Собор Святой Марии
Шрифт:
Плач прекратился.
— Сейчас я выйду, чтобы принести свечи, воду и какую-нибудь еду. Договорились?
После довольно продолжительной паузы девочка ответила за всех:
— Договорились.
— Однако предупреждаю, — строго произнес Арнау, — я рисковал своей жизнью ради вас и до сих пор рискую, потому что, если кто-нибудь узнает, что я прячу под церковью Святой Марии трех еврейских детей, мне не поздоровится. Если я вернусь и не застану вас здесь, я больше не буду вам помогать. Что вы на это скажете? Вы будете меня ждать или хотите снова выйти на улицу?
— Будем ждать, — решительно ответила девочка.
Через несколько минут Арнау был уже в своем опустевшем
Дети не ушли из тоннеля и ждали его на том же месте, где он их оставил. Арнау зажег фонарь и увидел их напряженные от страха лица. Они даже не ответили на его улыбку, которой он пытался их успокоить.
Девочка обнимала мальчиков. Все трое были смуглые, красивые, особенно девочка. У них были длинные чистые волосы и белоснежные здоровые зубы.
— Вы родственники? — поинтересовался Арнау.
— Мы — да, — снова за всех ответила девочка, прижимая к себе самого маленького. — А это — наш сосед.
— Ладно, я думаю, что после всего происшедшего нам следует познакомиться. Меня зовут Арнау.
Девочка сделала книксен. Ее звали Рахиль, ее брата — Юсеф, а их соседа — Саул. Арнау продолжал расспрашивать их при свете фонаря, а дети тем временем бросали настороженные взгляды в сторону кладбища. Им было соответственно тринадцать, шесть и одиннадцать лет. Они родились в Барселоне и жили с родителями в еврейском квартале, куда и возвращались, когда на них напали разъяренные люди, от которых их защитил Арнау. Раб по имени Сахат был собственностью родителей Рахиль и Юсефа. Дети заявили, что если Сахат сказал, что придет на берег, то он обязательно это сделает, поскольку никогда никого не подводит.
— Хорошо, — мягко произнес Арнау, выслушав детей. — А теперь давайте осмотрим это место. Прошло много времени, примерно столько же лет, сколько вам, когда я был здесь последний раз. Однако я не думаю, что тут могло что-нибудь сдвинуться с места. — Он засмеялся.
После этого Арнау отполз на коленях на середину пещеры и осветил ее. Дети сидели нахохлившись и с ужасом смотрели на открытые могилы и лежавшие повсюду скелеты.
— Это единственное место, — сказал Арнау, заметив панический страх на их лицах, — где нас никто не сможет обнаружить. Мы будем ждать здесь, пока все успокоится.
— А что будет, если наших родителей убьют? — перебила его Рахиль.
— Не думай об этом. Я уверен, что с ними ничего страшного не произойдет. Идите сюда! Здесь есть место без могил, оно достаточно большое, чтобы мы все устроились. Идите же! — Ему пришлось повторить это еще раз, пока дети наконец послушались его.
Вскоре все четверо оказались в маленьком проходе, где они смогли сесть на землю, не прикасаясь к могилам. Старое римское кладбище оставалось таким же, каким его в первый раз увидел Арнау, — со своими странными могилами из керамических плиток в форме удлиненных пирамид и большими амфорами с трупами внутри. Арнау поставил фонарь на одну из них и дал детям бурдюк с водой, хлеб и солонину Все трое стали с жадностью пить, но ели только хлеб.
— Это не кошерное, — извиняясь, сказала Рахиль, показывая на солонину.
— Не кошерное?
Рахиль объяснила ему, что означало кошерное и какие обряды нужно исполнить, чтобы члены еврейской общины могли есть мясо. Они продолжали разговаривать, пока мальчики не заснули, положив головы на колени Рахиль. Шепотом, чтобы не разбудить их, девочка спросила Арнау:
— А ты не веришь в то, что говорят?
— Во что?
— Что мы отравили
колодцы.Арнау помолчал несколько секунд, прежде чем ответить.
— Хоть какой-нибудь еврей умер от чумы? — осведомился он.
— Множество.
— В таком случае, нет, — с твердостью в голосе сказал он. — Не верю.
Когда Рахиль тоже заснула, Арнау пополз по тоннелю и вышел к берегу.
Штурм еврейского квартала продолжался два дня. Немногочисленные королевские подразделения вместе с членами еврейской общины пытались защитить их дома от постоянных нападений. Борьба во имя христианства, объявленная обезумевшими и разгоряченными людьми, закончилась грабежами и самосудом.
Не выдержав, король послал в еврейский квартал подкрепление, и ситуация постепенно нормализовалась.
На третью ночь Сахат, который дрался вместе со своими хозяевами, смог наконец пробраться на берег, чтобы встретиться с Арнау напротив рыбной лавки, как они условились.
— Сахат! — услышал мавр детский голосок.
— Что ты здесь делаешь? — спросил раб, увидев Рахиль, которая бросилась к нему.
— Христианин очень болен.
— Это не?.
— Нет, — перебила его девочка, — это не чума. У него нет пустул. Это из-за ноги. В рану попала инфекция, и теперь у него сильная лихорадка. Он не может ходить.
— А остальные? — спросил раб.
— В порядке. Ждут тебя.
Рахиль повела мавра к дощатому помосту у ворот Борн, который вел к церкви Святой Марии.
— Сюда? — спросил мавр, когда девочка полезла под настил.
— Тихо, — предупредила она. — Лезь за мной.
Они проскользнули через тоннель к римскому кладбищу, а потом все вместе помогли выбраться Арнау.
Сахат полз первым и тянул его за руки, а дети толкали сзади. Когда они выползли, Арнау потерял сознание и Сахат понес его на себе. Дети переоделись в христианские одежды, которые принес мавр, и направились в еврейский квартал, стараясь оставаться в тени. Когда они дошли до ворот квартала, охраняемых усиленным караулом солдат короля, Сахат объяснил офицеру, кем были дети на самом деле и почему у них на одежде нет желтого кружка. Что касается Арнау, то он действительно был христианином, нуждавшимся в помощи врача, в чем офицер смог убедиться сам. Когда он увидел опухшую ногу Арнау, то сразу же отшатнулся от него, как от зачумленного. Однако на самом деле ворота в еврейский квартал им открыл толстый кошелек, который раб оставил в руках королевского офицера, когда разговаривал с ним.
32
«Никто не тронет этих детей!.. Отец, где вы? Почему, отец? Во дворце есть зерно! Я люблю тебя, Мария.»
Когда Арнау бредил, Сахат просил детей выйти из комнаты или посылал их за Хасдаем, отцом Рахили и Юсефа, чтобы тот помог ему утихомирить больного, сражавшегося с солдатами Руссильона. Опасаясь, что у Арнау откроется рана, хозяин и Сахат внимательно смотрели за ним, сидя у его ног, в то время как рабыня накладывала ему компрессы на лоб. Так прошла неделя, в течение которой за Арнау ухаживали лучшие еврейские медики; кроме того, ему постоянно уделяла внимание вся семья Крескас и их рабы, а особенно Сахат, который днем и ночью находился рядом с больным.
— Рана не очень серьезная, — поставили диагноз врачи, — но инфекция воздействует на весь организм.
— Он будет жить? — спросил Хасдай.
— Это крепкий человек, — только и ответили врачи, покидая его дом.
— Во дворце есть пшеница! — снова закричал Арнау несколько минут спустя. Его лоб покрылся испариной, а сам он дрожал от лихорадки.
— Если бы не он, — сказал Сахат, — нас бы всех убили.
— Я знаю, — ответил Хасдай, стоя рядом с ним.