Соблазнительница

Поглощенная созерцанием мужа, скинувшего с себя халат, она пробормотала:

— Если ты имеешь в виду, что она думает о замужестве, я полагаю, что пока ничего.

Он нахмурился, лег рядом с женой, натянул на плечи шелковую простыню, которой она накрылась.

— Что значит — ничего?

— Ничего не думает о замужестве. — Она обратила к нему лицо. — Сколько ей лет? Всего семнадцать.

— Ты считаешь, что она еще слишком молода?

— Какой бы странной ни показалась тебе эта мысль, представь, не каждая девушка мечтает выйти замуж, едва начав выезжать.

— А у тебя были девичьи мечты о замужестве?

Она не посмела сказать ему, что единственная мечта о замужестве, которая когда-либо была у нее, уже осуществилась. Он был единственным, за кого она хотела выйти замуж. Тем не менее, чувствуя, как между ними нарастает непреодолимое желание, которое теперь правило ими здесь, в постели, где ни один из них больше не притворялся иным, чем он есть, она была довольна, что дождалась, когда ей исполнится двадцать три.

— Было бы странно, если бы Энн не задумывалась о замужестве, о том, чего она ждет от него. Но искренне сомневаюсь — да нет, я знаю, — у нее пока нет стремления к этому. Оно появится, когда она будет готова, но сейчас говорить об этом рано.

Люк, внимательно посмотрев на нее, слегка пожал плечами:

— В таком случае, пока она сама не захочет, незачем что-то предпринимать.

— Совершенно верно, — с улыбкой отозвалась Амелия. Она лежала неподвижно, смотрела, скользила взглядом по его лицу, наблюдала, как пыл и желание растут и крепнут между ними. Ждала, когда он сделает первое движение, уверенная, что, какой бы способ он ни избрал, результат будет новым, волнующим, увлекательным и восхитительным, чего ей и хотелось. В этом деле его воображение, кажется, не имело границ. Она вполне может положиться на его познания — все будет приятным и восхитительным.

Спустя некоторое время уголки его рта приподнялись, зубы сверкнули — он улыбнулся. Потом он придвинулся к ней и прижался к ее губам.

Больше он никак не прикасался к ней, только целовал — и оба лежали нагими, разделенные всего лишь тонким шелком простыней.

А жар нарастал. Они целовались, но он еще и пальцем к ней не прикоснулся.

Его тело было как огонь, источник настоящего жара; она чувствовала этот жар, живой и такой знакомый, всем своим телом. У нее самой кожа пылала от желания, чтобы он к ней прикоснулся.

И желание это все возрастало.

Наконец он зацепил пальцем простыню и стянул ее вниз, к ее талии, обнажив затвердевшие соски. Наклонился и взял в рот ее сосок. Он не прикасался к нежной коже ее ноющих грудей, но только к соску — терзал затвердевший бутон, пока она не начала задыхаться и извиваться.

Едва он отпустил ее, как она рухнула на спину, подставив ему вторую грудь. Он проделал с ней то же самое. В конце концов Амелия закричала и протянула к нему руки.

Он схватил ее за запястья и завел их ей за голову. Потом снова потянулся к простыне и спустил ее еще ниже, к бедрам.

На этот раз, когда он наклонил голову, его губы коснулись ее живота. Она никогда не думала, что прикосновение к этому месту может заставить ее всхлипывать от вожделения; кожа у нее была в огне, тело пылало — этой лаской он доказал, что она ошибалась.

А потом он стянул с нее простыню окончательно. Подложил подушки и начал ласкать ее сокровенное место губами, языком; она едва удержалась от крика. Он поднял голову и прошептал:

— Никто не услышит.

Она втянула в себя воздух, чтобы спросить:

— Даже если я закричу?

Темное удовлетворение слышалось в его голосе:

— Даже тогда.

И он снова склонился к ее ждущему лону.

Она видела звезды, ощутила жар и силу, которая вихрем прошла по ее телу. А потом он отбросил подушки и вошел в нее. Он был не только в ней — он был вокруг нее, он окружал ее жаром, огнем и пламенной страстью. Она обняла его, крепко прижав к себе.

Впилась в него ногтями, извивалась под ним, оседлав волну экстаза.

И вот они достигли высшей точки земного наслаждения, и восторг поглотил их. Они отдались пеклу, купались в его пламени, и восторг их все возрастал.

Постепенно они успокоились и вернулись к реальности. Огонь догорел, теперь это была лишь тлеющая зола, скрытая в них.

Так будет всегда — их общий очаг никогда не будет холодным, одиноким; огонь, который тлеет у них внутри, всегда будет согревать их тела.

Глава 18

Следующее утро ознаменовалось первым из визитов. Их посетили сквайр Джингольд и его жена. Всех немного удивило то, что их сопровождали двое сыновей — долговязые юнцы, мучительно робкие.

Люк бросил на них взгляд и приказал пригласить Порцию и Пенелопу. Амелия, болтающая с миссис Джингольд, удивилась, потому что, хотя Джингольды были приятными людьми, оба грубовато-сердечными и добродушными, она не могла поверить, что Люк станет поощрять своих сестер в этом направлении. Эшфорды принадлежали, несмотря на все их трудности, к высшему обществу.

Миссис Джингольд, когда появились девочки и присели в реверансе перед гостями, вздохнула и посмотрела на своих сыновей. Потом обменялась понимающим взглядом с Минервой и, понизив голос, призналась:

— Они оба потеряли головы. Ума не больше, чем у беспомощных щенков, но, наделось, это скоро пройдет.

Порция и Пенелопа так не считали — Амелия легко прочла их мысли. Пока она, миссис Джингольд, Минерва, Эмили и Энн спокойно разговаривали, обмениваясь лондонскими и местными новостями, а Люк со сквайром, сидя в сторонке, с головой ушли в планы новых посадок и ремонта изгородей, она наблюдала за девочками, которые неохотно принимали ухаживания, стоя в дверях, ведущих на террасу.

Они держались с таким же высокомерным превосходством, как и их братец, и язычки у них были под стать.

Она не слышала, о чем шла речь, но когда Порция, подняв брови, что-то резко ответила одному из юношей, да так, что лицо у него вытянулось, Амелия поморщилась.

К счастью, прежде чем она почувствовала себя обязанной спасти юных бедолаг от пытки, которую те сами на себя навлекли, сквайр закончил свои дела с Люком и встал. Миссис Джингольд обменялась виноватой улыбкой с Минервой и поднялась со стула.

— Пойдемте, мальчики. Нам пора.

Несмотря на все, что пришлось им претерпеть, уходить юнцам не хотелось. К счастью для них, родители не обратили на это внимания. Все общество вышло на крыльцо. Порция и Пенелопа забросали сквайра вопросами, выказывая к нему пылкий интерес, в котором отказали его сыновьям. Миссис Джингольд уселась в коляску; один из сыновей взял в руки вожжи, а другой вскочил, как и его отец, в седло.