Собрание сочинений в 14 томах. Том 3

Наконец – и надо сказать, что даже Бидуэлл лишь смутно помнил, как именно кончилась эта ночь, – был заключен договор, по которому Билл Рейдер и Чарлз Митчелл отказывались от всех притязаний на участок, именуемый «24-й Эльдорадо». Так с легкой руки какого-то оптимиста-чечако стал называться ручей.

После того как Кинк подписался под договором, они принялись втроем расталкивать Билла. Он долго раскачивался над документом, держа перо в руке, и с каждым его движением в глазах Анса Гендерсона то вспыхивала, то погасала волшебная мечта. Когда драгоценная подпись наконец скрепила договор и песок перешел из мешочка в мешочек, он вздохнул всей грудью и растянулся под столом, где и проспал сном праведника до самого утра.

Наступил день, хмурый и холодный; швед проснулся в плохом настроении. Его рука инстинктивно потянулась к заднему карману – проверить, на месте ли мешочек с песком. Он оказался подозрительно тощим. В голове у шведа зашевелились воспоминания прошедшей ночи. Звуки хриплых голосов окончательно разбудили его. Открыв глаза, он выглянул из-под стола. Какие-то два золотоискателя разговаривали между собой. Они поднялись раньше всех, а возможно, и вовсе не ложились после ночи, проведенной в пути. Они громко выражали свое мнение по поводу совершенной и возмутительной негодности ручья Эльдорадо. Все больше волнуясь, Анс Гендерсон стал шарить в карманах и нащупал договор на участок «24-й Эльдорадо».

А через десять минут кто-то принялся тормошить Хутчину Билла и Кинка Митчелла, которые спали, завернувшись в одеяла. Над ними стоял швед с безумными глазами и тыкал им в нос бумажкой, исписанной каракулями и покрытой кляксами.

– Я думаю взять свои деньги обратно, – бормотал он. – Я думаю взять их обратно.

В глазах у него блестели слезы, в горле клокотали рыдания. Он стоял перед ними, коленопреклоненный, убеждал их, умолял, а слезы так и катились по его щекам. Билл и Кинк не смеялись – не такие уж они были бессердечные люди.

– Первый раз в жизни встречаю человека, который идет на попятный и скулит после заключения сделки, – сказал Билл. – И должен заметить, что это даже как-то странно!

– Вот именно! – сказал Кинк Митчелл. – Купить участок на приисках – все равно что купить лошадь: обратно не продашь.

Изумление их было совершенно искренним. Сами они никогда не позволили бы себе скулить по поводу уже заключенной сделки и поэтому не могли простить подобное малодушие другому.

– Бедный чечако! – пробурчал Хутчину Билл, глядя вслед Ансу Гендерсону, который уныло побрел прочь.

– Но ведь мы еще не дошли до Золотого Дна! – весело напомнил Кинк Митчелл.

К вечеру того же дня, купив на золото Анса Гендерсона по баснословным ценам муки и бекона, они зашагали по кряжу в направлении к ручьям, протекавшим между Клондайком и Индейской рекой.

А через три месяца, в разгар снежной метели, оба возвращались по тому же кряжу и попали на тропу, ведущую к участку «24-й Эльдорадо». Совершенно случайно забрели они сюда. Они и не думали разыскивать свою старую заявку. Из-за снежного бурана ничего нельзя было разглядеть, и только когда они очутились уже на своем бывшем участке, метель немного поутихла, и они увидели отвал, на котором стоял деревянный ворот. Ворот вращал какой-то человек. Они видели, как он поднял ведро с гравием и наклонил его над отвалом. Они увидели также другого человека, который наполнял лоток гравием. Человек этот смутно напомнил им кого-то. У него были длинные руки и волосы цвета соломы. Но только что они стали к нему подходить, как он повернулся, подхватил лоток и стремглав побежал в хижину. Поспешность его была понятна: на нем не было шапки, и хлопья снега падали за шиворот. Билл и Кинк бросились вслед за ним и вошли в хижину. Он стоял у печки на коленях и в кадке с водой промывал лоток.

Он слышал, что кто-то вошел в дом, но был слишком занят и не обратил на них внимания. Они встали позади и смотрели через его плечо. Ловким круговым движением он встряхивал лоток, время от времени останавливаясь, чтобы вытащить самые крупные куски гравия пальцами. Вода в кадке была мутная, и они не могли разглядеть, что было в лотке. Но вдруг человек резким движением поднял из кадки лоток и выплеснул из него воду. На дне показалась желтая гуща, похожая на масло в маслобойке.

Хутчину Билл проглотил слюну. Ему и не снилось, чтобы пробная промывка могла дать столько золота!..

– Неплохой улов, приятель! – сказал он охрипшим голосом. – Сколько тут будет, по-твоему?

Анс Гендерсон отвечал, не поднимая головы:

– Я думаю, будет пятьдесят унций.

– Так ты, должно быть, страшно богат?

Поглощенный извлечением мельчайших крупиц гравия и все еще не поднимая головы, Анс Гендерсон ответил:

– Я думаю, у меня тысяч пятьсот.

– Ого! – сказал Хутчину Билл, и в голосе его слышалось почтение.

– Вот именно, Билл, – ого! – сказал Кинк Митчелл.

Они тихонько вышли из хижины и закрыли за собой дверь.

Батар (перевод М. Клягиной-Кондратъевой)

Батар был сущий дьявол. Так говорили о нем на всем Севере. «Исчадием ада» называли его многие, а хозяин его, Черный Леклер, дал ему позорную кличку «Батар», что по-французски значит «ублюдок». Черный Леклер тоже был сущий дьявол, и пес оказался ему под пару. Есть поговорка: столкнутся два дьявола – быть беде. Это неизбежно. И это стало тем более неизбежным, как только Батар столкнулся с Черным Леклером. Они познакомились, когда Батар был тощим и голодным щенком с угрюмыми глазами, и знакомство их началось с укуса и рычания, потому что у Леклера была привычка по-волчьи вздергивать верхнюю губу, оскаливая белые острые зубы. И он вздернул губу и злобно сверкнул глазами, когда протянул руку и вытащил Батара из кучки копошившихся щенят. Человек и собака, очевидно, сразу разгадали друг друга, потому что Батар, не долго думая, впился своими маленькими клыками в руку Леклера, а Леклер сдавил ему горло большим и указательным пальцами и стал хладнокровно душить его, так что тот чуть не простился со своей молодой жизнью.

– Sacredam, [57] – пробормотал француз, стряхивая кровь, сочившуюся из раны, и глядя вниз на щенка, который, задыхаясь, валялся в снегу.

Леклер повернулся к Джону Хемлину, хозяину лавки на Шестидесятой Миле.

– Вот за что он мне понравиться! Сколько за него, эй вы, мсье? Сколько? Я купить его сейчас, я его купить немедленно!

И Леклер купил щенка и дал ему позорную кличку Батар, потому что возненавидел его лютой ненавистью. Целых пять лет странствовали они по всему Северу – от Шестидесятой Мили и дельты Юкона до верховьев Пелли – и добрались даже до Пис-Ривер, впадающей в озеро Атабаску, и до Большого Невольничьего озера. Оба они прослыли отпетыми разбойниками, и о них ходила такая дурная слава, какой еще не заслужил ни один человек и ни один пес.

57

Sacredam – французское ругательство, соединенное с английским.

Батар не знал своего отца – вот почему он получил такую кличку, – но Джон Хемлин знал, что отцом Батара был громадный лесной волк. Мать свою Батар помнил смутно: это была драчливая, распутная сука с лукавыми глазами, большелобая и широкогрудая, живучая, как кошка, мастерица на всякие проделки и пакости. Верность и преданность были ей несвойственны. Ни в чем нельзя было на нее положиться; разве только ее коварство не вызывало сомнений, а любовные похождения в диких лесах говорили об извращенности ее натуры. Много пороков и много сил было у родителей Батара, и все это досталось ему в наследство, ибо он был плотью от плоти их и костью от кости. А потом появился Черный Леклер, который наложил свою тяжелую руку на этот крохотный комочек трепещущей жизни и принялся мять его, и давить, и кулачить, пока щенок не стал огромным злобным псом, способным на любые каверзы, дышащим ненавистью, мрачным, лукавым, как черт. Будь у Батара хороший хозяин, щенок мог бы стать обыкновенной работящей упряжной собакой, но этого не случилось: Леклер только развил в нем врожденную порочность.

История Батара и Леклера – это история войны, ожесточенной пятилетней войны, и их первая встреча была ее вещим прологом. Надо сказать, что всему виной был Леклер, ибо он ненавидел сознательно и разумно, а голенастый, нескладный щенок ненавидел слепо, инстинктивно и непоследовательно. Сначала жестокость Леклера не была изощренной (это пришло позже); все ограничивалось грубым обращением и побоями. Как-то раз, избивая Батара, Леклер повредил ему ухо. Мускулы были порваны, ухо повисло и болталось, как тряпка, напоминая Батару о его мучителе. И пес ничего не забыл.