Собрание сочинений (Том 1)

– Куда ты?
– крикнул Гошка, но Алеша бежал, догоняя военного и ничего не слыша.

Да, да, чем ближе он подбегал к военному, тем все больше и больше узнавал его. Да, это был отец! Он шагал своей спокойной, уверенной походкой. Будь бы здесь те довоенные доминошники, они бы обязательно обернулись и сказали с удовольствием: "Строевик!" Да, такую походку можно было узнать за сто верст, и фигура у военного была как у отца, и руками он размахивал так же.

Алеша догнал военного и кинулся ему на спину! "Папа!
– шептал Алеша.
– Папа!" - говорил и целовал отца куда-то в шапку, в висок, в погон.

Военный повернулся к Алеше, и Алеша закрыл глаза, готовый умереть.

Это был не отец.

Алеша все стоял и стоял, а его тормошил за рукав Гошка, и военный все спрашивал: "Что ты, мальчик? Что ты?.."

Алеша открыл глаза и снова увидел незнакомое пожилое лицо военного.

– Простите, - прошептал Алеша, - простите меня, - и обошел военного, уводимый Гошкой.

– Вот дурачок, - приговаривал Гошка, схватив Алешу за рукав.
– Вот дурачок...

Они прошли несколько шагов, и Алеша обернулся, все еще не веря себе.

Военный стоял под фонарем и смотрел на Алешу. Тусклая лампочка бросала на его лицо густые тени, военный - только что такой бодрый, четко печатавший шаг, - стоял, опустив плечи, понурившись, словно горько о чем-то думал.

Мальчишки уходили, военный становился все меньше и меньше, пока не скрылся за поворотом, будто вкопанный стоя под фонарем.

4

– Вот дурачок...
– все повторял Гошка, ведя Алешу за рукав.
– Вот дурачок!

Алеша послушно шел за ним; руки, и ноги, и все в нем будто налилось железом, тянуло куда-то вниз. Вдруг ему страшно захотелось спать, он зевнул раз, другой и так зевал до самых дверей, а Гошка испуганно глядел на него и спрашивал:

– Ты чо?.. Ты чо?..

Дома Гошка стащил с Алеши пальто и посадил его на кровать. Голова кружилась, стены плыли перед ним, и потолок падал, все время падал сверху.

Гошка что-то сказал и исчез. Алеша сидел на кровати, его покачивало. Захотелось пить. Он встал, добрался до стола и опять увидел отца.

Сначала отец смотрел из деревянной рамки, потом он вдруг вырос, стена и стол исчезли куда-то, и отец сидел на ромашковой лужайке, смотрел, жмурясь, на Алешу и улыбался.

Всю тяжесть будто смахнуло рукой, Алеша шагнул навстречу отцу, но ударился обо что-то и сказал тихо:

– Папа!

Отец улыбался, смотрел на Алешу, но будто не видел его.

– Папа!
– позвал Алеша погромче.

– Я слышу!
– ответил отец и кивнул Алеше.

Алеша вздохнул. Да, все было наяву, взаправду. И отец был, и ромашковое поле - протяни руку и сорвешь цветок.

– Как же теперь, папа?
– спросил, волнуясь, Алеша.

– Ну, ну, выше нос! Ты ведь сын командира!
– ответил отец.

– Неужели ты не вернешься?

– Рано или поздно люди умирают, и ничего тут не сделаешь.

– Но ты - очень рано. Ведь ты совсем молодой.

– И молодые умирают, - сказал отец.
– А я ведь солдат.

– Ты хочешь, чтобы и я был солдатом?
– спросил Алеша.

– Решай сам, - сказал отец.
– Может быть, ты и не захочешь стать военным. Но если война...

– Я понимаю, - сказал Алеша.

Он подумал, что они говорят как равные, как если бы говорили двое взрослых. Если бы тут была мама, она бы удивилась, наверное. А может, нет. Просто сидела и слушала бы их.

– Но кем бы ты ни стал, - сказал отец, - будь всегда сыном командира.

– Ты знаешь, тебя наградили орденом Отечественной войны...

Отец улыбнулся.

– Носи его ты. Этот орден передается наследникам. Значит, тебе. И еще запомни... Я крепко любил маму... Я думал о тебе и о ней, когда умирал. Береги ее.

Отец улыбнулся, махнул рукой, словно прощаясь, и что-то сказал, но что - Алеша не расслышал.

Он шагнул к отцу, стараясь догнать его, но опять больно стукнулся обо что-то.

Отец исчез.

Перед Алешей был стол, на столе стояла фотография, а в дверях встревоженно улыбался Гошка.

– Ты куда?
– спросил он Алешу.
– Тебе чего?

Все в Алеше снова налилось какой-то странной тяжестью, и все стало опять безразлично ему.

Гоша отвел его на кровать, раздел и плотно укутал одеялом. Алешу знобило. Прямо колотило его.

Гошка укрывал его старыми шубами, а Алешу все трясло и трясло.

– Хочешь, - спросил Гошка, и глаза его заблестели.
– Хочешь, я тебе почитаю письма моего отца?

Он вытащил из кармана стопку аккуратных треугольников.

– Ты лежи, - сказал Гошка, - и думай, что это тебе твой отец пишет.

Алеша кивнул, проваливаясь куда-то, и услышал лишь первые Гошкины слова: "Здравствуйте, милые мои Вера и Го... и Алеша! Гвардейский вам от меня фронтовой привет..."

"Мама, - подумал, проваливаясь в темноту, Алеша, - где же мама? Почему так долго ее нет?.."

5

Алеша будто плыл по странному морю.

Он то проваливался в глубину, и тогда не было ничего, кроме темноты и тонкого звона в ушах, то всплывал из этой глубины, и тогда ему виделась все одна, многократно повторяющаяся картина...

Вокруг взлетала земля. Взлетала справа, слева, впереди, ухало за спиной. А Алеша все полз и полз куда-то и никак не мог доползти.

Он полз, а сзади шуршал Гошка. Они ползли, и Алеша мучительно вспоминал и не мог вспомнить, куда они ползут и зачем.

Они ползли и ползли бесконечно, ободрав в кровь локти, и неожиданно все стихло. А впереди показались танки. Он посмотрел направо и налево, он обернулся назад, - отовсюду серые, мышиного цвета танки с белыми крестами на башнях, громыхая железом, урча моторами, двигались на них, медленно и неумолимо.

Алеша старался вжаться в землю, сровняться с ней. Он вжался в нее и сровнялся с ней. Перед ним, высокая, как тополь, качалась ромашка. И прямо на нее лез танк.

И вдруг Алеша услышал, как за спиной вскочил Гошка и побежал вперед. Алеша удивился: Гошка был большой, прямо взрослый, и одет в военную форму. Он бежал прямо на танк, и в одной руке у него была связка гранат. Подбегая к танку, Гошка обернулся, и Алеша увидел, что это никакой не Гошка, а отец.

– Постой, папа!
– крикнул Алеша.
– Постой!