Собирание игры. Книга третья. Петушки-Зазеркалье

– Ты ещё вполне, «Китёнок»! Чуть не обошёл меня…

– Нууу… Хочешь притчу?… В двадцать лет пил, гулял всю ночь, а на утро свеж, точно и не пил, и не гулял. В сорок – пил, гулял всю ночь, а на утро видно, что и пил, и гулял. А в шестьдесят – не пил, не гулял, спал восемь часов… А утром такой видок, словно и пил, и гулял… Ха! Посвящаю твоему юбилею… Повторю на нём! Ха-ха…

Китаврасов плескался в воде радостно, как пока не обязанная ничем и никому «золотая рыбка». «Умеет быть радостным! Детёныш человеческий… А ведь должности имеет… И «вес в литературе»… Как и я – во всей этой суетой гражданско-социальной хлопотне-официальщине… Эх!…»

Завтракали в кухне, на первом этаже дачи.

– Нет, ты мне всё-таки скажи… Вчера ты поначалу был, Савва, как-то… э… напряжён… О Чехове что-то говорил… О чём ты? – серьёзно спросил Григорий.

– Да… Так… – лениво начал Савва Арсеньевич, но тут же вскинул пытливый взгляд на Григория Фёдоровича – Гипотезы… Две… Первая: Антон Павлович предчувствовал не просто смерть, а как его повезут в вагоне «Для устриц»… Футляры! И он – в капкане… Второе: зачем, когда пришёл, наконец, успех, тащиться на Сахалин? Одному! Что он искал? Чем был недоволен? Скажу: его терзали «одиссеевы страсти»!

– Вполне убедительно… Ты – прирождённый литературовед! Ты и раньше… А эти твои соображения… в прошлый раз… Очень неслабо. Я думал над ними… Я о «Мастере и Маргарите», о «Двенадцати стульях» и «Золотом телёнке»… Да, действительно, Булгаков, особенно в начале романа стилизует текст «под Ильфа и Петрова»… Кто на кого так влиял? Я не думаю – «подражал» или «вместо кого»… Команда в «Гудке» была ведь сильнейшая: Булгаков, Ильф, Петров, Катаев, Паустовский… Трепались, конечно… Обменивались…

«Да, да… Обменивались… «Железнодорожники» легко могут заменить «садовников»… Хм…» – подумал Савва, вспоминая и анекдот, и свои «поезда» в прошлом… И в будущем…

– Мне думается одно: Михаил Афанасьевич более повлиял на Иехиела-Лейба Арьевича Файнзильберга (Ильфа) и прочих, чем наоборот.

– Я об этом же говорил…

Затем они играли в шахматы, настольный теннис, волейбол. «Китёнок» везде, кроме шахмат, проигрывал Саввику, но ничуть не расстраивался. Он и тут играл ради Игры, совершенно не заботясь о результатах. Думается и писал он также. Свободно, заботясь лишь о творческих «выигрышах» и «радостях». «Особенно «отвязанным» был его последний роман… И лучшим…» – так считал Черский.

Потом Савва играл, а Гоша приготовил таакое жаркое, какое умела готовить только бабушка Черского. Она ловко «переплюнула» в этом женщин рода Гольдбергов, хотя и научилась у них.

Обедали на лужайке, в тенёчке.

– Слушай, Саввик. Я всё хочу тебя спросить: почему ты не пишешь песни? Все писали! Все, у кого окончание на «ский»… Ха-ха! Богословский, Колмановский, Долматовский, Дунаевский и прочие… Ты – Черский!

– Смею заметить, что Долматовский – поэт-песенник…

– И ты попробуй!… Ладно… Я вот о чём… Если ты заметил, я начал активно применять в своих романах «припев» – рефрен, чередование лейтмотивов… Такое повторение даёт читателю более чёткое ощущение главной темы. Да, некое навязывание читателю… Да, в какой-то мере НЛП… И опять же, делаю это как бы косвенно, не слишком часто, там, где нужно подколдовать, создать атмосферу, настроение.

– За-метил! Конечно… Мне нравится… А песни? Я думал… Думаю… о текстах… Вот скажи – Савва Арсеньевич сделал задумчивую паузу, как бы решая: открыться другу о замысле поэмы «Петушки – Зазеркалье» или рано? Рано! Лучше сначала «косвенно» – Модест Чайковский. «Пиковая Дама»… Чего было Пушкина просто не взять? Зачем своё либретто понадобилось? А другой Модест… Мусоргский…, собственное либретто к «Хованщине»… Зачем сам-то?

– Шут их знает… Модесты – они и есть Модесты…

– Хоть и «ский»… Ха! Ладно… Пойдём, старушку мою потеребим… Яхту… Давно не ходил… Паруса недавно поменял… И канаты…

– О! Отлично! Твой отец построил замечательную яхту! Дааа… Суда ведь строил… И без компьютерных расчётов! И всё точно!

Черский привычно ловко управлялся со шкотами, фалами и парусами.

– Дай порулить! – попросил «Кит».

– Ага! Как в прошлый раз? Чуть не навернулись… Ладно – на!

Через пять секунд повторился «прошлый раз». То ли избыточный вес «Кита», то ли неумелость сыграли роль? Однако на этот раз сильный крен парусника сопроводился таким «боцманским» матом из уст Григория Фёдоровича, что смутились даже чайки и рыбы. Чайки упорхали подальше от яхтсменов, а рыбы, чуть не захлебнувшись, ушли поглубже в море.

– Ну ты «гопник»! И ещё ругаешься, биндюжник… Я вообще заметил… и хочу спросить тебя… Почему вдруг в последнем романе нецензурщина появилась?… Разве нельзя…

Конец ознакомительного фрагмента.