Собрание сочинений, том 6. Мароны. Всадник без головы.

Она увидела небольшое озеро, или, говоря по-техасски, пруд; берега его были покрыты бесчисленными следами лошадиных копыт – по-видимому, это было любимое место водопоя мустангов. Высокая изгородь из жердей окружала водоем и двумя расходящимися крыльями тянулась далеко в прерию, образуя как бы воронку, в самой горловине которой были ворота; когда их загораживали жердями, они замыкали изгородь, и лошади не могли ни войти, ни выйти.

– Что это? – спросила девушка, указывая на изгородь.

– Это ловушка для мустангов,– сказал Морис.

– Ловушка для мустангов?

– Кораль для ловли диких лошадей. Они бродят между крыльями изгороди, которые, как вы видите, далеко уходят в прерию. Их привлекает вода или же мустангеры просто загоняют их сюда. Тогда вход в кораль загораживается, и здесь их уже нетрудно поймать при помощи лассо.

– Бедные животные! Этот кораль принадлежит вам? Ведь вы мустангер? Вы нам так сказали?

– Да, я мустангер, но не охочусь этим способом. Я люблю одиночество и редко работаю вместе с другими мустангерами, поэтому я не могу пользоваться коралем, для которого нужно по крайней мере двадцать загонщиков. Мое оружие, если только можно его так назвать,– вот это лассо.

– Вы так искусно им владеете! Я слыхала об этом, да и сама видела.

– Вы очень добры. Однако я не заслуживаю этой похвалы. В прериях есть такие мексиканцы, которые словно родились с лассо в руках. И то, что вы называете искусством, показалось бы им просто неповоротливостью.

– Мне кажется, мистер Джеральд, что вы из скромности переоцениваете своих соперников. Я слышала совсем другое.

– От кого?

– От вашего друга мистера Зебулона Стумпа.

– Xa-xal Старый Зеб – плохой авторитет, когда дело касается лассо.

– Я бы хотела тоже научиться бросать лассо,– сказала молодая креолка,– но говорят, что это занятие для девушки неприлично. Не понимаю, что в нем плохого, а это так интересно!

– Неприлично! Это такой же невинный спорт, как катанье на коньках или стрельба из лука. Я знаком с одной девушкой, которая прекрасно владеет этим искусством.

– Она американка?

– Нет, мексиканка и живет на Рио-Гранде. Иногда оиа приезжает к нам на Леону: здесь живут ее родственники.

– Она молодая?

– Да, примерно ваша ровесница, мисс Пойндекстер.

– Высокая?

– Немного ниже вас.

– Но, конечно, гораздо красивее? Я слыхала, что мексиканки своей красотой намного превосходят нас, скромных американок.

– Мне думается, что креолки не входят в эту категорию,-с изысканной вежливостью ответил ирландец.

– Интересно, смогла бы я научиться бросать лассо?
– продолжала молодая креолка, как будто не заметив комплимента.-Не поздно ли мне за это браться? Я слыхала, что мексикаицы начинают с детства, поэтому они и достигают такой удивительной ловкости.

– Конечно, не поздно,– поспешил ответить Морис.-Пройдет год-два, и вы научитесь хорошо бросать лассо. Я, например, всего лишь три года занимаюсь этим делом, и...

Он замолчал, так как ему не хотелось показаться хвастуном.

– А теперь вы владеете лассо лучше всех в Техасе?
– закончила собеседница, угадав не высказанную им мысль.

– Нет-нет! – смеясь, запротестовал он.– Это старик Зеб так считает, а он судит о моем искусстве, вероятно принимая свое за образец.

«Что это – скромность? – недоумевала креолка.– Или этот человек смеется надо мной? Если бы это было так, я сошла бы с ума».

– Вам, наверно, хочется вернуться к вашим друзьям?
– сказал Морис, заметив ее рассеянность.– Ваш отец, вероятно, уже беспокоится, что вас так долго нет. Ваш брат, ваш кузен...

– Да, вы правы,– поспешила она ответить тоном, в котором прозвучала нотка не то обиды, не то досады.– Я не подумала об этом. Спасибо, сэр, что вы напомнили мне о моих обязанностях. Пора возвращаться.

Они опять вскочили на лошадей. Неохотно подобрала Луиза поводья, как-то медлительно вдела ноги в стремена; казалось, ей хотелось побыть еще немного в ловушке для мустангов.

* * * *

Когда они снова выехали в прерию, Морис направился со своей спутницей к месту пикника самой короткой дорогой.

Их обратный путь лежал через живописное место, известное в Техасе как «сорняковая прерия». Так назвали ее пионеры-поселенцы, словарь которых не отличался особой изысканностью.

Уроженка Луизианы увидела вокруг себя огромный сад, где цвело множество ярких цветов,– сад, граничащий с голубым сводом неба, насаженный и выращенный самой природой.

Эта живописная местность оказывала облагораживающее влияние на многих даже самых прозаических людей. Я видел, как неграмотный зверолов, обычно не замечавший никакой красоты, останавливался посреди сорняковой прерии и, окруженный цветами, которые касались его груди, долго любовался на чудесные венчики, колышущиеся на бесконечном пространстве; и сердце его становилось более отзывчивым...

– Как здесь хорошо! – воскликнула в восторге креолка, невольным движением останавливая лошадь.

– Вам нравится здесь, мисс Пойндекстер?

– Нравится? Это не то слово, сэр. Я вижу перед собой все, что только есть самого чудесного и прекрасного в природе: зеленую траву, деревья, цветы,– все, что мы выращиваем с таким трудом и все-таки никогда не достигаем равного. Здесь ничего не добавишь – этот сад безупречен!

– Здесь не хватает домов.

– Но они испортили бы пейзаж. Мне нравится, когда не видно домов и черепичных крыш, и трубы не торчат среди живописных силуэтов деревьев. Под их сенью мне хотелось бы жить, под их сенью мне хотелось бы...

Слово «любить», витавшее в ее мыслях, готово было сорваться с ее губ.

Но она вовремя удержалась и заменила его словом совсем другого значения – «умереть».

Со стороны молодого ирландца было жестоко не признаться девушке в том, что и он чувствовал то же. Этим и объяснялось его пребывание в прерии. Если бы не подобное же увлечение, доходившее почти до страсти, вероятно, он никогда не стал бы «Морисом-мустангером».

Романтическое чувство не может уживаться с притворством. Оно скоро исчезает, если не находит себе опору в самой жизни. Мустангеру было бы неприятно признаться даже самому себе, что он охотится за дикими лошадьми только для времяпрепровождения – для того, чтобы иметь предлог не покидать прерию. Сначала, быть может, он и согласился бы на такое признание, но за последнее время он проникся гордостью профессионального охотника.