тинычу с Вальком – я в принципе предупредил их, один хер – сегодня никаких дел. Пусть сидят с пацанами, ждут команды. Все делай…

Положив телефон на стол, Вор довольно потер ладони, и крикнул, чтобы принесли еще чаю.

9

Имеется в виду автомат Калашникова, независимо от модификации (жарг.)

– Чует моя печенка – неспроста они на промку поперлись, – подмигнул он приближенному Роме. – Блядь буду – жди какого-нибудь шухера! Я про этого Пса слыхал – «отморозок» еще тот. Но посмотрим, как они с «мелкашками» супротив «калашей», посмотрим…

…По дороге от школы к промзоне Рудин дремал, свесив голову на грудь, иногда, встрепенувшись, сладко зевал и лучезарно улыбался своим мыслям.

– Получилось? – поинтересовался мрачный Ваня Соловей, сидевший за рулем.

– В смысле? – не разлепляя век, буркнул Рудин.

– С Алисой.

– Не лезь, куда не просят, – отрезал Рудин. – Табу.

– Спросить нельзя, – обиделся Соловей. – Друг называется.

– Светлая. И чистая, – серьезно пояснил сидевший на заднем сиденье в окружении четвероногих Масло. – Раз табу – все ясно, запросто можно в дыню схлопотать за дурные вопросы. А мог бы и не интересоваться – смотри какой довольный. Как кобель после ударной вязки. Че тут непонятно…

– Лица берегите, фимозы, – посоветовал Рудин, опять же не разлепляя век. – С языками дружите. Этот маленький комочек плоти зачастую приносит неприятности всему могучему организму. Особенно двум большим кускам мяса, которые в обиходе именуются «жопа».

– Ясно, – констатировал Масло. – Очередной припадок словоблудия. Признак состоявшейся накануне наиударнейшей «вязки». Этакой огромадной «вязищи»… Все-все, уже молчу…

Вскрыв тайник и обнаружив подмену, Рудин сильно не удивился. Принадлежность «зубра» вычислять не понадобилось – он неоднократно видел его у Толхаева и сразу же связал с событиями прошлого воскресенья. Несколько насторожило другое: отсутствие рудинского «ИЖа» и тот факт, что Толхаеву удалось обнаружить тайник. Следил, что ли? Ну ладно, пусть следил… Но для чего ему «ИЖ»?

– Тут, хлопцы, дядя Гриша балуется, – Рудин счел нужным прояснить ситуацию соратникам, не вдаваясь в подробности, поскольку, обнаружив подмену, они от удивления разинули рты и принялись активно озираться по сторонам в поисках гипотетических врагов – сработал непреходящий армейский инстинкт. – Никаких врагов… Однако даже и не знаю, за каким чертом ему мой «ИЖ» занадобился, и вообще – как он нащупал наше местечко… Финтит чего-то…

– Это тоже его? – Ваня Соловей потащил из дальнего угла схрона целлофановый пакет, развернул и достал из него сотовый телефон, к которому скотчем была прикреплена записка.

Рудин взял листок, на котором ровными печатными буквами было выведено: «Возьми. До четырех утра не включай. От четырех до шести утра будь на приеме – позвоню и все расскажу. Григорий».

– Ниче не понял, – буркнул Соловей. – Он в последнее время часто бухает?

– А и не надо ничего понимать, – легкомысленно отозвался Рудин, пряча телефон в карман и поджигая записку. – Сказано – от четырех до шести, значит, так и будет. Тогда все и узнаем – зачем раньше времени мучиться в догадках?

– А ты его почерк знаешь? – неожиданно поинтересовался Масло.

– Приблизительно, – ответил Рудин. – Видел, как он пишет… А что?

– А вдруг это подстава? – осторожно предположил Масло. – Если кто-то другой записку накатал, карабин подсунул, «ИЖ» стырил…

– Стырил телефон у Григория, стырил «зубр» из его сейфа, самого Гришу шлепнул и теперь плетет против нас козни, – живо подхватил Рудин, издевательски погладив соратника по бритой голове. – Ты, наверно, детективов обчитался, боец. Ага? Нет, если ты мне, дураку, доходчиво объяснишь, за каким хером мы кому-то понадобились, чтобы против нас козни плести, я тут же затрепещу, проникнусь и убегу отсюда подальше к чертовой матери. Ну?