Собиратель ракушек

В октябре тысяча девятьсот восемьдесят третьего, с целью найти останки одной доисторической птицы, в Танзанию прибыл американец по имени Уорд Бич, командированный Кливлендским музеем естественной истории (штат Огайо). Незадолго до этого в районе известняковых холмов к западу от города Танга нескольким экспедициям европейских палеонтологов удалось обнаружить окаменелости, напоминающие китайского каудиптерикса – мелкую пернатую рептилию, и музей стремился заполучить такой же экспонат в свою коллекцию. До палеонтолога Уорд, при всем своем честолюбии, не дорос (докторскую диссертацию в свое время забросил), однако поднаторел в сборе окаменелостей. Само это занятие – днями напролет горбатиться с долотом и ситом, заходить в тупик, в сердцах начинать все сначала – он недолюбливал, но проникся идеей. Ископаемые животные, говорил он себе, дают ответы на важные вопросы.

Когда он ехал безымянной горной дорогой, тем же маршрутом, которым вот уже два месяца следовал к месту раскопок, перед ним вдруг появилась бегущая девушка. На ней были сандалии и свободно спускавшаяся до колен ханга; по спине била тугая коса. Дорога, огороженная по обеим сторонам плотной стеной растительности, шла в гору, сужаясь и прихотливо извиваясь в палящих лучах солнца. Он уже собирался обогнать эту бегунью, как вдруг та выскочила на середину дороги прямо перед его пикапом. Уорд ударил по тормозам, пикап занесло набок, он покатился дальше, касаясь земли только двумя колесами, и чудом не вылетел в пропасть. Девушка даже не обернулась.

Уорд привстал над рулем. Что там стряслось? Неужели перед его пикапом и впрямь выскочила какая-то безумная? Да, сейчас она неслась впереди, поднимая сандалиями пыль. Он поехал за ней. Бежала она так, словно кого-то преследовала, бежала как хищница – грациозно, ни единого лишнего движения. Ничего подобного он в жизни не видел; она так ни разу и не оглянулась. Сократив расстояние, он теперь держался вплотную за ней: она почти задевала пятками бампер. Сквозь шум двигателя доносилось ее учащенное дыхание: вдох-выдох. Так продолжалось минут десять: Уорд, вцепившись в руль, боялся дышать, охваченный непонятным чувством – не то злостью, не то любопытством, а может, проснувшимся желанием; а девушка с развевающейся косой, мелькая ногами, точно механическими поршнями, стремительно бежала вверх по склону. И не замедляла бег. На вершине, где испарялись под солнцем лужи, она вдруг как-то извернулась и запрыгнула на капот. Уорд втопил педаль: пикап юзом пошел по вязкой грязи. Девушка перевернулась на спину, вцепилась в стойки лобового стекла и ловила ртом воздух.

Езжай! – выкрикнула она по-английски. Чтобы ветер в лицо!

На мгновение он оцепенел, глядя сквозь стекло ей в затылок. Мыслимо ли было после этой гонки сказать «нет»? И мыслимо ли было вести автомобиль, когда на капоте сидит девушка?

Но его ступня, словно чужая, сама собой отпустила педаль тормоза, и вот уже пикап медленно катился под гору, постепенно разгоняясь. Дорога делала опасные крутые повороты, и он видел, как мускулистые женские руки напрягаются все сильнее. Не остановившись у раскопа, Уорд еще с полчаса, а то и дольше, ехал крутыми, изрытыми дорогами; тугая коса била в лобовое стекло, на плечах девушки обозначились веревки мышц. Пикап скакал по выбоинам, кренился на поворотах. А она будто приросла к капоту.

Наконец дорога закончилась: дальше теснились лианы, а внизу открывался крутой обрыв, на дне которого ржавел искореженный остов перевернутого автомобиля. Задыхаясь, Уорд высунулся из пикапа.

Девушка, начал было он, вы что…

Послушай, как сердце стучит, сказала она. И он, видя себя как будто со стороны, вышел из машины и приник ухом к ее груди. Внутри у нее словно работал двигатель – точно такой, как у его пикапа. Мощная сердечная мышца гнала кровь по коридорам тела, в легких ветром гудело дыхание. Он и представить себе не мог, что звук может быть таким живым.

Я не раз видела тебя в лесу, сказала она. Ты лопатами глину копал. Что ты ищешь?

Птицу, выдавил он. Нужную для науки птицу.

Она рассмеялась.

Разве птиц ищут в земле?

Мы ищем мертвую птицу. Ее косточки.

А почему не живую? Вон их сколько.

Мне за другое деньги платят.

Неужели?

Она соскочила с капота и нырнула в заросли бамбука.

Через два дня Уорд, еще не уверенный в том, правильно ли поступает, появился вечером у дома ее родителей. Девушку звали Найма; ее немногословные, вполне состоятельные родители выращивали на продажу чай; они владели небольшим хозяйством над бобовыми полями и банановыми пальмами (четыре акра чайных плантаций, трехкомнатный дом и застекленная теплица-школка для выгонки сеянцев) высоко в скалистых, поросших лесом Усамбарских горах к югу от Килиманджаро и к западу от Индийского океана, на последнем уцелевшем островке тропических лесов, некогда покрывавших всю территорию от побережья Западной Африки до Танзании.

За теплицей, в гряде эвкалиптов стрекотала саранча; над головой мерцали первые звезды. Весь кузов пикапа был уставлен корзинами цветов; среди них были гибискус, лантана, жимолость – других названий он не знал.

Ее родители встречали его на пороге. Найма несколько раз обошла вокруг пикапа. Наконец она протянула руку, сорвала похожий на ромашку цветок, пристроила его за ухом и спросила: догонишь?

Что? – не понял Уорд.

Но она уже пустилась наутек и, обогнув чайную теплицу, скрылась за деревьями. Уорд покосился на ее родителей, которые с невозмутимым видом стояли в дверях, и побежал ей вдогонку. Под пологом леса тьма стала еще гуще; на дорожке топорщились узловатые корни, деревья стегали его ветвями. В какой-то миг Уорд разглядел, как она перепрыгивает через валежник и огибает молодые деревца. Потом она пропала из виду. Тьма стала непроглядной. Он упал раз, другой. Добежал до развилки, затем до следующей; дорожки ветвились, подобно артериям, расходящимся от центральных стволов, распадались на сотни мелких троп, а он понятия не имел, по какой из них она могла убежать. Прислушался, но уловил только жужжание насекомых, лягушачьи серенады и шум листвы.

В конце концов он тем же путем повернул назад. Помог ее матери натаскать воды из ручья; выпил с ее отцом чаю у тлеющих угольков костра. Найма все не приходила. Ее отец, поднеся к губам чашку, только пожал плечами. Бывает, она до полночи пропадает, сказал он. Вернется. Она всегда возвращается. А удерживать нельзя – обидится. Тут мать Наймы добавила, что дочка уже взрослая – пусть делает, как знает.

Не дождавшись ее возвращения, он ушел. До отеля было два часа тряски по рытвинам, и все это время у него перед глазами маячила картина: девушка, вцепившаяся в капот, вздутые жилы у нее под кожей, и напряженные пальцы, и гулкий стук сердца. Через два вечера он приехал туда вновь, а потом еще, такое же время спустя.

Всякий раз он привозил какой-нибудь подарок: то окаменелый трилобит на золотой цепочке, то набор пурпурных кристаллов в деревянном футляре. Найма с улыбкой разглядывала подарок на свету или прижимала к щеке. Говорила спасибо. Уорд опускал глаза и бормотал в ответ: совершенно не за что.

За ужином он рассказывал о родном Огайо, о сверкающих на солнце небоскребах, о шеренгах городских домов, о музейной коллекции бабочек. Найма слушала с живым интересом, подавшись немного вперед и положив ладони на стол.

Засыпала его вопросами: «Какая там земля?», «Какие звери водятся?», «А ты видел торнадо?». Уорд на ходу сочинял полуправдивую естественную историю Огайо: как на обширных равнинах бились не на жизнь, а на смерть динозавры; как над низкими деревьями летали стаи доисторических гусей. Но не мог найти слов, чтобы заговорить о сокровенном: как в тот день, на дороге, дикий ее облик не только испугал его, но и взволновал. Как душными ночами, лежа в поту под противомоскитной сеткой, он без конца повторяет имя Наймы, словно заклинание, способное перенести ее к нему в номер.

С наступлением темноты она неизменно убегала в лес, где исчезала в лабиринте тропинок, подбивая Уорда помериться скоростью. Он спотыкался о валуны и разбивал в кровь руки, падал в кусты терновника, вырывая клочья из рубашки, но с каждым разом углублялся чуть дальше в лес. Уходил он все позже и позже, а до этого помогал ее отцу ухаживать за чайными сеянцами в застекленной школке или в учтивом, неловком молчании сидел за столом с ее матерью. Ему ни разу не удалось дождаться возвращения Наймы; по тряской дороге он ехал к югу, в гостиницу города Танга, и видел, как небо над горами золотит утренняя заря.