Собачья радость

– Так возьмем лицензию!

– Не дают у нас таких лицензий.

– Так что же делать?

– Подождем пока, а когда скорость перерождения замедлится – заберем его отсюда.

– Илгидеп, илгидеп, илгидеп. Дайте же еды, сволочи!

* * *

Снова кабинет. За столом профессор и доктор.

– Его надо забирать со склада. Внешне он уже почти человек. Если кто-нибудь узнает, представляете, что будет – человек в запертом складе и клетке?!

– Куда? К нам, домой? Как ты это себе представляешь?

– Просто вывезу ночью на «мерсе», и все!

– И как ты объяснишь появление у нас дома почти человека и без документов. Нас могут обвинить в похищении, а если мы покажем пленки – сам понимаешь, в чем. Кроме того, что мы скажем Альбине?

– Ах ты, черт, это действительно проблема! Лучше бы он остался Голованом. Поселили бы в гараже, а Альбине бы сказали, что это мутант с Чернобыля.

– Ваня, у тебя удивительно цепкая память на новое и непонятное. Ты уже и Стругацких прочел?

– Да. То есть – не совсем. Скачал аудиокниги. Я не знаю, что нам делать?

– А я знаю! Его надо легализовать! Спросите как, Иван Арнольдович? Да очень просто – поэтапно. Сначала его надо поместить в психлечебницу. Потом…

– Точно, у меня есть знакомый в частной лечебнице.

– Нет, нам надо его вытащить из небытия, а не упрятать его туда – пойдет в Кащенку.

– А вдруг он там все расскажет?

– Что расскажет? Что раньше был собакой, бегал по помойкам.? А потом один нехороший дядя сделал из него человека – так это же их профиль!

– Есть проблема: у него много собачьих привычек, и к тому же он кусается.

– Никаких проблем! У них там такой персонал – отучат от всех вредных привычек.

– А не залечат там его?

– Не залечат! Потому что спустя некоторое время, один известный профессор и меценат, пожелавший остаться неизвестным, то бишь я, заберет его в свою клинику. И вернется к нам «Неизвестный», но с карточкой болезни и с Кащенской печатью – а это уже документ!

– Потом, – продолжал профессор, раскурив сигару, – организуем ему, скажем, туркменский паспорт. На имя… Как там его – Шарик? Во! Шарик, – ударение профессор сделал на последнем слоге, – Шарик-Мухтар-Бирюк-оглы.

– Ага, а потом, благодаря психологам нашей клиники, в мозгах у него наступит просветление, и он вспомнит, как его зовут, и где он забыл свой паспорт. Подключим прессу – это же пиар, скрытая реклама нашей клиники!

– Молодец! Быстро соображаешь!

* * *

Столовая, обед, за столом профессор и доктор. Профессор философствует.

– Да-с. Если вы заботитесь о своем пищеварении, мой добрый совет: не читайте до обеда желтой прессы.

– Гм…. Да ведь другой же нет.

– Вот никакой и не читайте. Вы знаете, я произвел триста наблюдений у себя в клинике. И что же вы думаете? Пациенты, не читающие газет, чувствуют себя превосходно. Те же, которых я специально заставлял читать газеты, теряли в весе. Мало того: пониженные коленные рефлексы, скверный стул, угнетенное состояние духа.

– Вот черт…

– Да, Иван Арнольдович, хотел спросить. Утром, когда я заходил за вами в ваш кабинет, я обратил внимание на новый сертификат на стене. Ну, там, рядом с «офортом» «Истинного Иерусалимского паломника», принявшего крещение в реке Иордани и сертификатом на владение кратером Луны.

– Ах, это? Ну, так, забавы для, купил дворянский титул, между прочим, подписан самой Джуной. А что, виконт Де Борменталь – звучит!

– А почему не барон, или маркиз?

– Дорого. А виконт – дешево и сердито, и детям и внукам останется!

– Не хотелось бы вас огорчать, Де Борменталь, но титул виконт, если мне не изменяет память, по наследству не передается.

* * *

И снова кабинет. Филипп Филиппович листает бумаги. Входят Иван Арнольдович в пальто, но без шляпы, и бывший Шарик, в смирительной рубашке. Филипп Филиппович с интересом разглядывает Шарика. Шарик превратился в человека маленького роста и несимпатичной наружности. Волосы у него на голове росли жёсткие, как бы кустами на выкорчеванном поле, а лицо покрывает небритый пух. Лоб поражает своей малой вышиной. Почти непосредственно над черными кисточками раскидистых бровей начиналась густая головная щетка. Лицо его не выражало эмоций, напоминало маску неандертальца в антропологическом музее, только мышцы лица иногда хаотично подергивались.

Филипп Филиппович встрепенулся: – Ну что же вы, Иван Арнольдович, развяжите его скорей, развяжите! – подскочив и взяв его под локоть, усадил в кресло, – Садитесь голубчик, садитесь! – обычно ироничный профессор сегодня источал благодушие и любезность.

Иван Арнольдович передал профессору тонкую картонную папку. Снял пальто и уселся напротив Шарика. Профессор пролистал папку.

– Так, частичная амнезия – отлично, вялотекущая параноидальная шизофрения – великолепно!

Профессор потряс в воздухе папкой и показал ее Шарику.

– Знаете голубчик, что это такое? Это документальное подтверждение, что вы – Человек. С таким диагнозом – без сомнения Человек! Как прикажете вас величать?

– Шарикас.

Профессор недоуменно посмотрел на доктора.

– Шутка. Медбратом, там у них, такой здоровенный эстонец.

– Узнаете меня?

– Иргидеп. Дайте же еды, сволочи, – последнее слово Шарик произнес почти шепотом.

– Узнает, узнает! – радостно воскликнул профессор и погрозил Шарику пальцем.

– Итак, – сказал профессор, вытирая слезы, выступившие от смеха, – позвольте представиться – профессор Преображенский Филипп Филиппович, а это мой заместитель и ассистент – доктор Борменталь Иван Арнольдович. Так как мы уже установили, что вы теперь человек, то вам надо выбрать фамилию, имя и отчество. Нам бы не хотелось навязывать свое мнение. Какое имя вы бы хотели получить?

– Полиграф.

– Почему Полиграф?

– Прибор такой есть, правду от лжи отличает. Вот и я, все носом чую.

– Поразительно, неужели можете распознать, когда человек лжет?

– Ложь, подлость и даже больше: степень родства двух и более людей, ну там, отец, сын, брат или внучатый племянник двоюродного брата. И еще эмоции разные: радость, горе. Есть и другие запахи, которые сложно выразить.

– Например?

– Например: – я красива, и я заставлю вас себя хотеть, при этом вы будете совершенно уверены, что вам ничего, просто так, не обломится. Или наоборот.

Доктор Борменталь захохотал: – Я страшная, но заставлю… – Поразительно! А сами вы как выражаете свои эмоции?

– С этим у меня сложности: как раньше – уже не могу, а выражать лицом пока не научился.

– Итак, что вы выбираете?

– Полиграф Полиграфович!

– Хорошо, будь по-вашему. А фамилия?

– Вообще-то, мне бы подошла фамилия Преображенский – во всех смыслах, но я бы хотел оставить, в память о прошлом, – Шарикас.

Тень мысли мелькнула в мозгу профессора, но тут влез доктор: