Собрание сочинений в 14 томах. Том 5

Шествие замыкал человек. Он сбросил на землю вьюк и седло, обозначив место для привала, и пустил лошадей пастись на свободе. Развязав вьюк, он достал провизию, сковородку и кофейник, потом набрал охапку хвороста и соорудил из камней очаг.

– Ух ты! – воскликнул он. – Как жрать-то хочется! Подавайте сюда хоть железные опилки и ржавые гвозди, – только спасибо скажу хозяюшке да не откажусь и от второй порции!

Он выпрямился, пошарил в кармане, разыскивая спички, и в эту минуту его взгляд упал на склон холма по ту сторону заводи. Пальцы его уже ухватили спичечный коробок, но тут же разжались, и он вынул руку из кармана. Человек явно колебался. Поглядев на посуду, разложенную у очага, он опять перевел взгляд на откос.

– Копну-ка еще разок, – решил он наконец и направился к ручью. – Сам знаю, что толку от этого мало, – словно оправдываясь, бормотал он. – Ну да ведь с едой можно и повременить – вреда большого не будет.

Отступив на несколько футов от первого ряда ям, человек начал второй. Солнце клонилось к западу, тени удлинились, а человек продолжал работать. Он принялся за третий ряд. Поднимаясь вверх по холму, он изрезал склон горизонтальными рядами ям. Середина каждого ряда давала самые богатые золотом пробы, в то. время как в крайних ямах золота не попадалось вовсе. И по мере того как человек поднимался вверх по склону, ряды становились все короче. Они укорачивались так равномерно и неуклонно, что где-то, еще выше по склону, последний ряд должен был превратиться в точку. Мало-помалу намечался рисунок, напоминающий перевернутую букву «V». Сходившиеся кверху края раскопок обозначали границы золотоносного песка.

Вершина перевернутого «V» и была, как видно, целью человека. Не раз его взгляд взбегал вверх по откосу, стремясь определить точку, где должен был исчезнуть золотоносный песок. К этой точке, где-то над его головой на склоне холма, и адресовался человек, фамильярно именуя ее «сударыня Жила».

– Ну-ка, пожалуйте сюда, сударыня Жила! Будьте столь милы и любезны, спускайтесь ко мне!

– Ладно! – заявил он затем, и в голосе его прозвучала решимость. – Ладно, сударыня Жила. Вижу, что придется мне самому подняться к вам и застукать вас на месте. Что ж, так и сделаю! Так и сделаю! – с угрозой добавил он немного погодя.

Каждый лоток земли человек носил промывать вниз к ручью, и чем выше по склону, тем богаче становились пробы, так что под конец он начал собирать золото в жестянку из-под пекарного порошка, которую небрежно засовывал в задний карман штанов. Человек был так поглощен своей работой, что не заметил медленно подкравшихся сумерек – предвестников близкой ночи – и спохватился лишь после того, как ему при всем старании не удалось разглядеть золотых блесток на дне лотка.

Он резко выпрямился. Притворный ужас и изумление изобразились на его лице, и он процедил сквозь зубы:

– Черт побери! Совсем память отшибло. И про обед позабыл!

Спотыкаясь, он перебрался в темноте через ручей и разжег свой запоздалый костер. Копченая грудинка, лепешки и подогретые бобы составили его ужин. Он закурил трубку и, сидя у тлеющих углей, прислушивался к шорохам ночи и глядел на лунный свет, струившийся сквозь чащу. Потом раскатал постель, стащил с ног тяжелые башмаки и натянул одеяло до самого подбородка. Лицо его в призрачном свете луны казалось бледным, как у мертвеца. Но мертвец этот довольно быстро воскрес и, внезапно приподнявшись на локте, еще раз окинул взглядом холм по ту сторону ручья.

– Доброй ночи, сударыня Жила! – сонным голосом крикнул он. – Доброй ночи!

Человек проспал серые предрассветные часы и проснулся, когда косой луч солнца ударил ему в закрытые веки. Вздрогнув, он открыл глаза и долго озирался вокруг, пока наконец не установил связи между событиями вчерашнего дня и настоящей минутой.

Одеться ему было недолго – только натянуть башмаки. Он посмотрел на костер, потом на холм, заколебался, но, поборов искушение, принялся раздувать огонь.

– Не спеши, Билл, не спеши! – уговаривал он самого себя. – Зачем пороть горячку? Взопреешь только, а что толку? Сударыня Жила подождет. Она никуда не убежит, покуда ты будешь завтракать. А сейчас не мешало бы слегка обновить наше меню. Так что ступай и действуй!

На берегу ручья человек срезал тонкий прут, потом достал из кармана кусок бечевки и изрядно помятую искусственную муху.

– Может, спозаранку еще будет клевать, – пробормотал он, закидывая удочку в заводь; а через минуту уже весело кричал: – Ну, что я говорил! Что я говорил!

Катушки у него не было, а терять даром время не хотелось, и он, очень быстро и ловко перебирая леску руками, вытащил из воды сверкающую на солнце десятидюймовую форель. Еще три форели быстро последовали одна за другой, обеспечив ему завтрак. Но когда человек подошел к переправе через ручей, снова направляясь к своему холму, неожиданная мысль поразила его, и он остановился.

– Не мешало бы, пожалуй, прогуляться вниз по ручью, поглядеть, что и как, – пробормотал он. – Кто его знает, какой прохвост может тут шататься поблизости. – И, продолжая бормотать: – Ей-ей, надо бы пойти поглядеть, – человек перебрался по камням через ручей, и все благоразумные мысли тотчас вылетели у него из головы, стоило ему погрузиться в работу.

Он разогнул спину, только когда стемнело. Поясницу у него ломило, и, потирая ее рукой, он проворчал:

– Ну что ты скажешь! Никак не упомню про обед, хоть ты тресни! Нет, надо взяться за ум, не то, чего доброго, превратишься в чудака, который постится от зари до зари.

– Самая что ни на есть распроклятая штука эти жилы – про все на свете позабудешь, – умозаключил человек, залезая на ночь под одеяло. Тем не менее и на этот раз он не позабыл обратиться к холму с прощальным приветствием:

– Доброй ночи, сударыня Жила! Доброй ночи!

Поднявшись с солнцем и наскоро закусив, человек сразу принялся за дело. Он весь дрожал, как в лихорадке. Добыча, попадавшая к нему в лоток, становилась все богаче, и волнение его возрастало. Щеки его пылали – но не от зноя, а от снедавшего его внутреннего жара, – и он не чувствовал усталости, не замечал, как летит время. Наполнив лоток землей, он сбегал вниз промыть ее в ручье и тут же, словно одержимый, тяжело дыша, спотыкаясь и сквернословя, бегом взбирался по откосу и опять наполнял лоток.

Он уже поднялся на сотню ярдов над ручьем и перевернутое «V» начинало принимать довольно отчетливую форму. Стороны золотоносного клина неуклонно сближались, и человек мысленно прикидывал, в какой точке должны они слиться. Там была его цель– вершина «V», и он промывал лоток за лотком, стараясь до нее добраться.

– Ярда на два повыше куста мансаниты и на ярд вправо, – решил он наконец.

Потом им овладело искушение.

– Проще, чем найти собственный нос, – изрек он и, оставив свою кропотливую промывку, взобрался по склону к намеченной цели. Там он наполнил лоток землей и спустился с ним к ручью. Золота в лотке не было ни крупинки. Человек рыл и рыл – то глубже, то на поверхности, промывал один лоток за другим, – но даже самая крошечная золотая блестка не досталась ему в награду за труды. Он пришел в ярость и стал нещадно поносить себя за то, что поддался искушению, затем спустился по откосу и принялся за очередной ряд.

– Медленно, но верно, Билл. Медленно, но верно, – напевал он себе под нос. – Хватать счастье за глотку – не по твоей части; пора бы тебе это знать. Будь умником, Билл, будь умником. Медленно, но верно – вот твои козыри в любой игре. Ну и валяй с них, да так уж и держись до конца.

По мере того как пересекающие склон ряды ямок укорачивались, указывая, что стороны «V» сходятся к одной точке, глубина ям все возрастала. Золотой след уходил в недра холма. Только на глубине тридцати дюймов попадались теперь золотые блестки в пробах. Земля, взятая на глубине двадцати пяти дюймов от поверхности, как и на глубине тридцати пяти дюймов, совсем не приносила золота. У основания «V», на берегу ручья, человек находил золотые блестки у самых корней травы; но чем выше поднимался он по откосу, тем глубже уходило золото в землю. Рыть яму глубиной в три фута, только для того чтобы промыть один лоток, было делом нелегким, а прежде чем добраться до вершины «V», старателю предстояло вырыть еще невесть сколько таких ям.