Собор

Дежурная полицейская машина пробиралась через завалы бумажных пакетов и бутылок, не содержащих ничего более смертоносного, чем остатки дешевого вина. Бродяга лежал на куче мусора, закрывшись газетой, не привлекая внимания копов.

Бурк перевел взгляд на Тридцать четвертую улицу. Полицейские мотороллеры вытянулись в линию по всей улице, а автобус телевидения уже занял свою позицию на ее северном углу. Вокруг штабного полицейского фургона, припаркованного на противоположном углу, суетились полицейские, присоединяя к нему электрокабель от уличного фонаря.

Бурк закурил. За двадцать лет оперативно-розыскной работы спектакль, к которому сейчас идут приготовления, никогда не претерпевал особых изменений, как и многое в его жизни. «Даже бродяги могут быть одинаковыми», – с насмешкой подумал он.

Бурк посмотрел на часы – осталось пять минут. Вокруг ничего не изменилось. Полицейские все так же стояли в очереди за кофе перед передвижным буфетом. «Все, как всегда, – подумал Бурк, – словно священник освящает святой водой проходящие войска». Кое-кто доливал в кофе темного ликера, налитого в бутылку из под кока-колы. Для полиции этот день будет длинным и тяжелым. Миллионная толпа, состоящая не только из ирландцев, заполнит тротуары Пятой авеню, бары и рестораны Манхэттена. Вот уже почти два столетия день святого Патрика отмечается в Нью-Йорке в обстановке несмолкаемого людского гама и толчеи, но ни разу за это время не произошло ни единого серьезного криминального инцидента. Однако каждый раз Бурк чувствовал, что такое может случиться, в конце концов должно произойти.

Особенно его беспокоило присутствие в городе одной женщины – Морин Мелон. Прошлым вечером Бурк расспрашивал ее накоротке в зале «Эмпайр» гостиницы «Уолдорф». Она оказалась довольно-таки привлекательной, даже хорошенькой и, по его предположению, скорее всего, бесстрашной женщиной, так что у кого-нибудь вполне могло возникнуть желание убить ее. «Хотя она, надо думать, в своей жизни давно привыкла к угрозам», – решил Бурк.

Он специально изучал проблему Ирландии и ирландцев и считал, что среди других народов они были самыми опасными. И если среди них возникнут беспорядки, то каким тогда станет этот день? Это их день – день Ирландии. На параде проходят войска в зеленой форме, их цвете. Такая традиция сложилась в те дни, когда их впервые стали рассматривать как нежелательных иностранцев. Бурк вспомнил шутку своего дедушки, популярную век назад: «Что такое день святого Патрика? Это день, когда протестанты и евреи разглядывают из окон своих домов на Пятой авеню шествующих мимо рабочих».

Тогда это празднование превратилось в первую демонстрацию борьбы за гражданские права. Теперь же оно стало напоминанием городу и всей нации, что ирландцы не сгинули, что они сила. Это день торжества ирландцев над Нью-Йорком, день, когда Манхэттен танцует под их дудку.

Бурк потянулся, чтобы привести в рабочее состояние свое расслабленное тело, затем перепрыгнул через ряды скамеек и направился к боковому выходу. Спустившись по узким каменным ступеням, он двинулся к низкой каменной стене Центрального парка. Прямо перед ним возвышался похожий на средневековый замок арсенал, в нем размещалась администрация парка. На здании рядом с американским развевался трехцветный зелено-бело-оранжевый флаг Ирландской Республики. Обойдя здание кругом, Бурк пошел к запертым кованым железным воротам. Нехотя перелез через них и оказался в зоопарке.

Там было гораздо темнее и пустыннее, чем на авеню. Разноцветные лампы слабо освещали дорожки и кирпичные строения. Бурк прошел по главной аллее, не выходя на освещенные места. На ходу он вынул из кобуры служебный револьвер и переложил его в карман пальто, думая, что применить оружие придется скорее против мелких грабителей, а не против профессиональных киллеров.

Тени голых, без листьев, платанов неподвижно лежали на мощенной камнями дороге, в холодном воздухе висел запах животных и сырой соломы. Слева вдруг раздались странные, похожие на лай, звуки, издаваемые морскими котиками, плавающими в мутной воде большого бассейна. Вокруг щебетали, свистели, пронзительно кричали разные птицы – и в клетках, и на воле. Их гам в сочетании с лаем морских котиков создавал странную звуковую какофонию.

Пройдя под кирпичной аркой с часами посередине, Бурк остановился и долго и пристально всматривался в тень, которую отбрасывала колоннада, но ничего не заметил. Он сверил свои часы с часами над аркой, Фергюсон либо запаздывал, либо умер. Прислонившись к одной из колонн арки, Бурк прикурил новую сигарету. Вокруг него огромные небоскребы города со всех сторон сжали зеленый парк, напоенный влажным воздухом – недавно прошел дождь. Так отвесные скалы сжимают маленькое тихое озеро. Особенно четко на фоне занимавшейся утренней зари выделялись небоскребы.

Вдруг сзади он услышал негромкие шаги и оглянулся, пытаясь лучше рассмотреть тропинку у арки, со стороны которой слышались эти шаги, – она вела в глубь парка, на площадку молодняка.

Джек Фергюсон миновал бетонный тоннель и вышел на освещенное пятно, где и остановился.

– Бурк?

– Я здесь.

Бурк молча наблюдал, как Фергюсон медленно приближался к нему. Он шел, чуть прихрамывая, полы его огромного, явно не по размеру пальто развевались при каждом шаге.

Подойдя к Бурку, он протянул руку и улыбнулся, ощерив ряд желтых зубов:

– Рад тебя видеть, Патрик.

Бурк пожал протянутую руку и спросил:

– Как твоя жена, Джек?

– Неважно – опасаюсь самого худшего.

– Сожалею. Да ты и сам выглядишь не лучшим образом, такой бледный.

Фергюсон коснулся своего лица.

– Неужели? Мне надо больше бывать на воздухе.

– Когда встанет солнце, прогуляемся по парку… Почему мы встретились здесь, Джек?

– О Боже, да ведь сегодня весь город заполонили ирландцы, ну, ты и сам знаешь. Я подумал, что нас кто-нибудь может застукать.

– Согласен.

«Старые революционеры, – подумал Бурк, – сдохнут без подозрений и конспирации».

Бурк вынул из кармана пальто небольшой плоский термос.

– Как насчет чаю с виски?

– Не откажусь.

Фергюсон взял термос, сделал из него несколько глотков и вернул Бурку, оглядываясь вокруг.

– Ты один?

– Я, ты и обезьяны.

Бурк тоже отпил немного горячего напитка, глядя на своего агента поверх ободка термоса.

Джек Фергюсон преподавал в 30-е годы в городском колледже марксистов, его активный период жизни выпал на смутное время, когда все ожидали революцию, которую, по теории, должен был совершить рабочий класс. Но история резко отошла в сторону, и идеи Фергюсона так и остались невоплощенными. Война также не затронула его, оставив невредимым. Вдобавок он был пацифистом, мягким по характеру человеком и думал, что его неосуществленные идеалы в будущем не причинят ему особого вреда. Бурк опять протянул ему термос.

– Еще глоточек?

– Нет-нет. Пока не надо.

Бурк завернул крышку термоса, при этом наблюдая за Фергюсоном, нервно озиравшимся по сторонам. Фергюсон когда-то имел звание офицера официальной Ирландской республиканской армии, но потом в Нью-Йорке вышел оттуда по причине преклонного возраста, как, впрочем, и другие ветераны этой небольшой организации.

– Что сегодня ожидается, Джек?

Фергюсон взял руку Бурка и заглянул ему в лицо.

– Фении снова в седле, мой мальчик.

– Правда? А где же они берут лошадей?

– Не шути, Патрик. Эти отступники сегодня играют в стране важную роль. Они называют себя фениями.

Бурк кивнул головой – он уже слышал о них.

– Они здесь? В Нью-Йорке?

– Боюсь, что так.

– Чего они хотят?

– Точно сказать не могу. Но от них всего можно ожидать.

– У тебя надежные источники?

– Да.

– Эти люди могут прибегнуть к насилию?

– В такой день могут. Да, могут, согласно своим целям и задачам. Эти люди – убийцы, поджигатели, террористы. «Сливки» временной Ирландской республиканской армии. Лучшие среди них из Южного Белфаста, на их счету сотни смертей. Жуткая у них профессия.