Собрание сочинений в 10 томах. Том 7

— Идиот! — сказал по-голландски Леонард, говоря самым смиренным тоном и преклоняя колени. — Если ты не вспомнишь, что ты бог, то я отплачу тебе за это, когда мы останемся одни. Вышли этих людей. Хуанна переведет им твои слова!

— Вон, собаки, — закричал на них Оттер, — вон и принесите мне пищи. Я хочу говорить с моим слугой, имя которого баас, и с моей матерью!

— Вот слова Змея, которые он произнес на священном языке! — сказала Хуанна, переведя слова Оттера жрецам.

Четверо дикарей встали и, низко нагнувшись, попятились задом из комнаты. Как только они ушли, Оттер оставил свой трон с восклицанием бешенства, заставившим прочих разразиться смехом.

— Смейся, баас, смейся, если хочешь, — сказал карлик, — ты никогда не был богом и не знаешь, что это такое. Что ты думаешь, баас? Всю ночь я просидел на этом большом стуле, а эти проклятые собаки жгли под моим носом вонючие курения и что-то бормотали. Еще час — и я бросился бы на них и убил бы их, так как ничего не ел и голод делает меня безумным!

— Тс-с… — сказал Леонард, — я слышу шаги. Живее на свой трон, Оттер! Хуанна, станьте рядом с ним, а мы опустимся на колени!

Едва они успели сделать это, как занавес был откинут и вошел жрец, неся деревянный сосуд, покрытый материей. Медленно подполз он к трону с головой, почти касавшейся его колен.

Затем, внезапно выпрямившись, он протянул сосуд, провозгласив громко:

— Мы принесли пищу, о Змей! Ешь и будь удовлетворен!

Оттер взял сосуд и, сняв покрывало, жадно взглянул на его содержимое, но был страшно разочарован.

— Собачий сын! — возмущался он на своем собственном языке. — Разве такую пищу надо подавать мужчине?

И, нагнув вниз сосуд, он показал его содержимое.

Там находилось немного овощей и водяных растений в сыром виде. В середине их был помещен прекрасный рубин, согласно какой-нибудь религиозной традиции или для украшения — неизвестно. Леонард с удовольствием посмотрел на драгоценный камень, но карлик под влиянием голода, забыв о том, что его господин совершил далекое путешествие в поисках таких камней, пришел в ярость и, схватив рубин, швырнул его в лицо жрецу.

— Разве я угорь, — заревел он, — чтобы питаться травой и красными камнями?

Жрец, испуганный странным поведением божества, поднял рубин и убежал вон из комнаты.

Хуанна и Франциско разразились неудержимым смехом, и даже Соа улыбнулась, только Леонард не смеялся.

— О осел! — горько сказал он. — Что ты сделал? Ты швырнул жрецу в лицо драгоценный камень, и он уже никогда не будет приносить их опять!

Оттер пришел в такое уныние и был так жалок, что Леонард простил его, заставив только съесть принесенную пищу.

Едва Оттер покончил с едой, как за дверьми раздались шаги, и в комнату снова вошли жрецы, во главе со стариком, с которым Хуанна говорила при первой встрече с людьми тумана. Его звали Нам.

Леонард стоял в это время возле Соа и заметил, что она, взглянув в лицо старого жреца, с трепетом отступила назад за трон.

Нам распростерся ниц перед богами и затем стал произносить речь, содержание которой Хуанна постепенно переводила своим спутникам. Жрец изъявил горькое сожаление, что Змею было нанесено оскорбление поднесением среди пищи красного камня, известного под названием «кровь Аки». Сделавший это человек должен был поплатиться своей жизнью. Он должен был понимать, что после того как мать и Змей примирились между собой, подносить Джалю эти камни — значит, напоминать ему о совершенном некогда грехе. Такой безумный поступок мог навлечь проклятие на всю страну. Пусть Змей будет спокоен. Уже отдано приказание спрятать эти камни в самое сокровенное место, и это сделал тот самый человек, который совершил преступление. Если он вернется живым оттуда, то будет убит, но он не вернется из места, куда его послали, и в стране нельзя будет найти ни одного камня, который бы напоминал матери о прошлом.

— О Оттер, мой друг, — произнес про себя Леонард, — если я не заплачу тебе за это, то имя мое тогда не Атрем!

— Но довольно говорить о камнях, — продолжал Нам, — я пришел сообщить о более важной вещи. Этой ночью в храме будет собрание всего племени, за час до восхода луны, чтобы мать и Змей могли принять бразды правления над страной в присутствии всего народа. В надлежащее время жрецы проводят в храм богов и их слуг!

Хуанна наклонила голову в знак согласия, и жрец повернулся, чтобы уйти, но прежде чем сделать это, он спросил снова, все ли идет так, как боги желают.

Хуанна велела ему выдавать всем ее слугам пищу и, кроме того, приказала принести рубины, так как «Змей прощает нанесенное ему оскорбление», а она хочет «посмотреть на свою кровь», пролитую много лет тому назад.

— Увы! Это невозможно, матушка! — отвечал тоном сожаления жрец. — Все камни, красные и голубые, сложенные в кожаных мешках, скрыты вместе с оскорбителем в таком месте, откуда их невозможно достать. Других же в это время года нельзя добыть, так как они лежат глубоко в земле, покрытой теперь снегом. Летом, когда солнце растопит снег, их можно найти, если только ваши глаза желают видеть их блеск!

Хуанна не ответила ничего, и жрец вышел. Леонард громко выругался, да и все были в унынии. Оттер заплакал от горя.

— Кто же мог знать это, баас?! — простонал он. — Вид зеленой пищи привел меня в бешенство. Теперь все погибло, и я должен еще несколько месяцев быть богом, если только они не откроют, кто я на самом деле!

— Ничего, Оттер, — сказал Леонард, почувствовав сострадание к карлику при виде его искреннего горя. — Ты потерял эти камни, ты и найдешь их потом как-нибудь. Соа, отчего ты спряталась, когда вышел старый жрец?

— Оттого, что это мой отец, Избавитель! — ответила она.

Леонард свистнул: возникло новое осложнение. Что если Нам узнает ее?

XX. Храм Джаля

В большом смущении Леонард простился с Хуанной, обещая вскоре вернуться, и пошел навестить поселенцев.

Он нашел их в довольно хорошем помещении, причем они были обильно снабжены пищей и находились в тепле. Однако настроение их было подавленное, и они умоляли Леонарда не оставлять их одних, говоря, что каждую минуту ожидают, что их убьют. Он успокоил их как мог, обещав скоро вернуться и напомнив, что жизнь их зависит от поддержания веры в божественность Хуанны и Оттера.

Остаток дня прошел довольно грустно. После первого возбуждения, вызванного их странным положением, наступила реакция, и все чувствовали себя в угнетенном состоянии духа. Молча сидели все в большой комнате, часам к десяти погрузившейся в полнейший мрак. За дверями слышались монотонные голоса жрецов, бормотавших молитвы. Наконец Леонард, на которого эта картина навеяла тоску, встал, объявив, что он пойдет погулять. Подойдя к большим воротам во дворе дворца, он стал смотреть сквозь них.

Туман немного рассеялся, и шагах в ста он увидел двери храма и его стены, футов в пятьдесят высотой. Там шли приготовления к церемонии, и кучки народа толпились у дверей. Больше он ничего не разглядел, так как ворота дворца были заперты и часовые не пропустили его. До захода солнца стоял он и наблюдал, а затем вернулся к своим спутникам.

Прошел еще час. Занавес над входом в комнату был внезапно отдернут, и появились двенадцать жрецов со свечами в руках во главе с Намом. Простершись ниц перед Хуанной и Оттером, они молча лежали на полу.

— Говорите! — сказала наконец Хуанна.

— Мы пришли, о мать и о Змей, — сказал Нам, — вести вас в храм, чтобы народ мог взглянуть на своих богов!

— Хорошо, веди! — ответила Хуанна.

— Но сначала надо облачить тебя, матушка, — сказал Нам, — так как вне храма созерцать тебя никто не должен, кроме жрецов!