Собор

Огюст кашлянул немного тоже смущенно:

— Но тебе там работать нельзя. Ты же еще маленький.

— Я? — мальчик встрепенулся. — Не! Я, ваша милость, могу работать. Вы возьмите меня, ну… ну, хоть кем! Я сильный! Иль вы думаете, я слабый, потому как с лесов упал? Так они же разъехались… Доски там гниловаты были: подрядчик, собака, подсунул…

— Он за это ответит, — голос главного стал суров. — Но тебе нельзя на строительстве оставаться. Здесь сильные мужчины калечатся, гибнут. Я подумаю, куда бы тебя пристроить получше.

Егорушка зашмыгал носом и совсем низко свесил голову:

— Не надо меня пристраивать… Оставьте при соборе… Я ж не пьяница какой, чтоб меня гнать!

Огюст усмехнулся:

— Экий упрямец! Ну, послушай, Егор… Как тебя по отчеству?

— По отчеству я Кондратьевич, — угрюмо пробормотал мальчик.

— Так вот, Егор Кондратьевич: взять тебя на строительство рабочим я не могу. Ты же кирпичи таскать не сможешь, верно? А мастерству никакому не обучен. Или не так, а?

Главный опять заговорил очень мягко. И Егорка решился еще прошептать:

— Так выучиться ж можно! Я памятливый…

— Фу ты, боже мой! — Монферран придвинул свое кресло ближе к креслу Егора и наклонился, снизу вверх заглядывая в лицо мальчика. — Ну что за упрямец! Тебе там медом намазано, что ли?

Егор поднял голову, и наконец их глаза встретились. На лицо главного архитектора падал свет от горящих в бронзовом подсвечнике двух свечей, и мальчик вдруг с удивлением и облегчением понял, что в этом лице нет ничего грозного. Оно было внимательно и как будто немного печально, а синие глаза смотрели пристально, спокойно. Вокруг глаз и на большом, выпуклом лбу в ярком свете прорисовывались острые, резкие морщинки. Их было много, но лицо все равно казалось вблизи куда моложе, чем прежде, издали, и Егорушка подумал, что главный вроде слишком молод, чтобы, как мужики говорили, строить собор двадцать с лишним лет.

Мальчик набрал в рот воздуха и, вздохнув, проговорил:

— Не медом намазано вовсе… Мне собор нравится.

— Что-о?! — Огюст даже привстал в кресле и тут же упал обратно. — Что ты сказал?

— Что слышали! — уже совсем дерзко выпалил Егор. — Нравится мне собор Исаакиевский, вот я его строить и хочу!

— Врешь! — вырвалось у Монферрана. — Ты… как это? Под-ли-зы-ваешься!

— Да вот вам крест святой! Да разве я врать-то стану! Красивый он! Коли хоть один камень в нем положу, век гордиться буду!

Огюст тихо рассмеялся.

— Ну-ну, хорошо сказал, — он взял мальчика за руку и осторожно притянул к себе. — Послушай, а тебе в рубашке не холодно?

— Не-а!

Егор опять мотнул головой и доверчиво подошел к главному архитектору совсем вплотную, и тот, вдруг подхватив его под мышки, усадил к себе на колени.

— Завтра Алексей Васильевич купит тебе одежду новую и башмаки.

— Башмаки?! — ахнул Егорушка. — Отродясь у меня их не было!

— Ну так теперь будут.

Кондрат Демин не сажал сына к себе на колени, не имел привычки его баловать, а каково было на коленях у матери, мальчик успел позабыть, и теперь вдруг его охватило ощущение незнакомого блаженства. Ему стало хорошо на коленях у этого человека, которого он прежде так боялся, что Егорушка невольно опустил голову на плечо главного и почувствовал, как учащенно колотится его сердце.

— Не выгоняйте меня со строительства, Август Августович! — ласково и настойчиво взмолился Егор. — К любому делу приставьте и поглядите — я справлюсь!

Монферран засмеялся и ладонью провел по мягким Егоркиным кудрям.

— Ладно, Егор Кондратьевич! А что бы ты хотел делать? Чему тебя обучить?

— Меня-то? — маленький Демин просиял и тут же наморщил лоб и задумался. — Да я… Я бы хотел…

— Ну что стесняешься? Говори!

И Егорушка выдохнул:

— Мне бы выучиться таких людей и ангелов мраморных делать, как те, что на дворе у вас! Можно тому научиться?

Огюст слегка отстранил от себя мальчика и посмотрел на него с еще большим интересом:

— Ого! А ты оказывается… как это? С искрой божьей… Ну-ну! Научиться можно, только это трудно, Егор Кондратьевич. Сперва надо выучиться завитки и цветочки из мрамора вырезать, а потом уже к ангелам подбираться. Станешь всему понемногу обучаться? Годами, а?

— Стану, — решительно сказал мальчик.

— Отлично! По рукам, — Огюст опять улыбнулся и сжал в своей руке Егоркин кулачок. — Через пять-семь лет хорошие мраморщики нужны будут больше, чем сейчас. Завтра же я попрошу Лажечникова, чтобы он взял тебя в обучение. Знаешь Павла Лажечникова?

Егор слегка поежился.

— Еще б не знать… Злой, как черт… Поди-ка бить станет! Но я не боюсь! — тут же спохватился он. — Пускай его бьет! Все одно учиться буду.

— Он не будет тебя бить, — главный говорил спокойно и решительно, и словам его нельзя было не верить. — И не так уж он зол. А мастер это хороший — все говорят. Он и выучит тебя резцом владеть. А там посмотрим. Может, и дальше учиться будешь, если окажешься способным. Я договорюсь, чтобы тебе платили пока как ученику мастера. А из какой ты губернии? Как тебя писать?

— Я питерский, — гордо сказал Егорушка. — И не крепостной. Батька у меня раньше на заводе Берда работал, а после вот сюда нанялся, собор строить. Работал хорошо, только шибко уставал… Тогда, когда брус-то сорвался, все отскочили, а он не поспел…

Огюст опустил голову, отвел взгляд и несколько минут молчал. Одна из морщин, вертикально перечертившая его лоб, стала вдруг углубляться и даже немного удлинилась. Егорушке ужасно захотелось ее разгладить, он не утерпел и осторожно, одним пальцем провел по ней вверх и вниз и ощутил на пальце теплую влагу: пот, невидимо проступивший на лбу главного.

Через два дня Егор Демин был зачислен учеником к мастеру-мраморщику Павлу Лажечникову и поселился с ним и с другими резчиками в их удобном и теплом бараке.

Павел был рад взять мальчика в обучение.

— Бог вознаградит вас, ваша милость, за доброту к сироте! — сказал он главному архитектору, который сам привел к нему ученика.

— Но смотри же, Павел Сергеевич, головой мне за мальчика отвечаешь. Чтоб он по лесам не лазал и под брусья не попадал. Не то худо будет! — предупредил Монферран.