Собиратель чемоданов
Шрифт:
— «ПРЕДЛАГАЮ», — прочла Марина.
— Точно! Ну, слово в слово! Ты просто молодчина.
— «ПРЕДЛАГАЮ КОНКРЕТНОЕ РЕШЕНИЕ!»
— Правильно. Давно пора предложить что-то конкретное. Мир устал от общих фраз. И не удивительно, что все философствуют, а никто никого не слушает. Просто потеряли надежду услышать что-нибудь дельное. Я по себе знаю. Бывает, начнешь смотреть какую-нибудь передачу с интригующей заставкой, а после двух-трех кадров уже с трудом заставляешь себя следить, потому что знаешь заранее, что будет дальше.
Между тем передача «В мире животных» уже кончилась, и теперь по телевизору показывали состязания по гребле на байдарках и каноэ.
6. Когда соседка дочитала статью до конца, Упендра на минуту задумался, а потом сказал:
— Между
— Может, в «Вопросы философии»? — подсказала Марина.
— Совершенно верно, именно туда, — сказал Упендра. — Так что это тоже надо будет записать.
— О чем же твоя мысль? — поинтересовался Стяжаев.
— Эта мысль о том, что любая идея, если ее как следует развить, в конце концов переходит в свою противоположность. Отсюда вывод: если хочешь добиться какого-то позитивного результата, ничего не доводи до конца. В каждом деле надо вовремя остановиться.
— А что делать дальше со статьей о животных? — спросила Марина.
— Отмерь ровно половину, а лучше две трети или около того, и поставь точку, а остальное зачеркни.
Марина принялась усердно отсчитывать буквы, а Стяжаев сказал:
— Боюсь, из того, что останется, читатели мало что поймут.
— Почему? — возразил Упендра. — Ведь ты же понял, а они, надеюсь, не глупее тебя.
— Я пользовался твоими пояснениями, а у них такой возможности не будет.
— Спасибо за идею! Мы им такую возможность предоставим. Марина! Будь добра, когда зачеркнешь все лишнее, поставь внизу наш адрес и номер телефона. И хватит об этом! Пора ужинать. А то скоро пойдут звонки, и мне уже будет не до еды.
7. За ужином Дмитрий Васильевич спросил:
— Кстати, как продвигается твоя книга?
— Какая книга? Куда продвигается? — переспросил с набитым ртом Упендра. — Ах, книга! Ты ведь еще ничего не знаешь. С книгой покончено.
— Как! Ты ее уже дописал?
— Да нет. Я решил вообще больше ничего не писать, кроме хлестких статей на самые острые темы. Вместо писанины лучше буду ставить фильмы.
— Фильмы?!
— Да. В наше время книг уже практически никто не пишет, а главное — не читает. Все переходят на режиссуру. И это разумно. Сам подумай: ну что такое книга? Кто ее прочтет? В лучшем случае, какие-нибудь два-три умника. А фильм может посмотреть каждый, у кого есть телевизор. И потом, в книге всего не передашь. Взять хотя бы музыку. Ведь я, когда сочиняю, всегда представляю себе какую-нибудь мелодию. Например, в моем «Чемодане», в самом конце, когда главный герой уплывает на лодке…
— А разве он не уезжает на поезде? — осторожно напонила Марина.
— Нет, я уже изменил конец. Согласись, уезжать из чемодана на поезде — это, мягко говоря, надуманно.
Марина засмеялась.
Стяжаев почувствовал, как подступает злость, но решил пока промолчать.
— Закройте глаза и представьте такую картину, — сказал Упендра. — Низкие своды чемоданов, едва уловимое колыхание воды, медленно удаляющаяся лодка, а в лодке — он, одинокий странник. И в это время с экрана звучит примерно такая музыка.
Он привязал гармошку и тихонько наиграл отрывок из своей любимой мелодии.
— Ты не поверишь, — сказал он, обращаясь к Дмитрию Васильевичу, — но я сам чуть не заплакал, когда сочинял этот эпизод. И даже она, — он указал на Марину, — чуть не заплакала вместе со мной.
8. «Пора наконец напомнить ему, кто он такой!» — подумал Стяжаев и со злорадтвом сказал:
— Между прочим, пока ты здесь проливал слезы о своем вымышленном герое, твоим соотечетвенникам — чемоданным жителям и в самом деле было не до смеха.
И он без прикрас рассказал обо всем, что видел в Чемоданах.
Упендра внимательно его выслушал и сказал:
— Не пойму, что же там все-таки стряслось, — сказал Упендра. — Из того, что ты рассказываешь, пока ничего не ясно.
— Очевидно, дело в наводнении, — многозначительно сказал Коллекционер. — Когда Чемоданы залило водой, жизнь там резко ухудшилась. Естественно, это породило панику и общую растерянность.
— Ну что ж, — сказал Упендра. — Если ты ничего не преувеличиваешь, то думаю, им сейчас, как никому другому, нужно посмотреть мой фильм.
«Ну, уж это слишком! — мысленно возмутился Стяжаев, — Для него и впрямь не существует ничего святого!»
Не будь рядом Марины, он вы высказался иначе, но в ее присутствии позволил себе только спросить:
— Зачем это им смотреть твой фильм? Что-то я не понял.
— Затем, что мой фильм как раз учит тому, как надо поступать в таких случаях.
— Как
же надо поступать?— Так, как поступил мой герой. Смываться из этих чемоданов, пока не поздно.
— Что за глупости! — не выдержал Стяжаев. — Ты прекрасно знаешь, что чемоданные жители не живут вне чемоданов.
— Но ведь я пока не умер.
— Ты — редкое исключение, — сказал Стяжаев, и Марина, не заметив сарказма, впервые взглянула на него с одобрением. — К тому же я не собираюсь селить у себя столько народу. Одно дело — лунные жители, а другое… — он остановился, подбирая нужное слово.
— Ну, конечно! Одно дело — небесные чемоданы, а другое — наши, земные, — иронически заметил Упендра. — Впрочем, насчет чемоданных жителей я с тобой и не спорю, здесь и без них тесновато. Довольно с нас одного Чемодасы. Просто хочу сказать, что, будь я на их месте, я подыскал бы себе другой чемодан, посуше. Только и всего.
«Что за вздор! — подумал Стяжаев. — Только что осуждал общие фразы, а сам только и делает, что говорит ни о чем. Чемодаса прав».
— Пожалуй, я пойду, — сказал он. — Уже поздно, а мне завтра на работу.
— Жаль, а то бы еще посидели, — как ни в чем не бывало отозвался Упендра.
Соседка же улыбнулась бесцветной улыбкой и начала убирать со стола, даже из вежливости не попытавшись удержать своего бывшего мужа. [110]
В отместку за это он, как бы по рассеянности, с ней не попрощался и не сказал «спасибо» за ужин.
110
Так называемые гуманисты очень любят это место. В своих пространных комментариях они пытаются представить поведение соседки как характерный пример «зомбирования» людей чемоданными жителями, которые, дескать, «полностью подчинив вас своей воле, заставят забыть обо всех человеческих ценностях, привязанностях и обязательствах и превратят в свое послушное орудие».
Нам не пришлось бы тратить драгоценное внимание читателей, доказывая очевидные вещи, если бы авторы этих комментариев удосужились прочесть комментируемый текст целиком, а не в виде цитат и отрывков, услужливо подобранных составителями неогуманистических «хрестоматий». В самом «Собирателе чемоданов» содержатся недвусмысленные и исчерпывающие возражения против создаваемого ими мифа.
Во-первых, говоря о «разрушении семьи», как, якобы, одном из ближайших следствий «чемоданной экспансии», неогуманисты, по-видимому, забывают о том, что, как вытекает из слов самого Коллекционера (Л3: 3), его семья распалась задолго до того, как в квартире появились чемоданные жители. Более того, уже в самом начале повествования мы видим его не только без всякой семьи, но и без малейших поползновений к тому, чтобы завести семью или нечто подобное (в тексте прямо говорится: «Он вел тихую, уединенную жизнь, <…> его никто не посещал» — СЧ: 2). Таким образом, семья была разрушена уже заранее, без какого бы то ни было участия со стороны чемоданных жителей, причем Коллекцонер от этого нисколько не страдал. Конечно, можно сказать, что в каком-то смысле причиной семейного разлада послужили чемоданы. Но воздвигать на этом обвинение против чемоданных жителей, которыми в тот момент и не пахло, значит, подменять понятия, впадать в мистику и сваливать с больной головы на здоровую.
Что же касается диалога Коллекционера и Упендры из 3-й книги Луны, то у нас, как говорят в Чемоданах, просто в пенале не укладывается, как можно было из трогательного рассказа Упендры о своем детстве и отношениях между матерью и отцом, сделать вывод, будто он направлен против семьи, когда из него со всей очевидностью вытекает, что неполная семья в чемоданах является отнюдь не нормой, а достойным сожаления исключением.
Во-вторых, если допустить, что Упендра подчинил себе соседку путем «зомбирования», то спрашивается, почему она так легко отвергла Чемодасу, несомненно более энергичного и более типичного чемоданного жителя, а следовательно, как можно было бы предположить, исходя из «гуманистических» теорий, гораздо лучше владеющего приемами влияния на людей, чем вялый и стареющий Упендра? Заметим, что соседка не только не поддалась влиянию Чемодасы, но и фактически обвела его вокруг пальца, без зазрения совести взяв у него деньги в обмен на обещание «вернуть с получки». Пока мы не получим от «гуманистов» ответа на этот вопрос, остается полагать, что в основе поведения этой женщины лежит не рабское подчинение «нечеловеческой» воле первого встречного чемоданного жителя, а свободный выбор, сделанный разумным существом на основе собственных симпатий и предпочтений. – сост.