Собрание сочинений, том 21

Летом 1876 г., во время поездки в Германию, в Баденвейлере с ним случился апоплексический удар, парализовавший до конца жизни левую сторону его тела. Он должен был оставить свои дела. Спустя несколько лет умерла его жена. Так как он страдал болезнью легких, то ему пришлось переселиться в Гастингс, на южное побережье Англии с его мягким морским климатом. Ни паралич, ни болезнь, ни скудные, отнюдь не всегда обеспеченные средства к существованию не могли сломить его несокрушимую жизненную энергию. Его письма всегда отличались задорной веселостью, а при встречах с ним он заражал своим смехом. Его любимым чтением был цюрихский «Sozialdemokrat». 16 декабря 1885 г. он умер от воспаления легких.

* * *

«Ура-патриоты» появились в «Volksstaat» непосредственно после войны с Францией и вскоре после этого — отдельным оттиском. Они оказались прекрасно действующим противоядием против сверхпатриотического опьянения победой, в котором пребывала и еще продолжает пребывать официальная и буржуазная Германия. В самом деле, не было лучшего отрезвляющего средства, чем напоминание о том времени, когда поднятая теперь до небес Пруссия была позорно и постыдно сокрушена нападением тех самых французов, которых теперь презирают как побежденных. И это средство должно было оказать особенно большое действие, поскольку рассказ о роковых фактах был заимствован из книги, в которой прусский генерал [Эдуард фон Хёпфнер. Ред], к тому же еще директор высшей военной школы [allgemeine Kriegsschule], изобразил эту позорную эпоху по официальным прусским документам — и, следует признать, объективно и без прикрас [393] . Большой армии, как и всякому другому крупному общественному организму, после большого поражения лучше всего поразмыслить и покаяться в своих прежних грехах. В таком положении были пруссаки после Йены и еще раз после 1850 г., когда они, правда, не понесли большого поражения, но когда, тем не менее, и для них самих и для всего мира в результате ряда небольших походов — в Данию и в Южную Германию — и в ходе первой большой мобилизации в 1850 г. с очевидностью выяснилось их полное военное ничтожество, а также когда они сами избежали подлинного поражения только ценой политического позора Варшавы и Ольмюца [394] . Они были вынуждены подвергнуть свое собственное прошлое беспощадной критике, чтобы понять, как поправить дело. Их военная литература, которая в лице Клаузевица выдвинула звезду первой величины, но с тех пор очень резко снизила свой уровень, снова поднялась в условиях этой неизбежной проверки своих сил. И одним из плодов этой самопроверки была книга Хёпфнера, из которой Боркхейм заимствовал материал для своей брошюры.

393

Речь идет о книге: Е. Hopfner. «Der Krieg von 1806 und 1807. Ein Beitrag zur Geschichte der Preusischen Armee nach den Quellen des Kriegs-Archivs bearbeitet». 2. Aufl., Bd. I–IV, Berlin, 1855 (Э. Хёпфнер. «Война 1806 и 1807 годов. Очерк по истории прусской армии, написанный на основании источников из военных архивов». 2 изд., тт. I–IV, Берлин, 1855).

394

Говоря о походах в Данию в 1850 г., Энгельс имеет в виду заключительный этап военных действий Пруссии против Дании во время войны с ней из-за герцогств Шлезвиг и Гольштейн. Во время революции 1848 г. население Шлезвига и Гольштейна, добивавшееся объединения с Германией, подняло национально-освободительное восстание против датского господства. Под давлением общественного мнения Германии прусские правительственные круги начали показную войну против Дании совместно с другими государствами Германского союза; однако они на каждом шагу предавали революционную шлезвиг-гольштейнскую армию и заключили 26 августа 1848 г. перемирие на 7 месяцев, условия которого сводили на нет все демократические завоевания в Шлезвиге и Гольштейне. Война возобновилась в конце марта 1849 года. Военные действия, проходившие с переменным успехом, закончились новым предательством Пруссии, заключившей 2 июля 1850 г. мир с Данией и предоставившей населению Шлезвига и Гольштейна продолжать войну собственными силами. В июле 1850 г. шлезвиг-гольштейнская армия была разбита датскими войсками, и герцогства остались в составе Датского королевства.

Под походом Пруссии в Южную Германию в 1850 г. Энгельс имеет в виду вступление прусских войск в курфюршество Гессен-Кассель (Кургессен) в ноябре 1850 г. в связи с обострением борьбы между Пруссией и Австрией за гегемонию в Германии после революции 1848–1849 годов.

Революционные выступления в Кургессене осенью 1850 г. дали повод Австрии и Пруссии для вмешательства в его внутренние дела, причем каждая из сторон претендовала на роль усмирителя движения в качестве главной германской державы.

В ответ на вступление австро-баварских войск в Кургессен прусское правительство объявило в начале ноября 1850 г. мобилизацию и послало, в свою очередь, туда войска. 8 ноября произошла незначительная стычка между австро-баварскими и прусскими передовыми отрядами при Бронцелле. Серьезные недостатки военной системы и устаревшее вооружение прусской армии, вскрытые мобилизацией, а также энергичное противодействие России, поддерживавшей в германском конфликте Австрию, вынудили Пруссию отказаться от военных действий и капитулировать перед Австрией. Еще до вступления прусских войск в Кургессен, в октябре 1850 г. на совещании в Варшаве русский император Николай I выступил как арбитр между Австрией и Пруссией против попыток создания объединения германских государств под прусским главенством. 29 ноября в г. Ольмюце (чешское название — Оломоуц) было подписано соглашение между Австрией и Пруссией, по которому Пруссия должна была отказаться от своих планов объединения Германии и вступить в восстановленный Австрией Германский союз.

И теперь еще необходимо постоянно напоминать об этой эпохе высокомерия и поражений, королевской бездарности, тупой хитрости прусских дипломатов, запутавшихся в своем собственном двоедушии, хвастовства офицеров-дворян, оборотной стороной которого было самое малодушное предательство, эпохе полного крушения государственного строя, совершенно чуждого народу, основанного на лжи и обмане. Немецкие мещане (к которым принадлежат также дворяне и князья) теперь проявляют при случае еще больше чванства и шовинизма, чем в то время; дипломатия стала значительно наглее, но еще сохранила прежнее двоедушие; число офицеров-дворян естественными и искусственными путями было достаточно увеличено, чтобы они снова заняли прежнее господствующее положение в армии, а государство становится все более и более чуждым интересам широких народных масс и превращается в консорциум аграриев, биржевиков и крупных промышленников для эксплуатации народа. Конечно, если дело снова дойдет до войны, то прусско-германская армия уже по одному тому, что она служила образцом организации для всех других, будет иметь значительные преимущества перед своими противниками, как и перед союзниками. Но никогда больше она не получит таких преимуществ, как во время последних двух войн [395] . Например, единство высшего командования, имевшее место тогда благодаря особым счастливым обстоятельствам, а также соответствующее безусловное повиновение низших военачальников едва ли снова повторятся в таком виде. Господствующее в настоящий момент кумовство в деловых отношениях между аграрным, а также военным дворянством — до императорских адъютантов включительно — и биржевыми спекулянтами легко может стать роковым для снабжения армий на фронте. Германия будет иметь союзников, но она изменит им, а они изменят Германии при первом удобном случае. И, наконец, для Пруссии — Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, — сжатое на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса.

395

Имеются в виду австро-прусская война 1866 г. и франко-прусская война 1870–1871 годов.

Такова перспектива, если доведенная до крайности система взаимной конкуренции в военных вооружениях принесет, наконец, свои неизбежные плоды. Вот куда, господа короли и государственные мужи, привела ваша мудрость старую Европу. И если вам ничего больше не остается, как открыть последний великий военный танец, — мы не заплачем. Пусть война даже отбросит, может быть, нас на время на задний план, пусть отнимет у нас некоторые уже завоеванные позиции. Но если вы разнуздаете силы, с которыми вам потом уже не под силу будет справиться, то, как бы там дела ни пошли, в конце трагедии вы будете развалиной, и победа пролетариата будет либо уже завоевана, либо все ж таки неизбежна. Лондон, 15 декабря 1887 г.

Фридрих Энгельс

Напечатано в книге: S. Borkheim «Zur Erinnerung fur die deutschen Mordspatrioten. 1806–1807». Hottingen-Zurich, 1888

Печатается по тексту книги

Перевод с немецкого

ПРЕДИСЛОВИЕ К АНГЛИЙСКОМУ ИЗДАНИЮ «МАНИФЕСТА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ» 1888 ГОДА [396]

«Манифест» был опубликован в качестве программы Союза коммунистов — рабочей организации, которая сначала была исключительно немецкой, а затем международной организацией и, при существовавших на континенте до 1848 г. политических условиях, неизбежно должна была оставаться тайным обществом. На конгрессе Союза, состоявшемся в ноябре 1847 г. в Лондоне, Марксу и Энгельсу было поручено подготовить предназначенную для опубликования развернутую теоретическую и практическую программу партии. Эта работа была завершена в январе 1848 г., и рукопись на немецком языке была отослана для издания в Лондон за несколько недель до французской революции, начавшейся 24 февраля. Французский перевод вышел в Париже незадолго до июньского восстания 1848 года. Первый английский перевод, сделанный мисс Элен Макфарлин, появился в «Red Republican» [397] Джорджа Джулиана Гарни в Лондоне в 1850 году. Вышли в свет также датское и польское издания.

396

Текст «Манифеста Коммунистической партии» см. настоящее издание, т. 4, стр. 419–459.

397

«The Red Republicans («Красный республиканец») — чартистский еженедельник, издававшийся Дж. Гарни в июне — ноябре 1850 года. «Манифест Коммунистической партии» был в сокращенном виде опубликован в №№ 21–24 этого еженедельника.

Титульный лист английского издания «Манифеста Коммунистической партии» 1888 года.

Поражение парижского июньского восстания 1848 г. — этой первой крупной битвы между пролетариатом и буржуазией — на некоторое время вновь отодвинуло социальные и политические требования рабочего класса Европы на задний план. С тех пор борьбу за власть снова, как и до февральской революции, вели между собой только различные группы имущего класса; рабочий класс был вынужден бороться за политическую свободу действий и занять позицию крайнего крыла радикальной части буржуазии. Всякое самостоятельное пролетарское движение, поскольку оно продолжало подавать признаки жизни, беспощадно подавлялось. Так, прусской полиции удалось выследить Центральный комитет Союза коммунистов, находившийся в то время в Кёльне. Члены его были арестованы и после восемнадцатимесячного тюремного заключения были преданы суду в октябре 1852 года. Этот знаменитый «Кёльнский процесс коммунистов» продолжался с 4 октября по 12 ноября; из числа подсудимых семь человек были приговорены к заключению в крепости на сроки от трех до шести лет. Непосредственно после приговора Союз был формально распущен оставшимися членами. Что касается «Манифеста», то он, казалось, был обречен с этих пор на забвение.

Когда рабочий класс Европы опять достаточно окреп для нового наступления на господствующие классы, возникло Международное Товарищество Рабочих. Но это Товарищество, образовавшееся с определенной целью — сплотить воедино весь борющийся пролетариат Европы и Америки, не могло сразу провозгласить принципы, изложенные в «Манифесте». Программа Интернационала должна была быть достаточно широка для того, чтобы оказаться приемлемой и для английских тред-юнионов и для последователей Прудона во Франции,

Бельгии, Италии и Испании, и для лассальянцев [Сам Лассаль всегда заверял нас, что он — ученик Маркса и, как таковой, стоит на почве «Манифеста». Но в своей публичной агитации 1862–1864 гг. он не шел дальше требования производительных товариществ, поддерживаемых с помощью государственного кредита.] в Германии. Маркс, написавший эту программу так, что она должна была удовлетворить все эти партии, всецело полагался на интеллектуальное развитие рабочего класса, которое должно было явиться неизбежным плодом совместных действий и взаимного обмена мнениями. Сами по себе события и перипетии борьбы против капитала — поражения еще больше, чем победы, — неизбежно должны были довести до сознания рабочих несостоятельность различных излюбленных ими всеисцеляющих средств и подготовить их к более основательному пониманию действительных условий освобождения рабочего класса. И Маркс был прав. Когда в 1874 г. Интернационал прекратил свое существование, рабочие были уже совсем иными, чем при основании его в 1864 году. Прудонизм во Франции и лассальянство в Германии дышали на ладан, и даже консервативные английские тред-юнионы, хотя большинство из них уже задолго до этого порвало связь с Интернационалом, постепенно приближались к тому моменту, когда председатель их конгресса [У. Бивен. Ред.], происходившего в прошлом году в Суонси, смог сказать от их имени: «Континентальный социализм больше нас не страшит» [398] . Действительно, принципы «Манифеста» получили значительное распространение среди рабочих всех стран.

398

Энгельс приводит слова из выступления председателя совета тред-юнионов города Суонси Бивена на ежегодном конгрессе тред-юнионов в 1887 г., заседавшем в этом городе; отчет об этом выступлении был напечатан в газете «Commonweal» 17 сентября 1887 года.

Таким образом, и сам «Манифест» вновь выдвинулся на передний план. После 1850 г. немецкий текст переиздавался несколько раз в Швейцарии, Англии и Америке. В 1872 г. он был переведен на английский язык в Нью-Йорке и напечатан там в «Woodhull and Claflin's Weekly» [399] . С этого английского текста был сделан и напечатан в нью-йоркском «Le Social-iste» французский перевод [400] . После этого в Америке появилось по меньшей мере еще два в той или иной степени искаженных английских перевода, причем один из них был переиздан в Англии. Первый русский перевод, сделанный Бакуниным, был издан около 1863 г. типографией герценовского «Колокола» в Женеве [401] ; второй, принадлежащий героической Вере Засулич, вышел тоже в Женеве в 1882 году [402] . Новое датское издание появилось в «Socialde-mokratisk Bibliothek» в Копенгагене в 1885 году; новый французский перевод — в парижском «Le Socialiste» в 1886 году. С этого последнего был сделан испанский перевод, опубликованный в Мадриде в 1886 году [403] . О повторных немецких изданиях не приходится и говорить, их было по меньшей мере двенадцать. Армянский перевод, который должен был быть напечатан в Константинополе несколько месяцев тому назад, как мне передавали, не увидел света только потому, что издатель боялся выпустить книгу, на которой стояло имя Маркса, а переводчик не согласился выдать «Манифест» за свое произведение. О позднейших переводах на другие языки я слышал, но сам их не видел. Таким образом, история «Манифеста» в значительной степени отражает историю современного рабочего движения; в настоящее время он несомненно является самым распространенным, наиболее международным произведением всей социалистической литературы, общей программой, признанной миллионами рабочих от Сибири до Калифорнии.

399

«Woodhull and Claflin's Weekly» («Еженедельник Вудхалл и Клафлин») — американский еженедельник, издавался в 1870–1876 гг. в Нью-Йорке буржуазными феминистками В. Вудхалл и Т. Клафлин. «Манифест Коммунистической партии» был опубликован (с пропуском) в этом еженедельнике 30 декабря 1871 года.

400

«Le Socialiste» («Социалист») — еженедельная газета, издавалась с октября 1871 по май 1873 г. на французском языке в Нью-Йорке, с декабря 1871 до октября 1872 г. являлась органом французских секций I Интернационала в США, поддерживала раскольнические буржуазные и мелкобуржуазные элементы в его Североамериканской федерации; после Гаагского конгресса порвала с Интернационалом.

«Манифест Коммунистической партии» был опубликован (с пропуском) в этой газете в январе — феврале 1872 года.

401

«Колокол» — русская революционно-демократическая газета, издавалась в 1857–1867 гг. А. И. Герценом и Н. П. Огарёвым в основанном Герценом издательстве «Вольная русская типография» на русском языке и в 1868–1869 гг. на французском языке с русскими приложениями; выходила до 1865 г. в Лондоне, затем в Женеве.

«Манифест Коммунистической партии» был выпущен в Женеве в 1869 г. издательством «Вольная русская типография», которую Герцен в 1867 г. передал в собственность сотруднику издательства Чернецкому.

402

В послесловии к статье «О социальном вопросе в России» (см. настоящее издание, т. 22) Энгельс называет упомянутый перевод переводом Плеханова; сам Плеханов в издании «Манифеста» 1900 г. тоже указывает, что перевод сделан им.

403

Упоминаемый датский перевод — К. Marx og F. Engels «Det. Kommunistiske Manifest». Kobenhavn, 1885 — содержал некоторые пропуски и неточности, что было отмечено Энгельсом в предисловии к четвертому немецкому изданию «Манифеста» (см. настоящее издание, т. 22). Французский перевод был опубликован в газете «Socialiste» 29 августа — 7 ноября 1885 г., а также перепечатан в качестве приложения к книге Mermeix. «La France sociatiste». Paris, 1886 (Мерме. «Социалистическая Франция». Париж, 1886). Испанский перевод был опубликован в газете «Socialista» в июле — августе 1886 г., а также вышел отдельным изданием — «Manifesto de Partido Conimunista» par Carlos Marx у F. Engels. Madrid, 1886.

И все же, когда мы писали его, мы не могли назвать его социалистическим манифестом. В 1847 г. под именем социалистов были известны, с одной стороны, приверженцы различных утопических систем: оуэнисты в Англии, фурьеристы во Франции, причем и те и другие уже выродились в чистейшие секты, постепенно вымиравшие; с другой стороны, — всевозможные социальные знахари, обещавшие, без всякого вреда для капитала и прибыли, устранить все социальные бедствия с помощью всякого рода заплат. В обоих случаях это были люди, стоявшие вне рабочего движения и искавшие поддержки скорее у «образованных» классов. А та часть рабочего класса, которая убедилась в недостаточности чисто политических переворотов и провозглашала необходимость коренного переустройства общества, называла себя тогда коммунистической. Это был грубоватый, плохо отесанный, чисто инстинктивный вид коммунизма; однако он нащупывал самое основное и оказался в среде рабочего класса достаточно сильным для того, чтобы создать утопический коммунизм: во Франции — коммунизм Кабе, в Германии — коммунизм Вейтлинга. Таким образом, в 1847 г. социализм был буржуазным движением, коммунизм — движением рабочего класса. Социализм, по крайней мере на континенте, был «респектабельным», коммунизм — как раз наоборот. А так как мы с самого начала придерживались того мнения, что «освобождение рабочего класса может быть делом только самого рабочего класса» [404] , то для нас не могло быть никакого сомнения в том, какое из двух названий нам следует выбрать. Более того, нам и впоследствии никогда не приходило в голову отказываться от него.

404

Эта идея высказывалась Марксом и Энгельсом в ряде их работ, начиная с 40-х годов XIX века; в данной формулировке — в «Уставе Международного Товарищества Рабочих» (см. настоящее издание, т. 16, стр. 12 и т. 17, стр. 445).

Хотя «Манифест» — наше общее произведение, тем не менее я считаю своим долгом констатировать, что основное положение, составляющее его ядро, принадлежит Марксу. Это положение заключается в том, что в каждую историческую эпоху преобладающий способ экономического производства и обмена и необходимо обусловливаемое им строение общества образуют основание, на котором зиждется политическая история этой эпохи и история ее интеллектуального развития, основание, исходя из которого она только и может быть объяснена; что в соответствии с этим вся история человечества (со времени разложения первобытного родового общества с его общинным землевладением) была историей борьбы классов, борьбы между эксплуатирующими и эксплуатируемыми, господствующими и угнетенными классами; что история этой классовой борьбы в настоящее время достигла в своем развитии той ступени, когда эксплуатируемый и угнетаемый класс — пролетариат — не может уже освободить себя от ига эксплуатирующего и господствующего класса — буржуазии, — не освобождая вместе с тем раз и навсегда всего общества от всякой эксплуатации, угнетения, классового деления и классовой борьбы.