Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Собрание сочинений Том 2
Шрифт:

Лиза, хранившая мертвое молчание во время всех сегодняшних распоряжений, при этих словах встала и поцеловала отцовскую руку.

— Живи, голубка. Книги будут, и покой тебе будет.

— Я завтра полочки тут для книг привешу, — проговорил Помада, сидевший тут же на ящике в углу, и на следующее утро он явился с тремя книжными полочками на ремне и большою, закрытою зеленою бумагою клеткою, в которой сидел курский соловей.

Полки Помада повесил по стенке, а клетку с курским соловьем под окном.

— Отлично теперь, Лизавета Егоровна! — произнес он, забив последний гвоздь

и отойдя к двери.

— Отлично, Юстин Феликсович, — отвечала Лиза и стала уставлять на полки свои книжечки.

Так и зажила Лиза Бахарева.

Став один раз вразрез с матерью и сестрами, она не умела с ними сойтись снова, а они этого не искали. Отец стоял за нее, но не умел найти ее прямой симпатии. С Женни она видалась не часто, и то на самое короткое время. Она видела, что у матери и сестер есть предубеждение против всех ее прежних привязанностей, и писала Гловацкой: «Ты, Женька, не подумай, что я тебя разлюбила! Я тебя всегда буду любить. Но ты знаешь, как мне скверно, и я не хочу, чтобы это скверное стало еще сквернее. А я тебя крепко люблю. Ты не сердись, что я к тебе не езжу] Меня теперь и пустили бы, да я теперь не хочу этой милости. Ты приезжай ко мне. У меня теперь хорошо, а пока пришли мне книг. У меня есть три журнала, да что ж это!»

Женни брала у Вязмитинова для Лизы Гизо, Маколея, Милля, Шлоссера * . Все это она посылала к Лизе и только дивилась, так как скоро все это возвращалось с лаконическою надписью карандашом: «читала», «читала» и «читала».

— Давайте еще, — просила Женни Вязмитинова.

— Право, уж ничего более нет, — отвечал учитель.

— Хотите политическую экономию послать? — спрашивал Зарницын.

— Или логику Гегеля * , — шутя добавлял Вязмитинов.

— Давайте, давайте, — отвечала Женни.

И ехали эти книжки шутки ради в Мерево, а оттуда возвращались с лаконическими надписями: «читала», «читала».

— Лиза, что это ты делаешь? — спрашивала Гловацкая.

— Что, дружок мой?

— Ты будешь синим чулком.

— Отчего?

— Что ты все глотаешь?

— А! ты это о книгах?

— Да, о книгах.

— Я люблю читать.

— Но нужно читать что-нибудь одно. Вязмитинов говорит, что непременно нужно читать с системой, и я это чувствую.

— Ты что же читаешь?

— Я читаю одни исторические сочинения.

— Это хорошо.

— А ты?

— Я читаю все. Я терпеть не могу систем. Я очень люблю заниматься так, как занимаюсь. Я хочу жить без указки всегда и во всем.

И так жила Лиза до осени, до Покрова, а на Покров у них был прощальный деревенский вечер, за которым следовал отъезд в губернский город на целую зиму.

На этом прощальном вечере гостей было со всех волостей. Были и гусары, и помещики либеральные, и помещики из непосредственных натур, и дамы уродливые, и дамы хорошенькие, сочные, аппетитные и довольно решительные. Егор Николаевич ходил лично приглашать к себе камергершу Мереву, но она, вместо ответа на его приглашение, спросила:

— А Кожухова у тебя будет?

— Будет, — отвечал Бахарев.

— И князь будет?

— Как же,

будет.

— Ну, батюшка, так что ж ты хочешь разве, чтоб на твоем вечере скандал был?

— Боже спаси!

— То-то, я ведь не утерплю, спрошу эту мадам, где она своего мужа дела? Я его мальчиком знала и любила. Я не могу, видя ее, лишить себя случая дать ей давно следующую пощечину. Так лучше, батюшка, и не зови меня.

Смотритель и Вязмитинов с Зарницыным были на вечере, но держались как-то в сторонке, а доктор обещал быть, но не приехал, Лиза и здесь, по обыкновению, избегала всяких разговоров и, нехотя протанцевав две кадрили, ушла в свою комнату с Женей.

— Кто этот молоденький господин приезжий? — спросила она Женни об одном из гостей.

— Который?

— Черный, молоденький.

— Какой-то Пархоменко.

— Нет, о Пархоменке я слышала, а этот иностранец.

— Какой-то Райнер.

— Что он такое?

— Бог его знает.

— Откуда они? Из Петербурга?

— Да.

— У кого они гостят?

— Бог их знает.

— Этот Пархоменко дурачок.

— Кажется.

— А Райнер?

— Не знаю.

— Чего бы ему сюда с дураками? — убирая косу, проговорила Лиза и легла с Женею спать под звуки беспощадно разбиваемого внизу фортепиано.

Лиза уж совсем эмансипировалась из-под домашнего влияния и на таких положениях уехала на третий день после прощального вечера со всею своею семьею в губернский город.

— А хорошо, папа, устроилась теперь Лиза, — говорила отцу Женни, едучи с ним на другой день домой.

— Ну… — промычал Гловацкий и ничего не высказал.

Вечером в этот же день у них был Пархоменко и Райнер.

Пархоменко все дергал носом, колупал пальцем глаз и говорил о необходимости совершенно иных во всем порядков и разных противодействий консерваторам. Райнер много рассказывал Женни о чужих краях, а в особенности об Англии, в которой он долго жил и которую очень хорошо знал.

— Боже! я там всегда видела верх благоустройства, — говорила ему Женни.

И неправомерности, — отвечал Райнер.

— Там свобода.

— Номинальная. Свобода протестовать против голода и умирать без хлеба, — спокойно отвечал Райнер.

— А все же свобода.

— Да. Свобода голодного рабства.

— А у нас?

— У вас есть будущее: у вас меньше вредных преданий.

— У нас невежество.

— На дело готовы скорее люди односторонние, чем переворачивающие все на все стороны.

— Где вы учились по-русски?

— Я давно знаю. Мне нравился ваш народ и ваш язык.

— Вы поговорите с Вязмитиновым. Он здесь, кажется, больше всех знает.

«Какой странный этот Райнер!» — думала Женни, засыпая в своей постельке после этого разговора.

На другой день она кормила на дворе кур и слышала, как Вязмитинов, взявшись с уличной стороны за кольцо их калитки, сказал:

— Ну, прощайте, — добрый вам путь.

— Прощайте, — отвечал другой голос, который на первый раз показался Женни незнакомым.

— Рассчитывайте на меня смело, — говорил Вязмитинов: — я готов на все за движение, конечно, за такое, — добавил он, — которое шло бы легальным путем.

Поделиться с друзьями: