Соблазны бытия

– Ты, папа, можешь не ходить, – сказала его нескладная дочь Мэри. – А мы с Джорджем обязательно пойдем. И мама тоже. Она считает: раз мы идем, ей будет неудобно не присоединиться.

Джайлз был ошеломлен. Он никак не думал, что коронационная лихорадка захватит и Хелену. Джайлз произнес короткую цветистую речь об ура-патриотизме, назвал коронацию анахронизмом и заявил, что никуда не пойдет. Но в конце концов сдался.

– Мы выпускаем книгу о коронации. Поэтому я по чисто профессиональным соображениям не могу игнорировать это событие.

– Конечно, – согласилась Хелена.

* * *

В семь утра все уже были на месте, поскольку в восемь часов движение по лондонским улицам закрывалось. Размахивая флажками и выкрикивая приветствия, они наблюдали за процессией, двигавшейся к Вестминстерскому аббатству под моросящим дождем. По Лондону катилась волна счастья и ликования. В ожидании церемонии тысячи людей провели на улице целую ночь, словно не замечая дождя. Казалось, этот великий день оправдывал все трудности и лишения минувших пятнадцати лет. На английский престол взошла молодая, красивая женщина. Благодаря телевидению этот мистический спектакль смотрели миллионы. Повсюду говорили, что, когда на английском троне восседала королева, страна достигала высот своего величия. Утром пришло известие о покорении Эвереста новозеландцем Эдмундом Хиллари (вскоре он станет сэром Эдмундом Хиллари) и группой британских альпинистов. Их победа влилась в общую славу этого дня, когда Англия фактически утверждала свое существование.

– Великолепные краски, – глядя в окно, произнес Джорди. – При солнце было бы куда хуже. Тогда красный, белый и синий цвета выглядели бы как на раскрашенной фотографии. Адель сегодня нащелкает массу снимков.

– Интересно, где она сейчас? Нам отсюда видно лучше, чем маме.

– Мне не терпится сравнить впечатления, – весело сказал Бой.

– Жаль, что у нас нет королевской семьи, – заявила Дженна. – Это так романтично. А у нас – сплошные скучные президенты. Елизавета – просто красавица, а Филипп ужасно обаятелен. А у нас? Мейми Эйзенхауэр – обычная простушка.

– Дженна! – не выдержала Барти. – Нельзя так говорить о супруге твоего президента.

– Тебе не нравится, потому что я говорю правду. – Дженна тряхнула гривой золотисто-рыжих волос. – А как еще ты назовешь ее?

– Действительно, простушка, – смеясь, подхватил Джорди. – Прости, Барти, но нам бы не помешала молодая, блестящая первая леди. Возможно, когда-нибудь судьба нам улыбнется.

– Сомневаюсь, – сказала Барти. – Прежде всего для этого нужен молодой, блестящий президент. Но откуда ему появиться?

* * *

– Смотри, правда, она прелесть? – спросила Иззи.

– Ты про кого? – Себастьян хмуро уставился в экран телевизора, проснувшись после часовой дремы.

– Про королеву Тонга. Ты только посмотри, какая удивительная женщина. Сидит в открытом экипаже под проливным дождем.

– Сейчас половина страны торчит под проливным дождем. В экипаже она хоть ноги не промочит, да и зонтик у нее над головой.

– Папа, ну не будь таким несносным старым ворчуном. А посмотри на нашу королеву! Разве не красавица? Как ей идет корона. Она так искренне приветствует народ. Посмотри.

– Иззи, не надо мне объяснять. Я и сам все отлично вижу.

– Папа, ты портишь мне праздничное настроение.

Отчасти оно уже было испорчено. Иззи страстно хотелось присоединиться к большой шумной компании, собравшейся сейчас в доме в Сент-Джеймсе, но ей пришлось отклонить приглашение Боя. Она знала, что отец и Кит захотят провести этот день вместе. Кит будет слушать радиорепортаж и хмуриться, как и их отец. Общенациональные торжества всегда повергали его в мрачное состояние.

– Иззи, не говори глупостей.

– Это правда.

Иззи чувствовала подступавшие слезы. Может, это и впрямь глупо? Чтобы умная, образованная двадцатитрехлетняя женщина была так захвачена общим эмоциональным настроем? Но так оно и случилось: Иззи прониклась праздничной, ликующей атмосферой, царившей по всей Англии. В Лондоне это чувствовалось сильнее, чем где-либо. Череда приготовлений, украшение города, нескончаемые статьи в газетах и журналах, балы, концерты, встречи. Иззи хотелось быть частью всего этого, частью праздника, не только самой коронации, но и всей этой внушительной демонстрации английской пышности, значимости конституции, божественного права королей. В душе настоящих англичан все это должно было находить живейший отклик. Иззи была настоящей англичанкой, однако факт оставался фактом: этот великий день она проводила одна. Точнее, в обществе двоих несносных мужчин: старика с отвратительным характером и молодого, не уступавшего ему по части угрюмости. Как же это несправедливо!

Горестные мысли Иззи прервал телефонный звонок. Звонил Генри Уорвик.

– Иззи? Мы тут обсуждаем, как нам вечером отпраздновать коронацию. Я предложил вечеринку у меня. Хочешь прийти? Ты ведь понимаешь, что без тебя все будет не так.

– Генри, я с удовольствием. Спасибо за приглашение.

Иззи знала, что туда лучше не ходить. Лучше не делать ничего, что могло бы подогреть чувства Генри к ней. Иззи всегда ему нравилась, с самого детства. Она платила Генри ответной симпатией. Когда она была совсем маленькой, ей нравилось ползать за ним и Ру по их просторной шумной детской, так отличавшейся от ее тихой комнаты в отцовском доме. Когда она подросла и ей исполнилось семнадцать, а ему – девятнадцать, у них возникло что-то вроде подросткового романа. Роман этот оборвался внезапно и резко. На вечеринке, куда ее пригласил Генри, Иззи вдруг застала его целующимся с другой девушкой. Не выдержав, она залепила ему пощечину. Генри попытался обратить все в шутку.

– Иззи, успокойся, – смеясь, уговаривал ее он. – Мы же с тобой не женаты. Ты же знаешь, что нравишься мне больше всех остальных.

– Только что я убедилась в обратном! – бросила ему Иззи.

Вечеринка была испорчена. Генри пришлось отвезти Иззи домой. На следующий день, спохватившись, он поспешил загладить свою вину. Но ни цветы, ни письма с просьбой его простить не действовали. Иззи порвала с ним отношения.

С годами их дружба постепенно восстановилась. Генри не испытывал недостатка в подружках, и когда уходила одна, на ее месте тут же появлялась другая. Иззи тоже влюбилась, причем сильно, но тот роман окончился ничем, и Генри заботливо, по-братски, утешал ее. Через несколько недель он пригласил ее погулять и признался, что по-прежнему испытывает к ней сильные чувства. Затем Генри спросил, согласна ли Иззи восстановить с ним отношения. Ей тогда было очень одиноко. Душевные раны еще не зарубцевались, и она, толком не подумав, согласилась. Но возобновление отношений не принесло ей радости. Невзирая на его мягкие, вкрадчивые манеры, Генри для нее был слишком обыкновенным. Главное, к чему он стремился, – это заработать побольше денег и возглавить банк, принадлежавший его деду. Ему недоставало утонченности. Симпатичный, обаятельный, умеющий развлечь. Однако для серьезных отношений он совершенно не годился. Не желая давать ему ложных надежд, Иззи вторично прекратила их отношения, сказав, что он слишком хорош для нее. Генри неохотно ее отпустил. У него за это время было еще два романа. Периодически они с Иззи встречались на семейных торжествах, и Генри, всякий раз находясь в приличном подпитии, признавался, что продолжает ждать только ее.

– Значит, ты появишься, – продолжил телефонный разговор Генри. – Правда, сейчас по Лондону трудновато проехать. Я бы мог попробовать…

– Генри, не надо ничего пробовать. Я приеду на велосипеде.

– На твоем велике?

Велосипед Иззи был семейной шуткой. Она любила своего «железного коня» и часто ездила на нем на работу, великолепно лавируя среди машин, число которых в Лондоне неуклонно возрастало.

– Это куда приятнее, чем задыхаться в подземке или торчать в пробках, – обычно говорила Иззи.

Отец рассказывал, что ее мать тоже любила велосипед и «разъезжала по всему Оксфорду, а ее юбка то и дело застревала между спицами». Садясь на велосипед, Иззи никогда не надевала юбок. Она наряжалась в модные брючки до щиколоток и неслась по запруженным машинами улицам, а ветер трепал ее великолепные волосы.

– Значит, ты придешь в своих потрясающих брючках, – сказал Генри. – Буду ужасно рад тебя видеть. Но ты уверена, что нормально доберешься? Ехать-то далековато.

– Ты о чем, Генри? Какое далековато? Я домчусь за двадцать минут. Поеду по Бейкер-стрит, сверну на Парк-лейн и прямо через парк. Одно удовольствие.