Соблазны

Вестибюль Поликлиники был полон людьми в белых халатах. Словно, кроме врачей, там никого не было. Пахло больницей. Хелена спросила, где лекторий. Портье указал ей дорогу. Сначала Хелена отправилась в Институт акупунктуры. Она несла большую коробку с информационными листками о магнитных аппликаторах, нагрудными табличками и списками присутствующих. В институте телевизионщики занимались установкой света и звука. Доктор Штадльман беседовал с высоким мужчиной с окладистой бородой. Надольный стоял около телевизионщиков. Он засунул руки в карманы и ухмылялся журналистке. Ее звали Зоммер. Карин Зоммер. Она — из редакции научных программ. Хелена познакомилась с ней по телефону. Она знала также, сколько стоит браслет, который фрау Зоммер получит после передачи о магнитных аппликаторах. Надольный спрашивал Хелену, какой браслет выбрала бы она. Показал ей два. Хелена указала на золотой, в виде простой толстой цепочки. "Тогда я возьму другой", — сказал Надольный и взял более тонкий, с сердечками и блестящими камушками. Она одевается слишком скучно, что к тому же дороже, сказал Надольный. И поблагодарил. За помощь. На Хелене снова был серый льняной костюм. Туфли к нему не подходили. Серые туфли были безнадежно испорчены дождем по дороге от дома Черни до стоянки такси. Наличность Хелены сократилась до трех тысяч шестисот шиллингов. Она размышляла, что теперь продать. Хелена подошла к Надольному. Все ли в порядке? Надольный поздоровался с преувеличенной любезностью. Представил ее фрау Зоммер. Без нее, без своей фрау Гебхард, сказал он фрау Зоммер, он — как без рук. Хелена улыбнулась. Фрау Зоммер улыбнулась. Надольный взял буклеты и раздал их присутствующим. Вошел Нестлер. Остановился рядом с Хеленой. Она должна сказать ему, кто есть кто. Мужчина в глубине комнаты — профессор Хробат. Это он знает, сказал Нестлер. Доктор Штадльман настоял на том, чтобы беседовать с ним с глазу на глаз. Он пожал плечами. "Доктор Штадльман по-прежнему не верит во власть денег", — сказал он. Подошел к фрау Зоммер. Они поцеловались. "Карин! — вскричал Нестлер. — Ну как вчерашний вечер?" Фрау Зоммер закатила глаза в знак восторга. Хелена ушла. На поиски лектория. Обнаружила, что он еще заперт. Села на скамейку в коридоре.

Зал был почти полон. Врачи в белых халатах. Предприниматели. Журналисты. Журналистки. В нижнем конце сидел за столом доктор Штадльман с Нестлером и профессором Хробатом. Впереди. В двадцать минут одиннадцатого Штадльман встал. Подтянулся. Взял костыли, которые прислонил рядом с собой к столу, и захромал к кафедре. В зале стало тихо. Все глядели, как он подтягивает свои бесформенные ноги в тяжелых черных ботинках. Перемещает тело. Налегает на костыли. Последний шаг. Штадльман добрался до кафедры. Снова прислонил костыли рядом с собой. Вынул из кармана пиджака лист бумаги. Аккуратно положил его перед собой. Начал вступительное слово. Хелена знала его наизусть. Как он начал заниматься магнитными аппликаторами. Физические аспекты проблемы она уяснила, пока Штадльман толковал их. Потом перестала что-либо понимать. Хелена оглянулась. За пыльными окнами виднелись окружающие здания. Другие окна. Хелена сидела внизу. Притаилась. В сторонке. Прежде на этой скамеечке сидел служитель. Который доставлял препараты. И уносил их обратно. Или же ожидали пациенты. Те, кто сам мог прийти, чтобы показаться студентам. Хелена прислонилась к стене. Видела левый бок доктора Штадльмана. Тот стоял лицом к аудитории. Хелена размышляла, как может выглядеть пенис доктора Штадльмана. В спокойном состоянии. В возбужденном. Прогнала эти мысли. Что ей за дело. Но мысль о том, как это может выглядеть, не желала уходить. Хелена поискала в сумочке мятный леденец. Хотела отвлечься. Зашуршала фантиком. Доктор Штадльман недоуменно поглядел в ее сторону. Хелена замерла. Виновато. В голове крутились те же мысли. Как доктор Штадльман это делает. Может ли встать на колени. Скорее всего — нет. Наверное, жена должна быть сверху. Хелена вспомнила его жену. Ей хотелось, чтобы его женой оказалась врач из госпиталя Франца Иосифа. Женщина, помогавшая Штадльману утром сесть в машину, выглядела уныло. Хелена не могла представить их вместе. Хелена сидела. Спокойно. Собранно. Наверное, он в такой ситуации беспомощен. Довольно беспомощен. Отдан на милость. Ей представлялись разные картины. От них не избавиться. Не прогнать. И удовольствия тоже никакого. Короткие киноленты, серьезные и обстоятельные. Освободила Хелену только неразбериха обсуждения.

Ночью Хелена проснулась. Потянулась к телефону. На полу. Рядом с кроватью. Но он прозвонил лишь раз. Она услышала громкое гудение. Никто не отозвался. Хелена ждала нового звонка. Подумала, вдруг это Пупсик. Пупсик исчезла. Лечится. Как сказал тогда Шторнтберг. Хелена лежала в постели. Кто бы это мог быть. Она ждала. Задержала дыхание в ожидании нового звонка. Потом была вынуждена перевести дух. Поперхнулась. Горло пересохло. Она закашлялась. Хватала ртом воздух. На миг ей показалось, что она задохнется. Хелена села. Подтянула колени к груди. Обняла, положила на них голову. Сидела в темноте. Желание увидеть Хенрика. Или поговорить с ним. Или по крайней мере знать, где он. Что он вообще еще существует. От этого желания разрывалась грудь. Хелена подумала, эта боль ее убьет.

Хелена сидела в кафе "Прюкль". Она наведалась в три типографии. Изготовление упаковок оказалось делом сложным. Хелена изучила все, что касается тиснения, фальцовки и цветоделения. Полагала, что заслужила передышку. Полтретьего. В кафе почти никого нет. Хелена заказала кофе со взбитыми сливками. Увидела, как его подают пожилой даме за соседним столиком. Хелене тоже захотелось стакан аппетитного черного кофе с белыми сливками. Хелена осторожно, с краешку, положила в кофе сахар, тихонько размешала его. Ей не хотелось, чтобы взбитые сливки смешались с кофе. Хелена взялась за "Нойе Цюрхер-цайтунг". На второй странице — фотография. Из Южной Африки. Скорчившись, в автопокрышке сидит негр. В большой покрышке. От грузовика. Или дорожной машины. В наручниках. Руки заведены за спину. Ног не видно. Другой человек наклонился над связанным, держа в руке горящий факел. Над покрышкой, наполненной бензином. Так было написано в статье под фотографией. Оба очень похожи. Поджигатель твердо и уверенно держит свой факел. Профессионально. Как будто предвидя хлопоты. Приятные хлопоты. Мужчина в наручниках опустил голову. Согнул плечи. Насколько это было возможно при скованных руках. Поджигатель мог бы помочь ему. Оказать первую помощь. Освободить. Подбодрить. Или умыть. Если бы не было горящего факела. И дальнейшего. Подпись под фотографией не оставляла ни малейших сомнений. Пламя взовьется вокруг закованного. В огне рванет бензин. И крик. И судорожные попытки вырваться. И запах. Это долго. Это было долго. Как подтверждала подпись, сразу после снимка человек с факелом поджег бензин. Хелена представляла себе крик. Разнообразные самосожжения из телепередач ей хорошо запомнились. Наверное, поджигателю пришлось отскочить. Чтобы самому не обгореть. Хелена сидела. Сливки медленно тонули в кофе. Сквозь стекло Хелена видела, как извиваются белые струйки. Видела, как постепенно кофе превращается из черного в коричневый и светло-коричневый. Не могла его пить. Долго сидела, укрывшись за газетой. Она нашла экономический раздел. Глядела на колонки биржевых курсов и курсов ценных бумаг. Хелена читала "Нойе Цюрхер-цайтунг" еще и потому, что там почти не было фотографий.

В пятницу Хелена встретила девочек после школы. Она бы каждый день отвозила и забирала их. Но дочки этого не хотели. Хотели ходить сами. Даже не вместе. Хелене пришлось согласиться. Так было и удобнее. Но Хелена заставляла себя не думать о том, как эти девчушки идут по улицам. С рюкзаками за спиной. Катарина слишком маленькая, чтобы ее было видно из-за паркующихся машин. Хелену радовала каждая минута, когда дети были с ней и в безопасности. Еще беременной она не находила себе места при мысли, что дети, которых она родит, умрут. Обязательно. Когда-нибудь. Матери — убийцы, так она думала. Хелена стояла перед школой. Прислонилась к ограждению перед воротами. Подошла с коляской молодая женщина, которая всегда встречала после школы сына. Хелена подошла к ней. "Все прошло благополучно. Поздравляю вас", — сказала она. Заглянула в коляску. Ребенок лежал на животике. Отвернувшись, Хелена разглядела только белый льняной чепчик. И ручки. Ребенок сжал кулачки. Глядя на маленькие кулачки справа и слева от головки, Хелене снова захотелось иметь такого малыша. Она хорошо помнила, насколько несчастной и одинокой была она со своими. Но помнила также и то, как это — держать такую маленькую ручку. Смотреть, как он шевелит губками. Как он пахнет. "И кто же это у вас?" — спросила Хелена. Молодая женщина взглянула на своего ребенка в коляске. "Увы, всего лишь Юлия", — произнесла она с улыбкой. Хелена отвернулась. Из ворот вышла Барбара. "Мне пора", — бросила Хелена. Обняла Барбару. Взяла ее за руку. Как будто "увы" относилось к ней и надо было защититься от него. С детьми Хелена отправилась в ресторан парка Тюркеншанц обедать. Ей нужно немедленно возвращаться на работу. В полдень Нестлер намеревался вернуться в Вену и получить подробную информацию.

Позвонил Алекс. Им нужно увидеться. Хелена согласилась. Она уже несколько недель нигде не была. Алекс заехал за ней. Они пошли в винный кабачок. Сидели под большой липой у Вельзера на Пробусгассе. Алекс говорил мало. Хелена старалась поддерживать разговор. Как он поживает? Что поделывает? Где живет? Алекс односложно отвечал за третьим уже бокалом. "Год назад мы были счастливее". Хелена не нашла, что ответить. Смотрела на него. "Мне надо было остаться с тобой", — сказал Алекс. С горечью. "Я вообще сам себя не понимаю, — произнес он. — Почему я тогда. В смысле… Эта Гитта. У нее. Тогда. Как раз — нет". Он допил и заказал следующий бокал. Хелена отодвинула свое вино. Перехватило горло. Вдруг. "Мы не можем. В смысле. Ты. И я. Я не могу развестись. Не могу себе позволить. Но я буду жить один. Ищу квартиру в Вене. Ведь мы могли бы. Вместе". В это время Хелена смотрела на Алекса. Он глядел в стол, обводя пальцем клетки на скатерти. Замолчал. "Хелена. Мы. В смысле. Мы подходим друг другу. Как ты считаешь?". Хелена смотрела на него. Алекс поднял глаза. Хелена вспомнила Бриксен. На минуту. Год назад. Цветущие деревья на крутом склоне. Балкон их номера, где они всегда обедали. Потому что нельзя было, чтобы Алекса увидели в ресторане. Вкус сыра и тающего на гренках масла. И поездки. Рядом с ним. Хелена встала. Взяла сумочку. Поцеловала Алекса в щеку и ушла. Сказать ей было нечего. Она шла обратно в сторону Армбрустергассе. Быстро и сосредоточенно. Пришла домой. Она вспотела. Казалось, она вся пропахла потом. Руки и ноги — как лед. Несмотря на дальний путь, ей было холодно. Она налила ванну. Заперлась в ванной и купалась. Сидела в ванне и подливала горячей воды. Пока не побагровела от жары. Вся целиком. По телевизору застала конец какого-то детектива. Инспектор Шиманский пристрелил убийцу. Но сильно запил. Потом.

Позвонил Хенрик. Зазвонил телефон, и это был он. Не может ли она приехать. Он в кафе "Корзинка". День был дождливый. Конец июня. Но прохладно. Ветрено. Хелена пошла в ванную и привела себя в порядок. Не торопясь. Спокойно. Сказала дочкам, что привезет им чего-нибудь вкусненького. А они пусть посмотрят телевизор. В такую погоду это лучше всего. Нельзя ли им тоже поехать, спросили девочки. Нет. Хелена устала. Это невозможно. Она поехала в центр на машине. Нашла место для парковки. Достала из багажника зонтик и пошла в "Корзинку". Она никогда еще не была там. Только проходила мимо. Хелена закрыла зонтик и толкнула дверь. Там играли в карты. На столах — зеленое сукно. Все занято. Только впереди у окна стояли три кофейных столика. Хенрик сидел в углу между окном и стеной. Хелена огляделась в поисках подставки для зонтов. Неожиданно ее пробрала дрожь. Оглядывалась во все стороны. Хенрик встал. Подошел к ней. Взял у нее из рук зонтик и поставил в подставку. Прямо у двери. Подтолкнул к столу. Хелена села на его место. Хенрик — на другой стул. Хенрик выглядел плохо. Щеки ввалились. Волосы поредели. Свалялись. Лежали плохо. Пиджак стал слишком просторным. Выглядывающие из рукавов запястья — худые и угловатые. "Да. Я болел", — сказал Хенрик. Хелена уставилась на него. Почему он не звонил? Ничего не сказал. Как ей было узнать. Ведь можно было что-то сделать. Она думала, что Хенрик никогда больше не позвонит. Что все кончено. Хенрик смотрел в стол. Помешивал свой кофе. Так она о нем думала. Да? Хорошо. Чего было и ждать. И он понимает Хелену. Хорошо понимает. Но он тоже думал. Их история. Это ведь тоже нечто особенное. Так ему казалось. Однако, судя по всему, он ошибался. Он любит ее. Хелена смотрела в окно. Она-то думала, что все уже позади. Что иметь дело с Хенриком больше не придется. Во всяком случае — с живым Хенриком. Только — со своими воспоминаниями о нем. Хенрик еще ниже нагнулся над кофе. Покорно. Хелена смотрела на его голову. Волосы слишком отросли. И поредели у конца пробора. Чуть-чуть. Но поредели. Даже шея стала тоньше. Он на самом деле похудел. "Я была так несчастна", — сказала она. Хенрик не ответил. Кивнул. Хелена подумала, что надо уходить. Но осталась сидеть. Сидела. Вокруг вполголоса переговаривались картежники. Время от времени — фраза во весь голос: "Еще кофе!"; "Две рюмки, Ферди". Или: "Давай же. Наконец". Звон бокалов. Так вот как, думала Хелена. Вот как оно было. Сидела. Они тихо сидели в своем углу. Даже официанты не обращали на них внимания. Хелена ничего не заказывала. Дождь за окном пошел сильнее. Когда открывали дверь, врывался холодный ветер.

Хенрик проводил Хелену до машины. Шел он медленно. Напряженно. Они не разговаривали по дороге. Молча остановились у машины. Хелена открыла дверцу и хотела сесть. Хенрик оперся локтем о крышу. Подпер голову. Хелена смотрела на него поверх машины. Не могли бы они увидеться? Завтра. Сейчас ему пора снова лечь. Где он живет, спросила Хелена. В пансионе. Как поживают девочки? Хорошо, отвечала Хелена. Они поживают хорошо. Ведь уже почти каникулы. Не позавтракать ли им вместе. У Ландтмана? В десять. Завтра? Хенрик умоляюще глядел на Хелену. Хелена смотрела на памятник жертвам гестапо на Шведской площади. Ветер трепал стоящие вокруг площади деревья. И кустарник в цвету. Хелена подумала мимолетно, сколь безутешна природа. Она придет к Ландтману. Если получится. Хелена села в машину. Хенрик отступил. Она уехала. Перед светофором у Шведской площади пришлось затормозить. Она обернулась. Хенрика больше не видно. Свой зонтик она забыла в кафе. Но возвращаться не стала.

Прекрасное субботнее утро. Ветер еще полон свежести ночного дождя. Хелена приготовила девочкам завтрак. Если она не будет с ними, тогда они хотят позавтракать в постелях, сказали они. Хелена подняла поднос с какао и гренками Барбаре, спавшей на верхнем этаже двухэтажной кровати. Катарина пила мальвовый чай с масляным печеньем. "Как по телевизору", — сказали девочки. Хелена была уверена, что постели снова будут залиты чаем и какао. Спросила еще, что бы дочкам хотелось на обед, и ушла. Хелена села за столик в "Ландтмане" на террасе. Занято всего несколько столиков. Хелена сделала заказ официанту, который выступал в телепередаче "Кафе «Централь»" в роли официанта. Она помнила его со студенческих времен. Он поздоровался, словно они знакомы. Хелена заказала плотный завтрак и принесла себе газеты. Чувствовала себя как дома. Нашла только "Штандарт" и "Кронен-цайтунг". Это — единственный недостаток "Ландтмана". Не все газеты есть. А те немногие, что есть, всегда кто-нибудь читает. Хелена перелистала "Кронен-цайтунг". На 17-й странице нашла фото Софи Мертгенхайм. Рядом — заголовок "Отчаянный шаг матери из Зальцбурга". Судя по всему, Софи с ужином дала дочери снотворного. Потом сама приняла его. Утром мать была найдена еще живой. Семилетней дочери помочь уже не смогли. Мать обвиняется в убийстве. Пока ее поместили в психиатрическое отделение зальцбургской окружной больницы. Хелена смотрела на деревья в саду у ратуши. Они сияли всеми оттенками зеленого. За ними стояла ратуша. Возвышалась. Грязная. Против ратуши торчал Бургтеатр. Хелена сидела. Смотрела. Перед ней — чашка кофе. Она точно знала, что это за дни. Которые ведут к такому. Как они сменяют друг друга. Как днем запирают боль внутри себя. Как ночью она вырывается наружу. Как сперва принимается решение. Его исполнение кажется поначалу абсурдным. Но всякий день и каждую ночь решение и исполнение все сближаются. Пока не становятся возможными. Как хотелось, чтобы любовь была. И взяться за руки. И никогда не отпускать. И какое оно — желание защитить детей от жизни. Как это желание может перевесить все остальное. И какой страшной была жизнь. Разбитой. Грязной. Мелкой. И никто никому об этом не говорил. Сначала Хелена не заметила Хенрика. Хенрик сел за стол. Хелена взглянула на него. Она рассказала Хенрику о Софи. Говоря, удивилась, как много знает об этой женщине. Она никогда не говорила с ней. Только один раз по телефону. В ванной у Пупсика. Однажды она ее видела. И кто-то сказал, что это — Софи Мертгенхайм из Зальцбурга. Еще до рождения девочек. Дочка Софи была ровесница Барбары. Хенрик заказал кофе с молоком. Спросил, можно ли взять один из Хелениных рогаликов. Хелена подвинула ему тарелку, продолжая говорить. О Пупсике. И Нимайере. Как оно тогда было. И об Алексе. Как он связан с этой историей. Посреди фразы Хелена поняла, что Хенрик голоден. Хелена продолжала говорить. Намазала ему маслом булочку. Положила на нее ветчины. И сыру. Сама она есть не могла. Что с ним. Может ли он пойти с ней за покупками. Тогда бы он все и рассказал. Потом ей надо домой. Дети. Да. Один из этих обедов у бабушки. Хелена показала ей письмо от адвоката и спросила, что же она сделала с Грегором. Когда он был маленьким. Что взрослым он стал так жесток. И так безответственен. "Да, — сказала Хелена официанту, — да, я плачу за обоих".

Хелене снова пришлось ехать к "Майнлю" на Кроттенбахштрассе. Ей нужны стиральный порошок и туалетная бумага. А заходить в несколько магазинов не хочется. Пока они ехали, она узнала, где был Хенрик. Он сказал, что были ужасные скандалы с его подругой из Мюнхена. И потом ему пришлось отвозить ее в Мюнхен. Из-за миомы. Но все это его совершенно не касалось. Подруга прошла курс гештальт-терапии, а потом психотерапевт поселился с ней. Отменили два концерта. У миланских властей не оказалось денег. Хотя все было условлено. Потом в Мюнхене он заболел. Температура. Очень высокая температура. Теперь у него квартира в Милане. До сентября за нее уплачено. Что будет дальше, он не знает. В квартире только его фортепьяно. Но потом его придется вернуть. Если до сентября он не раздобудет денег, то фортепьяно придется вернуть. Тогда в квартире не останется ничего, кроме матраса. Хенрик рассмеялся.

Хелена делала покупки. В магазине полно народу, у касс — длинные очереди. Хенрик помогал. Он встал в очередь у отдела деликатесов. Им достался номер 95. Обслуживался 83. Хелена сходила за овощами и фруктами. Молоком. Йогуртом. Сыром. Видела, что Хенрик стоит в очереди. Терпеливо. Даже заговорил о чем-то с пожилой дамой. Оба чему-то улыбались. Она сходила за шницелями на обед. Потом остановилась рядом с Хенриком. Хелена купила деревенской ветчины, паштет из телячьей печенки и сосисок. Уходя, Хенрик попрощался с дамой. Она ласково ему улыбнулась. На Хелену же не обратила внимания. Хенрик обнял Хелену за плечи. Когда на выходе у кассы очередь дошла до них, Хелене пришлось освободиться от его объятия. Неожиданно для себя озябнув, она поняла, как тесно они прижимались друг к другу. Они все время говорили. Болтали. Улыбаясь. Казалось, что Хенрика не было всего пару дней. А не недель. Хелена торопливо клала покупки на движущуюся ленту у кассы, Хенрик укладывал все в две большие сумки. Медленно. Но он укладывал вниз все более прочное. Яйца и йогурт ставил наверх. Хелена расплатилась. Неожиданно Хенрик начал снова ей нравиться. С таким серьезным видом он складывал покупки.