Собрание сочинений в 12 т. Т. 1

— Вы миссионер? — спросил доктор.

— Я священник миссии лазаристов. Вас мне послало небо. Но моя жизнь кончена. Расскажите мне о Европе, расскажите о Франции, — ведь уже целых пять лет я ничего не знаю о своей родине.

— Пять лет! Один среди этих дикарей! — воскликнул Кеннеди.

— Это души, которые нуждаются в искуплении, — ответил молодой священник. — Это братья, дикие и невежественные, которых только церковь может наставить и цивилизовать.

Фергюссон долго рассказывал миссионеру о его родной Франции. Тот жадно слушал, и такие слезы струились по его щекам. Время от времени он брал в свои лихорадочно горящие ладони то руки Кеннеди, то руки Джо и пожимал их. Доктор приготовил больному несколько чашек чаю, и тот выпил их с наслаждением. Бедняга почувствовал некоторый прилив сил, смог приподняться и, видя, что он несется по ясному небу, даже улыбнулся.

— Вы отважные путешественники, — начал он, — ваше смелое предприятие завершится благополучно; вы-то увидите ваших родных, ваших друзей, вашу родину, вы…

Несчастный так ослабел, что его пришлось сейчас же снова уложить. Несколько часов он находился в состоянии полной прострации, похожем на смерть. Фергюссон не отходил от него и не мог сдержать своего волнения: он чувствовал, что эта жизнь уходит. «Неужели, — думал доктор, — мы так скоро потеряем того, кого вырвали из рук мучителей?» Доктор снова перевязал ужасные раны и принужден был пожертвовать большей частью своего запаса воды, чтобы освежить пылающее в лихорадочном жару тело страдальца. Вообще он самым нежным и разумным образом ухаживал за ним. К французу мало-помалу возвращалось сознание, но, увы, не жизнь.

Умирающий прерывистым голосом рассказал доктору свою историю. Когда он начал, Фергюссон попросил его говорить на родном языке:

— Я понимаю его, а вас это менее утомит.

Миссионер был молодой человек родом из Бретани, из бедной семьи. Деревня Арадон, где он вырос, находилась в центре департамента Мобриана. Он очень рано почувствовал влечение к духовному поприщу. Ему мало было самоотверженной жизни священника, он хотел опасностей «вступил в орден миссионеров, основателем которого был св. Винцент-Павел.

В двадцать лет он покидает свою родину для негостеприимных берегов Африки, и оттуда, преодолевая всякие препятствия, перенося всевозможные лишения, молясь, он пешком добирается до поселений диких племен, живущих по притокам Верхнего Нила. Прошло два года, а дикари все еще не внимали его проповедям, не откликались на его пылкие призывы, неверно истолковывали его человеколюбие. И вот он попадает в плен к одному из самых свирепых племен — ньямбара, где с ним очень плохо обращаются. И все же он учит, наставляет, молится. Когда однажды племя, у которого он был в плену, после одного из частых побоищ с соседями, разбегается, бросив его на поле битвы, как мертвого, он все-таки не считает возможным вернуться на родину и, верный евангельским заветам, продолжает скитаться по Африке. Самым спокойным временем для него было то, когда его считали сумасшедшим. Он и на новых местах изучает местные наречия и упорно продолжает свое дело. Еще два долгих года он странствует по этим местам, повинуясь сверхчеловеческой силе, дарованной ему богом. Последний год проводит он среди «барафри», одного из самых диких племен — ньям-ньям. Несколько дней тому назад умер их вождь, и злосчастного миссионера почему-то обвиняют в его неожиданной смерти. И вот решают принести его в жертву. Уже в течение почти двух суток длятся его пытки, и ему предстоит, как верно предвидел доктор, умереть на следующий день при ярком свете солнца, как раз в полдень. Услышав звук ружейных выстрелов, он инстинктивно кричит: «Ко мне! Ко мне!» А когда до него доносятся с неба слова утешения, ему кажется, что все это сон.

— Я не жалею, — прибавил он, — о жизни, которая уходит; она принадлежит богу.

— Не теряйте надежды, — сказал ему доктор. — Мы подле вас и вырвем вас у смерти, как вырвали у ваших мучителей.

— Так много я не прошу, — кротко ответил миссионер. — Слава богу, что мне дана перед смертью великая радость пожать дружеские руки и услышать родную речь.

Миссионер снова ослабел. День прошел между надеждой и страхом. Кеннеди был очень подавлен, а Джо украдкой утирал слезы.

«Виктория» еле подвигалась; самый ветер, казалось, хотел дать покой умирающему.

Под вечер Джо объявил, что на западе виден какой-то очень яркий свет. Действительно, небо было словно в огне. На более северных широтах, пожалуй, можно было бы принять это за северное сияние. Доктор стал внимательно наблюдать за таким редким явлением.

— Это не может быть не чем иным, как действующим вулканом, — наконец, проговорил он.

— А ветер как раз несет нас туда, — заметил с тревогой Кеннеди.

— Ну, и что же? — отозвался доктор. — Мы пролетим над ним на такой высоте, где будем в безопасности.

Прошло каких-нибудь три часа, и «Виктория» уже неслась над горами. Она была на 24°15' восточной долготы и 4°42' северной широты. Под нею из огнедышащего вулкана лились потоки расплавленной лавы и высоко взлетали обломки окал… Казалось, какая-то огненная влага низвергается ослепительным каскадом. Зрелище было великолепное, но опасное, ибо ветер продолжал упорно гнать «Викторию» в сторону этой раскаленной атмосферы.

Раз нельзя было обойти это препятствие, надо было перелететь через него. Горелка заработала вовсю, и «Виктория», поднявшись на высоту шести тысяч футов, пронеслась саженях в трехстах от вулкана. Умирающий миссионер мог со своего ложа созерцать действующий вулкан, откуда вырывались ослепительные снопы огня.

— Как это прекрасно, — произнес он, — и как бесконечно могущество всевышнего. Мы чувствуем его даже в самых страшных явлениях природы.

Потоки раскаленной лавы покрывали склоны горы словно огненным ковром. Нижняя часть «Виктории», отражая море пламени, сияла в ночной темноте. В корзине чувствовался сильный жар, и доктор Фергюссон стремился как можно скорее уйти от этого опасного места. К десяти часам вечера вулкан казался лишь красной точкой на горизонте, а «Виктория», опустившись в более низкую зону, спокойно продолжала свой полет.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Гнев Джо. — Смерть праведника. — Бдение над покойником. — Безводная местность. — Погребение. — Глыбы кварца. — Галлюцинация Джо. — Драгоценный балласт. — Открытие золотоносных пород. — Джо в отчаянии.

Чудесная ночь спустилась на землю. Обессиленный миссионер тихо дремал.

— Нет, он больше не придет в себя, — проговорил Джо. — А ведь он так еще молод, бедняга, ему тридцати нет.

— Да, он умрет на наших руках, — подтвердил доктор с отчаянием. — Дыхание его все слабеет, и я бессилен сделать что-либо для его спасения.

— Ах, негодяи, — крикнул Джо, на которого иногда нападали внезапные приступы гнева. — Подумать только, что этот достойный священник нашел еще слова, чтобы пожалеть их, оправдать, простить!

— Посмотри, Джо, какую прекрасную ночь посылает ему бог, его последнюю ночь. Больше он не будет страдать.

Вдруг француз прерывающимся голосом что-то проговорил. Фергюссон подошел к нему. Умирающему было трудно дышать, он просил поднять края тента. Когда это было исполнено, он с наслаждением вдохнул в себя чистейший воздух прозрачной ночи. Звезды трепетали над ним, а луна как бы окутывала его белым саваном своих лучей.

— Друзья мои, — сказал священник слабеющим голосом. — Я ухожу. Да поможет вам бог завершить ваше дело. Да; вернет он вам за меня мой долг благодарности.

— Не падайте духом, — ответил ему Кеннеди. — Это лишь временный упадок сил. Вы не умрете! Можно ли умереть в такую прекрасную летнюю ночь!

— Смерть пришла за мной, — возразил миссионер. — Я знаю. Что ж! Дайте мне встретить ее лицом к лицу. Смерть — начало вечной жизни, конец земным трудам. Поставьте меня на колени, братья, прошу вас!