Собрание сочинений в 12 т. Т. 9

После капитуляции Акрополя Анри д’Альбаре счел, что ему лучше всего вернуться в Корфу. Рана еще давала о себе знать. Непомерно тяжелые месяцы осады надломили его силы. Поселившись на острове, он ежедневно по нескольку часов проводил в доме банкира, где пользовался таким гостеприимством, какого до сих пор не мог добиться ни один посторонний человек.

Так прошло около трех месяцев. Визиты французского офицера к Элизундо, поначалу строго деловые, с каждым днем становились все более дружескими. Хаджина произвела сильное впечатление на Анри д’Альбаре. Она не могла не почувствовать, что он влюблен, видя, с каким восхищением он смотрит на нее, внимает ей! И она не задумываясь взяла на себя заботу о его подорванном здоровье. Ее попечение пошло ему на пользу.

А тут еще и Ксарис, не таясь, выказывал расположение Анри д’Альбаре, чей открытый добродушный нрав все больше и больше нравился ему.

–  Ты правильно поступаешь, Хаджина, - не раз говорил он.
– Греция - наша родина, и мы должны всегда помнить, что перенес этот офицер, сражаясь за нее!

–  Он любит меня!
– сказала она однажды Ксарису.

Признание молодой девушки прозвучало очень просто, как все, что она делала и говорила.

–  Ну, что ж! Прими его любовь!
– отозвался Ксарис.
– Твой отец стареет, Хаджина! Я тоже не вечен!… Где ты найдешь более надежного защитника, чем Анри д’Альбаре?

Хаджина промолчала. Ей хотелось ответить, что и она разделяет чувства Анри. Но вполне понятная сдержанность не позволяла ей признаться в этом даже Ксарису.

А между тем Хаджина и Анри действительно любили друг друга. И в обществе их взаимная привязанность уже не была секретом. Еще ничего не было объявлено, а об их свадьбе в городе говорили, как о решенном деле.

Надо заметить, что банкир благосклонно относился к намерениям молодого человека. Как говорил Ксарис, старик чувствовал, что быстро дряхлеет. Как ни очерствел он душой, его не могла не тревожить мысль о том, что будет с Хаджиной, когда она, унаследовав огромное состояние, останется одна на свете. К слову сказать, денежная сторона дела нисколько не занимала Анри д’Альбаре. Он ни на минуту не задумывался над тем, богата дочь банкира или нет. Его чувство к ней родилось из влечения сердца, а не из низменных расчетов. Он страдал, видя, как безрадостно протекает ее жизнь в отцовском доме. Анри был пленен ее душевной красотой не меньше, чем прекрасной внешностью. Он любил девушку за благородство мыслей, за широту взглядов, за сильный характер и самоотверженную душу, способную на любые жертвы, если того потребуют обстоятельства.

В этом нетрудно было убедиться: стоило лишь послушать, с каким жаром говорила Хаджина об угнетенной Греции и о нечеловеческих усилиях ее сынов, стремившихся вернуть свободу родине, Анри во всем был согласен с молодой девушкой.

Сколько часов проводили они в горячих беседах на родном языке Хаджины, которым Анри уже владел в совершенстве! Какую глубокую радость переживали они, когда победы на море вознаграждали греков за поражения в Морее и Аттике! Анри д’Альбаре приходилось, ничего не упуская, описывать столь памятные ему битвы, в которых он сам принимал участие, он должен был без конца повторять имена греков и иностранцев, отличившихся в кровавых схватках, имена всех женщин, чью участь Хаджина, будь на то ее воля, охотно разделила бы; вновь и вновь рассказывал он о Боболине, Модене, Захариас, Кайдос и о доблестной Андронике, спасенной им в Хайдарской резне.

Как-то раз Анри д’Альбаре упомянул имя этой женщины в присутствии Элизундо, и непроизвольное движение, вырвавшееся при этом у банкира, удивило его дочь.

–  Что с вами, отец?
– спросила она.

–  Ничего, - ответил банкир.

Затем, прикинувшись равнодушным, он обратился к офицеру.

–  Вы знавали эту Андронику?
– спросил он.

–  Да, сударь.

–  И вам известно, что с ней сталось?

–  Нет, - отвечал Анри д’Альбаре.
– По-моему, после битвы при Хайдари она вернулась на родину в Мани. Но я надеюсь, что рано или поздно снова встречу ее где-нибудь на поле боя…

–  Там, где место всем нам!
– подхватила Хаджина.

Почему Элизундо расспрашивал об Андронике? Никто не задал такого вопроса. Да он бы наверное уклонился от ответа. Хаджина не задумывалась над этим, она не знала, какие знакомства были у старого банкира. Да и что могло связывать ее отца с Андроников которой она так восхищалась?

Элизундо, надо сказать, ни разу не обмолвился ни словом о том, что касалось освободительной войны. С кем он был - с угнетателями или угнетенными, - этого никто не знал; впрочем, вряд ли такой человек мог поддерживать кого-либо или что-либо. Достоверно было известно одно, банкир получал столько же писем из Турции, сколько из Греции.

Следует напомнить, что, хотя молодой офицер преданно служил делу эллинов, Элизундо радушно принимал его у себя.

Между тем Анри д’Альбаре не мог дольше оставаться на Корфу. Оправившись от раны, он решил довести до конца то, в чем полагал свой долг. Он часто делился своими планами с молодой девушкой.

–  Вы правы, Анри, долг прежде всего!
– соглашалась Хаджина.
– Хотя мне будет очень тяжело без вас, я понимаю, что вы должны вернуться к своим товарищам по оружию! Да! Пока Греция не станет свободной, надо сражаться за нее!

–  Хаджина, я на днях уезжаю!
– сказал однажды Анри.
– Успокойте же меня, скажите на прощанье, что я дорог вам так же, как вы мне…

–  Анри, - прервала его Хаджина, - мне незачем таить от вас свои чувства. Я уже не дитя и достаточно серьезно смотрю на будущее. Я верю вам, - добавила она, протягивая ему руку, - верьте же и вы мне! Вернувшись, вы найдете мое сердце неизменным!

Анри д’Альбаре сжал руку Хаджины, протянутую ему, как залог любви.

–  Благодарю вас от всей души!
– ответил он.
– Да! Мы… уже принадлежим друг другу. И хотя теперь разлука станет еще горше, зато я знаю - вы любите меня!… Но перед отъездом я хочу переговорить с вашим отцом, Хаджина!… Я хочу убедиться, что он благословит нашу любовь и не будет ей противиться…

–  Я согласна, Анри, - ответила девушка.
– Заручитесь его словом, как вы заручились моим!

Анри д’Альбаре не мог дольше медлить ни одного дня, ибо он уже заранее решил вновь присоединиться к отряду полковника Фавье.

Дела борцов за независимость шли все хуже и хуже. Лондонский договор пока не принес им никакой ощутимой пользы, и невольно думалось, что перед лицом султана европейские державы не решатся пойти дальше благих и совершенно платонических пожеланий.

К тому же турки, опьяненные своими победами, казалось, не были расположены к уступкам. Несмотря на то, что в Эгейском море в то время находились две эскадры - одна английская, под началом адмирала Кодрингтона, другая французская, под командой адмирала де Риньи, а греческое правительство пребывало на острове Эгине, где в полной безопасности без конца совещалось, турки выказывали упорство, в котором было что-то поистине угрожающее.

Впрочем, все объяснилось 7 сентября, когда целая армада из девяноста двух турецких, египетских и тунисских кораблей вошла на обширный Наваринский рейд. Флот этот вез огромные запасы - все необходимое для экспедиции, которую Ибрагим подготовлял против гидриотов.

Итак, Анри д’Альбаре решил присоединиться к корпусу волонтеров именно в Гидре. Этот остров, расположенный возле самой оконечности Арголиды, - один из самых богатых в Архипелаге. Немало пожертвовав и кровью и деньгами ради общего дела эллинов, выдвинув таких отважных, наводивших ужас на турок моря-ков-воинов, как Томбазис, Миаулис, Цамадос, обитатели Гидры очутились в конце концов под угрозой страшного возмездия.

Вот почему Анри д’Альбаре не мог дольше задерживаться в Корфу, если хотел попасть на Гидру раньше солдат Ибрагима. И он окончательно назначил свой отъезд на 21 октября.

За несколько дней перед тем молодой офицер, как было решено, явился к Элизундо и попросил у него руки дочери. Он не скрыл от старика, что уже объяснился с Хаджиной и ему осталось заручиться лишь его согласием. Хаджина будет счастлива, если отец одобрит ее выбор, прибавил Анри, свадьбу отпразднуют по его возвращении. Впрочем, надо надеяться, разлука будет недолгой.