Собрание сочинений, том 19

Однако нашим биржевым игрокам показалось, что самопожирание фонда будет недостаточно быстрым. Более того, они считали нужным наделить и два других фонда тем же прекрасным свойством самопожирания. Средство для этого было простое. Еще до того, как закон установил характер ценностей, в которые будут помещены эти фонды, одному коммерческому предприятию, подведомственному прусскому правительству, было поручено закупить надлежащие ценные бумаги. Предприятие это обратилось к Учетному обществу, продавшему для трех имперских фондов на 300 миллионов франков железнодорожных акций, мы можем их точно обозначить, которые нельзя было тогда сбыть.

Среди этих акций было на 120 миллионов акций Магдебургско-Гальберштадтской — и объединенных с ней линий — железной дороги, бывшей почти на грани банкротства, дороги, предназначенной служить для обеспечения огромных прибылей мошенникам, но не имевшей почти никаких шансов принести хоть какой-нибудь доход акционерам. Это становится понятным, если принять во внимание, что правление выпустило на 16 миллионов акций для покрытия расходов по постройке трех железнодорожных веток и что деньги эти бесследно исчезли, между тем как постройка этих веток не была даже начата. А фонд инвалидов гордится тем, что обладает изрядным количеством этих акций несуществующих железных дорог.

Приобретение этих линий прусским правительством сразу легализовало бы закупку их акций империей; оно дало бы им некоторую реальную ценность. Вот в чем состояла выгода этого дела для имперского правительства. Недаром закупка линии, о которой идет здесь речь, была одной из первых предложена прусским правительством и санкционирована палатами.

Цена, уплачиваемая государством акционерам, значительно превышала действительную стоимость даже хороших линий. Это подтверждается непрерывным повышением их акций с того момента, как стало известно решение об их закупке, а особенно— условиями продажи. Две крупные линии, акции которых в декабре 1878 г. продавались по курсу 103 и 108, были затем приобретены государством; теперь эти акции котируются соответственно в 148 и 158. Вот почему для акционеров было очень трудно скрывать свою радость во время продажи.

Само собой разумеется, что это повышение принесло прибыль прежде всего крупным берлинским биржевикам, посвященным в тайные намерения правительства. Биржа, бывшая весной 1879 г. еще в довольно подавленном состоянии, вновь ожила. Прежде чем окончательно расстаться со своими дорогими акциями, спекулянты использовали их, чтобы организовать новую оргию ажиотажа.

Ясно одно: Германская империя в такой же степени находится под ярмом биржи, как и Французская империя во времена ее существования. Именно биржевики изготовляют проекты, которые — на благо их карманов — должно провести правительство. Но в Германии есть еще одно преимущество, которого не хватало бонапартистской империи: когда имперское правительство встречает сопротивление со стороны мелких государей, оно превращается в прусское правительство, которое, конечно, уж не встретит никакого сопротивления со стороны своих палат, подлинных филиальных отделений биржи.

Ну, так как же? Разве Генеральный Совет Интернационала не сказал тотчас же вслед за окончанием войны 1870 года: Вы, г-н Бисмарк, ниспровергли бонапартистский режим во Франции только для того, чтобы восстановить его у себя! [113]

Написано Ф. Энгельсом в конце февраля 1880 г.

Напечатано в газете «L'Egalite» №№ 7 и 10; 3 и 24марта 1880 г., 2-я серия

Печатается по тексту газеты

113

Имеются в виду Первое и Второе воззвания Генерального Совета Международного Товарищества Рабочих о франко-прусской войне (настоящее издание, т. 17, стр. 1—6, 274—282).

Перевод с французского

Ф. ЭНГЕЛЬС РАЗВИТИЕ СОЦИАЛИЗМА ОТ УТОПИИ К НАУКЕ [114]

Написано Ф. Энгельсом в январе — первой половине марта 1880 г. 

Напечатано в журнале «La Revue socialiste» №№ 3, 4, 5; 20 марта; 20 апреля; 5 мая 1880 г. и в виде отдельной брошюры на французском языке: F. Engels, «Socialisme utopique et socialisme scientifique». Paris, 1880

114

«Развитие социализма от утопии к науке» возникло из трех глав работы Ф. Энгельса «Анти-Дюринг», написанной им в 1877—1878 годах.

По просьбе П. Лафарга Энгельс в 1880 г. переработал три главы «Анти-Дюринга» (I главу «Введения» и I и II главы третьего отдела) в самостоятельную популярную работу, напечатанную первоначально во французском социалистическом журнале «La Revue socialiste» под названием «Утопический социализм и научный социализм», а затем изданную в том же году в виде отдельной брошюры. Французское издание послужило основой для польского и итальянского. В 1883 г. брошюра была издана на немецком языке под названием «Развитие социализма от утопии к науке» (с указанием на титульном листе 1882 г.). Эта брошюра еще при жизни Энгельса была переведена с немецкого на ряд европейских языков и получила широкое распространение среди рабочих, сыграв огромную роль в пропаганде марксистских идей. Последнее прижизненное немецкое (четвертое) издание работы было выпущено в Берлине в 1891 году. Брошюра отличается от соответствующих глав «Анти-Дюринга» по расположению материала, содержит дополнительные вставки и некоторые изменения по сравнению с текстом «Анти-Дюринга».

Печатается по тексту немецкого издания 1891 г., сверенному с текстом французского издания 1880 г.

Перевод с немецкого 

Титульный лист первого французского издания книги Ф. Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке» 

I

 Современный социализм по своему содержанию является прежде всего результатом наблюдения, с одной стороны, господствующих в современном обществе классовых противоположностей между имущими и неимущими, капиталистами и наемными рабочими, а с другой — царящей в производстве анархии. Но по своей теоретической форме он выступает сначала только как дальнейшее и как бы более последовательное развитие принципов, выдвинутых великими французскими просветителями XVIII века. Как всякая новая теория, социализм должен был исходить прежде всего из накопленного до него идейного материала, хотя его корни лежали глубоко в материальных экономических фактах.

Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближавшейся революции, сами выступали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов какого бы то ни было рода они не признавали. Религия, понимание природы, общество, государственный строй — все было подвергнуто самой беспощадной критике; все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него. Мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего. Это было время, когда, по выражению Гегеля, мир был поставлен на голову(*), сначала в том смысле, что человеческая голова и те положения, которые она открыла посредством своего мышления, выступили с требованием, чтобы их признали основой всех человеческих действий и общественных отношений, а затем и в том более широком смысле, что действительность, противоречившая этим положениям, была фактически перевернута сверху донизу. Все прежние формы общества и государства, все традиционные представления были признаны неразумными и отброшены, как старый хлам; мир до сих пор руководился одними предрассудками, и все прошлое достойно лишь сожаления и презрения. Теперь впервые взошло солнце, наступило царство разума, и отныне суеверие, несправедливость, привилегии и угнетение должны уступить место вечной истине, вечной справедливости, равенству, вытекающему из самой природы, и неотъемлемым правам человека.

(*)[Вот что говорит Гегель о французской революции: «Мысль о праве, его понятие, сразу завоевала себе признание, ветхие опоры бесправия не могли оказать ей никакого сопротивления. Мысль о праве положена была в основу конституции, и теперь все должно опираться на нее. С тех пор как на небе светит солнце и вокруг него вращаются планеты, еще не было видно, чтобы человек становился на голову, т. е. опирался на мысль и сообразно о мыслью строил действительность. Анаксагор первый сказал, что Nus, т. е. разум, управляет миром, но только теперь впервые человек дошел до признания, что мысль должна управлять духовной действительностью. Это был величественный восход солнца. Все мыслящие существа радостно приветствовали наступление новой эпохи. Возвышенный восторг властвовал в это время, и весь мир проникся энтузиазмом духа, как будто совершилось впервые примирение божественного начала с миром» (Гегель, «Философия истории», 1840, стр. 535 [115] ). — Не пора ли, наконец, против такого опасного, ниспровергающего общественные устои учения покойного профессора Гегеля пустить в ход закон о социалистах?]

115

G. W. F. Hegel. «Philosophie der Geschichte», Werke, 2. Aufl., Bd. IX. Berlin, 1840.

Мы знаем теперь, что это царство разума было не чем иным, как идеализированным царством буржуазии, что вечная справедливость нашла свое осуществление в буржуазной юстиции, что равенство свелось к гражданскому равенству перед законом, а одним из самых существенных прав человека провозглашена была... буржуазная собственность. Государство разума, — общественный договор Руссо [116] , — оказалось и могло оказаться на практике только буржуазной демократической республикой. Великие мыслители XVIII века, так же как и все их предшественники, не могли выйти из рамок, которые им ставила их собственная эпоха.

116

Согласно теории Руссо, первоначально люди жили в условиях естественного состояния, где все были равны.

Возникновение частной собственности и развитие имущественного неравенства обусловило переход людей из естественного в гражданское состояние и привело к образованию государства, основанного на общественном договоре. Однако в дальнейшем развитие политического неравенства приводит к нарушению общественного договора и к возникновению нового естественного состояния. Устранить это последнее призвано разумное государство, основанное на новом общественном договоре. 

Эта теория развита в сочинениях Руссо: «Discours sur l'origine et les fondemens de l'inegalite parmi les hommes». Amsterdam, 1755 («Рассуждение о происхождении и основаниях неравенства между людьми». Амстердам, 1755) и «Du contract social; ou, Principes du droit politique». Amsterdam, 1762 («Об общественном договоре, или Принципы политического права». Амстердам, 1762).

Но наряду с противоположностью между феодальным дворянством и буржуазией, выступавшей в качестве представительницы всего остального общества, существовала общая противоположность между эксплуататорами и эксплуатируемыми, богатыми тунеядцами и трудящимися бедняками. Именно это обстоятельство и дало возможность представителям буржуазии выступать в роли представителей не какого-либо отдельного класса, а всего страждущего человечества. Более того. Буржуазия с момента своего возникновения была обременена своей собственной противоположностью: капиталисты не могут существовать без наемных рабочих, и соответственно тому, как средневековый цеховой мастер развивался в современного буржуа, цеховой подмастерье и внецеховой поденщик развивались в пролетариев. И хотя в общем и целом буржуазия в борьбе с дворянством имела известное право считать себя также представительницей интересов различных трудящихся классов того времени, тем не менее при каждом крупном буржуазном движении вспыхивали самостоятельные движения того класса, который был более или менее развитым предшественником современного пролетариата. Таково было движение анабаптистов и Томаса Мюнцера во время Реформации и Крестьянской войны в Германии, левеллеров [117] — во время великой английской революции, Бабёфа — во время великой французской революции. Эти революционные вооруженные выступления еще не созревшего класса сопровождались соответствующими теоретическими выступлениями; таковы в XVI и XVII веках утопические изображения идеального общественного строя [118] , а в XVIII веке — уже прямо коммунистические теории (Морелли и Мабли). Требование равенства не ограничивалось уже областью политических прав, а распространялось на общественное положение каждой отдельной личности; доказывалась необходимость уничтожения не только классовых привилегий, но и самих классовых различий. Аскетически суровый, спартанский коммунизм, запрещавший всякое наслаждение жизнью, был первой формой проявления нового учения. Потом явились три великих утописта: Сен-Симон, у которого рядом с пролетарским направлением сохраняло еще известное значение направление буржуазное, Фурье и Оуэн, который в стране наиболее развитого капиталистического производства и под впечатлением порожденных им противоположностей разработал свои предложения по устранению классовых различий в виде системы, непосредственно примыкавшей к французскому материализму.

117

Энгельс имеет в виду «истинных левеллеров» («истинных уравнителей»), или «диггеров» («копателей») — представителей крайнего левого течения в период английской буржуазной революции XVII века. «Диггеры», выражавшие интересы беднейших слоев деревни и города, выдвигали требование ликвидации частной собственности на землю, пропагандировали идеи примитивного уравнительного коммунизма и пытались осуществить их на практике путем коллективной распашки общинных земель.

118

Энгельс имеет в виду, прежде всего, произведения представителей утопического коммунизма — Т. Мора («Утопия», издано в 1516 г.) и Т. Кампанеллы («Город Солнца», издано в 1623 г.).