Соблазн

– Но ведь они чьи-то еще дети, – сказал он, и его лицо было все еще обиженным, – а ты ведь моя мама, кажется. Ты ведь обещала мне… ты обещала.

– Извини, Кари. Я очень виновата, что заставила тебя огорчиться. Я постараюсь никогда больше так не поступать. – Как могла она объяснить своему сыну, что дети других людей давали ей чуточку забвения? Как могла она объяснить, что она испытывала, держа ребенка на руках и уговаривая себя, что это ее дитя.

– Папа не забыл бы. Он бы не бросил меня.

Нет, думала Ливи, папа не бросил бы. Кен уже оставил мечту о большой, шумной семье, как у Каллаганов. И Кен уже примирился со всеми их утраченными надеждами и планами.

Или так она, по крайней мере, думала до тех пор, пока не пришла как-то пораньше из приюта Матери Кабрини и не увидела, что автомобиль Кена уже стоит возле дома. За все годы, которые они прожили вместе, он никогда не приезжал из газеты так рано. Может, заболел? Она поспешила в дом.

Он был в своем кабинете, сидел за столом, спрятав лицо в ладонях. Звуки его рыданий наполняли комнату.

– Что случилось, дорогой? О, Кен, прошу тебя, скажи мне, что с тобой?

Он взглянул на нее, и его лицо исказилось от боли.

– Что случилось с нами, Ливи-лув? Что мы сделали не так? Мы ведь так любили друг друга, так любили… Как мы заблудились, Ливи? Как это случилось? – Он спрятал лицо в ладонях, и Ливи почувствовала, как ледяной узел страха появился у нее в животе.

Он любит другую женщину, подумалось ей, вспоминая теперь то, что она нарочно старалась не замечать – вечерами он подолгу оставался на работе, временами она пыталась до него дозвониться и слышала в ответ, что ему нужно сделать то-то и то-то. Знала ли она это уже тогда? Может, была слишком труслива, чтобы прямо спросить его и услышать в ответ, что он нашел женщину, которая сможет излечить причиненную ею боль?

Но когда Кен продолжил свой рассказ сдавленным от боли голосом, Ливи насторожилась. Нет, он говорил не о другой женщине – это был мужчина! То, что она услышала, было невозможным, безобразным и постыдным! И все-таки ее дорогой Кен утверждал, что так оно и есть.

– …Это все моя вина, – продолжал он. – Я не был достаточно сильным, чтобы нести тот крест, который был нам дан, Ливи-лув. Я был так страшно одинок, так… отрезан. Возможно, я никогда не хотел изменять тебе, – сказал он, сделав попытку улыбнуться, которая буквально разбила ей сердце.

Даже когда она опомнилась от ужасных деталей, ее рассудок пытался защищать Кена. Это было вопреки всем ее правилам – страшный грех против человека и Бога, как она знала из катехизиса. И все-таки разве не она была виновата в том, что он чувствовал такое одиночество, что подвергся искушениям? Она опустилась на колени возле его стула и взяла его руку, молча давая себе клятву, что она будет здесь, что они вместе справятся с этой бедой.

– Более того, – произнес он с таким выражением лица, что ее страх перешел в ужас. – Этот мужчина… ОН… он из Белого дома.

– Кто? – спросила она, как будто имя могло иметь какое-то значение.

– Фред Вильямсон, – назвал он имя главы администрации президента.

Затем он набрал в грудь воздуха и выдал еще одну новость:

– Я только что получил анонимное письмо. Кто-то, кому известно… про Фреда и меня. Он… он заявляет, что у него есть фотографии… наших встреч. Говорит, что передаст все это… в газеты на этой неделе.

– О, Боже! – Ливи пыталась понять размеры этой катастрофы – стыд, который не только замажет ее любимого Кена, но и раздавит их семью и даже вызовет скандал в Белом доме. – Чего он хочет? – спросила она, отчаянно пытаясь во что-то поверить. – Денег?

Кен потряс головой. На его лице застыла агония.

– Его интересует президент, не я. Он планирует предать гласности эту историю за день до договора. Я догадываюсь, что записка была послана для того… чтобы предостеречь меня как следует, – закончил он со сдержанным всхлипом.

Ливи обняла его за шею, и они прильнули друг к другу, словно потерпевшие кораблекрушение, стараясь остаться на плаву на несколько драгоценных минут, хотя у них и нет никакой надежды на выживание.

Как ни странно, в последующие несколько дней они были ближе друг к другу, чем за годы до этого. Ливи позвонила в «Кроникл» и сообщила, что у Кена грипп; она дала знать в приюте, что у нее много дел дома. Никто из них не покидал земель Гринхилла. Они вместе проводили бессонные ночи, вместе ели, часами бродили под покровом лиственных деревьев, среди богатства природы, зеленой весны, когда разговаривали с умеренным спокойствием и старались приготовить себя к тому, что ожидало их впереди.

– Мы должны поговорить с Кари, и поскорей, – сказала Ливи. – Мое семейство тоже… А остальные меня не волнуют.

– Я не смогу больше встречаться с твоим семейством, – угрюмо произнес Кен. – Бог знает, что они будут думать обо мне. – Он схватил ее. – Не позволяй им настраивать тебя против меня, Ливи. Ты моя несокрушимая скала.

– Я не оставлю тебя, – сказала она.

– Господи, Лив, я никогда не хотел обижать тебя, заставлять тебя страдать…

– Мы что-нибудь придумаем. У нас еще есть какое-то время.

На следующее утро он сказал, что должен слетать в Бостон. Там нужно наладить кое-какие дела – привести все в порядок, пока не настанет то страшное затишье и скандал не принудит его уйти из «Кроникл».

Ливи все казалось таким неожиданным. Ведь они еще так много планировали. Ей требовалось обсудить, каким образом они могли бы подготовить Кари…

Но он заверил ее, что вернется назад к вечеру – как некогда обещала она ему, когда неожиданно провела день вдали от дома. Он потянулся к ней, чтобы поцеловать ее, но она неожиданно отшатнулась. Он отступил назад и улыбнулся, словно хотел показать, что не обижается на нее. И потом вышел из комнаты.

Только после того, как он ушел, она вспомнила, что ее объяснение, которое она дала после той своей однодневной поездки было ложью. Она побежала за ним, жалея, что не дала себя поцеловать… Однако он уже ушел.

К вечеру ей позвонил капитан из полиции штата Массачусетс. Осторожным голосом он рассказал ей про несчастный случай: обломки П-51 – а он летел в одиночестве – рассеяны вдоль Беркширских гор. Пока еще трудно утверждать что-то наверняка, однако причина, на его взгляд, кроется в неполадках приборной панели управления старого самолета. Лишь только она повесила трубку, как в ее мозгу запульсировал вопрос: был ли это несчастный случай, любовь моя, или ты пожертвовал своей жизнью? О, дорогой мой, любовь моя, прости меня, прости за то, что я так жестоко с тобой обошлась.

Телефон молчал не больше минуты, а потом последовал еще один звонок – от Мэтью Фрейма, редактора «Кроникл».

– Миссис Уолш, простите, что беспокою вас. Но тут произошло…

– Я уже знаю об этом, мистер Фрейм.

Он тут же изменил тон:

– Вы должны знать, что каждый сотрудник газеты разделяет ваше горе. Кен был чудесный человек, лучший из всех.

– Да… да, он был, – ответила она, подумав, как же это страшно – произнести слово «был», прошедшее время, сколько в нем окончательного и невозвратного.