Собаки и волки. Рассказы. Часть 2

Пока я этим занимался, вода в закопчённом котелке зашумела, зашипела, касаясь нагревшихся краёв; со дна поднимались к поверхности маленькие пузырьки, один за одним, а потом и лёгкой дружной стайкой, образовав на поверхности ключевое волнение. Ведь недаром говорят: "Вода закипела ключом".

Я бросил в кипяток веточки смородины, которые всегда ношу в нагрудном кармане, потом щепотку заварки, снял котелок с огня, отбросил в сторону таган, чтобы не мешал прилечь поудобнее.

Срезав с соседней берёзки веточку, заострил один её конец и насадив кружки колбасы, вперемежку с пластиками лука, стал делать шашлык.

Обжигаемая пламенем поверхность колбасы шипела, пенилась, меняя цвет с бело - красного, на тёмно - коричневый и капельки жира источаемые колбасой, капали в костёр, вспыхивая плоскими, ярко - жёлтыми язычками. Лук нагреваясь, сворачивал влажные края в трубочку и, смазанный жиром, издавал резкий, аппетитный запах мясных острых блюд.

Пестря, устроившись в пяти шагах от костра, положил голову на вытянутые передние лапы, грелся на солнышке, внимательно, не отрывая взгляда тёмно - серых глаз от шашлыка, наблюдал, как колбаска поджаривалась...

Я бросил ему кусочек. Он не торопясь встал, по запаху отыскал в пожухлой пережившей зиму травке этот кусочек и проглотил не жуя.

Потом вернулся на своё место, вздыхая долго устраивался, и наконец, закрыв глаза, задремал, прикрывая кончиком пушистого хвоста, чёрный блестящий нос...

Я полулежал на сухой мягкой подстилке из хвои, привалившись к стволу, ел шашлык и запивал янтарно-коричневым душистым чаем. Хлеб хрустел поджаренной корочкой, лук придавал колбасе должную остроту, дымок от затухающего костра щекотал ноздри и попадая в глаза, вызывал невольные слёзы...

Доев обед, я собрал продукты, перевернул котелок и кружку вверх дном, поудобней подмостил рюкзак под голову и лёг на спину, вытянув чуть гудевшие лёгкой усталостью ноги в резиновых сапогах...

Под деревом было уютно - тыл прикрывал толстый ствол, а впереди был маленький бугор, прикрывающий фронт. В этом уютном затишье я и задремал ненадолго...

Открыл глаза примерно через полчаса: солнце поменяло положение и тень от высокой берёзы упала мне на лицо. Пейзаж вокруг, будто выцвел, уподобляясь фотографии, теряющей контраст, от долгого лежания на свету...

Так же шумела река, так же светило солнце, но время перекатилось за полдень - это остро чувствуется весной, когда солнце, непривычно долго находится на небе...

Собрав продукты и походные принадлежности, отправился дальше...

Кругом таяло - скатившись с горы, ручейки талой воды, то здесь, то там лужами и лужицами заливали пробитую по берегу тропу, а то и вовсе превращали её в шумный поток...

Слева, на северной стороне реки изредка открывались чудесные виды. Мне вспомнились японские сухие сады...

Камни, разных размеров и форм, покрытые толстым, слоистым мохом разных оттенков зелёного, громоздились посреди зарослей кедрового стланика, раскидывающего свои ветки по периметру от центра и покрытые зелёной же, блестевшей под солнцем хвоей...

И всё это, архитектурными уступами спускалось к бегучей, прозрачной воде. Солнечный свет, пробиваясь острыми лучами сквозь пятна теней, играл тонкими рефлексами на седой зелени влажного, упругого мха, а на открытых пространствах выявлял фактуру неравномерно освещённых, переливчато - неровных плоскостей.

Тёмная, почти чёрная река, бежала быстро вдоль заметного уклона, зеркально отражая солнечные лучи, и лишь в тени, чуть искажаемые преломлением света, на дне потока, видны были россыпи крупной гальки, местами заросшие бархатистыми водорослями...

Я невольно остановился на секунду, пытаясь впитать в себя эту философски сосредоточенную в одном месте символику северной красоты, своей сдержанной прелестью наталкивающей на размышления о сложностях и противоречиях мира, который нас окружает...

Пестря после обеда и отдыха притих, успокоился и настроившись на длинный переход, бежал мерной рысью по тропинке. Несколько раз я замечал, что он чем то обеспокоен...

Выбегая прямо к воде, собака к чему-то подолгу принюхивалась, аостанавливаясь, что - то долго и напряженно соображала...

Всем охотникам известно, что запахи очень далеко распространяются над водой и вдоль рек...

Я шёл не останавливаясь и Пестря вскоре догонял меня, занимая привычное место впереди...

Пройдя километров десять, я решил подниматься по тропе вверх, правым бортом одного из распадков...

Чем выше я поднимался, тем больше снега лежало вокруг. Наконец поляны снега, соединились в одну мокрую, рыхлую поверхность. Несколько раз, голенищами сапог, я подхватывал внутрь обуви влажный снег и намочил портянки. И только когда продвигаться вперёд, стало невозможно, остановился, осмотрелся...

Находился я довольно высоко - впереди амфитеатром раскрывалось верхнее течение реки Муякан. Километрах в двух выше по долине, река раздваивалась, и даже на таком расстоянии был слышен рёв водных потоков, белыми бурунами, проступающих кое - где сквозь заросли стланика на крутом склоне...

Я понял, что перейти бушующее течение мне этим вечером не удастся. Ведь именно к вечеру, все запасы талой воды, обрушиваются в русло реки со всех заснеженных вершин и склонов.

Солнце, постепенно садилось, приближаясь к линии горизонта и я, почувствовал, что прилично устал за день непрерывной ходьбы.

Пестря тоже тащился за мной, едва вытаскивая ноги из кисельно - влажного снега, всем своим видом не одобряя выбранного мною, маршрута.

Пора было готовиться к ночлегу, и мы, повернув, спустились к реке.

Выбрав, возвышенную сухую площадку на берегу, я стал готовить дрова для ночного костра, собирая сухие коряги и ветки.

Расчистив место для костра, положил вещи в кучу, обозначил место для ночного лежания и развёл большой костёр, выжигая сухую траву вокруг кострища.

Не спеша сварил кашу, отдельно вскипятил чай, и оставив кашу, сбоку костра, "доходить", вынул из кармана рыболовные снасти, вырубил удилище - хотя я и не рыбак, но всё - таки решил попробовать - авось повезёт, поймать хариуса на уху.