Собор Святой Марии

Внезапно лицо Беренгера де Монтагута смягчилось. Он все еще держал его за руку.

— Ты — бастайш, — утвердительно сказал он и улыбнулся. — Я тебя уже видел несколько раз.

Улыбка расплылась по лицу Беренгера. Его помощники облегченно вздохнули. Арнау снова посмотрел на веревки, в которых он запутался.

— Я сожалею, — повторил он. Что мы будем с ним делать? — Мастер развел руками, обращаясь к своим помощникам. — Приведите это в порядок, — приказал он им. — А мы… Ну-ка, присядем. Тебе больно?

— Я не хотел бы вам мешать, — сказал Арнау, скривившись от боли, и наклонился, чтобы освободиться из веревок.

— Подожди.

Беренгер де Монтагут заставил его выпрямиться и сам стал на колени, чтобы распутать веревки. Арнау даже не смел взглянуть на него и смотрел в сторону людей, сопровождавших мастера, которые изумленно наблюдали за происходящим. Руководитель строительства на коленях перед простым грузчиком!

— Мы должны заботиться об этих людях! — крикнул Беренгер, обращаясь ко всем присутствующим, когда ему наконец удалось освободить ноги Арнау. — Без них у нас не будет камня. Ну а теперь пойдем со мной. Давай присядем. Тебе больно?

Арнау отрицательно покачал головой, но, даже прихрамывая, старался не держаться за мастера. Беренгер де Монтагут крепко взял его за руку и подвел к нескольким колоннам, которые лежали на полу. Их приготовили к поднятию, на них они оба и сели.

— Я хочу сообщить тебе один секрет, — сказал мастер.

Арнау повернулся к Беренгеру. Руководитель строительства собирался сообщить ему секрет! Что еще могло произойти с ним этим утром?

— Вчера я попытался поднять камень, который ты принес, и мне это едва удалось. — Беренгер покачал головой. — Я понял, что не в состоянии пройти с ним и нескольких шагов. Этот храм ваш, — твердо произнес он, обводя взглядом строительную площадку. Арнау почувствовал, как по коже побежали мурашки. — Когда-нибудь, при жизни наших внуков или их детей, а может, детей их детей, люди посмотрят на это творение и вспомнят не о Беренгере де Монтагуте, а о тебе, мальчик.

Арнау почувствовал, как к горлу подступил комок. Неужели это говорит великий мастер?! Как простой портовый грузчик мог быть важнее, чем знаменитый Беренгер де Монтагут, руководитель строительства церкви Святой Марии и собора в Манресе? Несомненно, он здесь самый главный!

— Тебе больно? — настойчиво спросил Беренгер.

— Нет… немного. Наверное, это всего лишь растяжение.

— Я верю. — Беренгер де Монтагут похлопал его по спине. — Нам нужны твои камни. Осталось еще много работы.

Арнау, бросив взгляд через плечо мастера, посмотрел на стройку.

— Тебе нравится? — внезапно спросил его Беренгер де Монтагут.

Нравилось ли ему? Он никогда не задавался этим вопросом, хотя с интересом следил, как возводили церковь, ее стены, апсиды, великолепные стройные колонны, контрфорсы. Но… нравилось ли ему?

— Говорят, что это будет самая красивая церковь Святой Девы из всех, что есть в мире, — только и сказал он.

Беренгер повернулся к Арнау и улыбнулся. Как объяснить ему, простому мальчику, грузчику, каким должен стать этот храм, когда даже епископы и знать не в состоянии представить себе его проект?

— Как тебя зовут?

— Арнау.

— Ладно, Арнау, я не знаю, будет ли это самый лучший храм в мире, — воодушевляясь, начал мастер, так что паренек сразу забыл о своей ноге и повернулся лицом к Беренгеру. — Но в одном я могу тебя уверить: он будет уникальным, а уникальный — это не самый лучший и не самый худший. Он — неповторимый. — Взгляд Беренгера де Монтагута скользил по строительной площадке. — Ты слышал о Франции или Ломбардии, о Генуе, Пизе, Флоренции?.. — Арнау кивнул; как он мог не слышать о врагах его страны? — Так вот, там везде тоже строят церкви. Есть великолепные соборы, грандиозные, украшенные декоративными элементами. Графы этих городов хотят, чтобы их церкви были самыми большими и самыми красивыми в мире.

— А разве мы не хотим того же? — Арнау пожал плечами.

— И да, и нет. — Беренгер де Монтагут снова повернулся к нему с улыбкой. — Посмотрим, сможешь ли ты понять меня. Мы мечтаем о том, чтобы это был самый лучший храм в истории, но мы хотим достичь этого, применяя другие способы, отличные от тех, которые используют остальные. Мы хотим, чтобы дом покровительницы моря был домом всех каталонцев и в чем-то походил на те дома, в которых живут верующие в нее люди. Этот храм задуман и будет построен в том же духе, который нас сделал такими, как мы есть. Речь идет о том, что все мы любим: море, свет, воздух. Ты меня понимаешь?

Арнау подумал несколько секунд и покачал головой.

— По меньшей мере ты искренен, — засмеялся Беренгер. — Графы совершают поступки во славу собственную; мы их совершаем для нас самих. Я видел, как иногда, вместо того чтобы нести груз на спине, вы привязываете его к жердям и переносите, разбившись на пары.

— Да, когда он слишком тяжелый, чтобы нести его на спине.

— Что произойдет, если мы удвоим длину палки?

— Она сломается.

— То же самое бывает и с церквями графов… Нет, я не хочу сказать, что они разрушатся, — добавил Беренгер, увидев недоумение мальчика. — Но если им хочется, чтобы церкви были высокими и узкими, они вынуждены делать их очень тесными. Высокими, узкими и тесными, понимаешь? — На этот раз Арнау кивнул утвердительно. — Наш храм станет полной противоположностью; он не будет таким узким и высоким, но будет очень широким, чтобы перед Святой Девой поместились все каталонцы. Однажды, когда закончится строительство, ты в этом убедишься: пространство будет общим для всех верующих, независимо от их социального положения, а единственным украшением станет свет, свет Средиземноморья. Мы не нуждаемся в украшениях: только простор и свет, который проникнет сюда сверху. — Беренгер де Монтагут показал на апсиду и опустил руку до пола. Арнау следил за его движениями. — Эта церковь строится для людей, а не для вящей славы какого-нибудь графа.

— Мастер… — К ним подошел один из помощников, чтобы доложить о том, что веревки и столбы уже приведены в порядок.

— Теперь ты это понимаешь? — спросил Беренгер, обращаясь к Арнау. — Она будет для людей!

— Да, господин.

— Твои камни — это золото для церкви, помни это, — добавил де Монтагут, поднимаясь. — Тебе больно?

Арнау уже не обращал внимания на лодыжку и отрицательно покачал головой.

В то утро Арнау, отпущенный бастайшами сработы, вернулся домой пораньше. Он быстро убрал в часовне, снял нагар со свечей, заменил отгоревшие и после короткой молитвы попрощался со Святой Девой. Отец Альберт увидел, как он почти бегом выходил из церкви Святой Марии. Точно так же он торопливо входил в дом Пэрэ.

— Что случилось? — спросила его старушка. — Почему ты пришел так рано?

Арнау осмотрел комнату. Они были здесь, мать и дочери. Они сидели за столом и шили. Все трое посмотрели на него.

— Арнау, — повторила Мариона, — что случилось?

Парнишка почувствовал, что краснеет, и растерялся.

— Нет… — Господи! Он не придумал никакого оправдания! Как можно быть таким глупцом? Женщины смотрели на него, а он, запыхавшийся, стоял возле двери и не находил слов для объяснения. — Нет… — повторил Арнау, — просто сегодня я… я закончил раньше.

Мариона улыбнулась и перевела взгляд на девочек. Эулалия, их мать, тоже не смогла спрятать улыбку.

— Раз ты уже освободился, — сказала Мариона, — пойди принеси мне воды.

«Как они смотрели на меня!» — думал Арнау. Он шел к фонтану, весело размахивая ведром и размышляя о новых постояльцах. Может, ему хотели что-то сказать? Ну да, конечно.

Однако ему так и не представилась возможность убедиться в этом. Когда не было Эулалии, взгляд Арнау натыкался на потемневшие зубы Гасто, те немногие, что у него остались, а когда глава семейства отсутствовал дома, девочек охранял Симо. В течение нескольких дней Арнау приходилось довольствоваться редкими взглядами, которые украдкой бросали на него дочери дубильщика. Иногда ему удавалось рассмотреть сестер, их тонко очерченные лица с выступающими скулами, прямым классическим носом и белыми зубами, выстроенными в ряд, и, конечно, невероятно красивыми карими глазами. Иногда, когда солнце заглядывало в дом Пэрэ, Арнау почти мог дотронуться до голубоватого отражения их длинных шелковистых волос, черных, как агат. А еще реже, когда он чувствовал, что на него никто не смотрит, Арнау позволял своему взгляду опускаться ниже шеи старшей сестры, Аледис, — там, где сквозь рубашку, сшитую из грубого полотна, можно было различить груди. Чувствуя, как по телу начинают бегать мурашки, он — если никто не следил — продолжал скользить взглядом, наслаждаясь плавными линиями девичьей фигурки.