Собрание сочинений в 20 т. Том 14. Тайна трёх
Шрифт:
Не позади, а впереди нас – вечный Египет. Все наше движение вперед, весь «прогресс» оказался мнимым: думая идти вперед, мы шли назад, и вот куда зашли – в антропофагию. Если уже созрел этот плод «прогресса» у одного христианского народа, то почему бы не созреть ему и во всем человечестве? Озирис, бог мира, уничтожил антропофагию, а Сэт, бог войны, возобновил. Мир начался Египтом и нами кончается. Какое славное начало и какой презренный конец!
Да, мнимым оказался «прогресс». По сравнению с Египтом, мы дики и скудны. Но при всей нашей скудности мы могли бы иметь в прогрессе, не мнимом, а подлинном,
Казалось бы, исходная точка Египта есть борьба двух непримиримых начал, злого и доброго, Сэта и Озириса. Казалось бы, так, но так ли на самом деле?
Кто Озирис, Египет знает; но не знает, кто Сэт: зло или добро, отрицание или иное утверждение, диавол или иной Бог? Этого Египет не знает, не может или не хочет знать; не делает между Богом и дьяволом окончательного выбора. Тут в религиозном знании, в религиозной воле Египта – неразрешимая двойственность.
Нет одного Египта, есть два: Нижний и Верхний, полуночный и полуденный, Красный и Белый, Сэтов и Озирисов (или Горов, потому что Гор – Озирис воскресший).
После поединка Сэта и Гора отец их, бог земли, Гэб, разделил между ними Египет поровну. «Так примирились они, сделались братьями и больше не спорили» (Roeder. Urkunden, 168).
«Примиритесь же, – говорит им богиня Изида. – Это лучше для вас, чем друг друга терзать. Воистину, бог Тот (бог меры) слезы ваши высушит» (Ib., 166).
Вот почему средоточие Египта – святилище Пта, Мемфисского верховного бога, именуется «Весами Обеих Земель»: на одной чаше весов – Египет Верхний, царство Горово, на другой – Нижний, царство Сэтово (Ib., 168). И равновесие весов есть вечная недвижимость Египта.
Сэт-Гор или Сэт-Озирис, с двумя головами на одном теле, воплощает эту религиозную двойственность (Lepsius. Denkm. III, 234 b). И царь – тоже: на челе его две короны, белая и красная, Горова и Сэтова, соединяются; имя царя: Set neb, Ноr neb, «совершенный Сэт, совершенный Гор».
Двойственность – не только в мире этом, но и в том: умершего берет за одну руку Гор, за другую – Сэт, и оба возводят его на небо (пирамида Унаса). Сэт – «ужас» только для слабых: после борьбы и победы умершего Сэт примиряется с ним.
Для нас этот двойной бог – Usiri-Seti, Hor-Seti – из всех богов самый невозможный, немыслимый – Бог-Диавол.
В самом Египте отвращение и тяготение к Сэту борются: недаром Сэт – брат Озириса и братоубийца. Воинственные цари Тутмесы и Рамзесы возобновляют богопочитание Сэта. А Сэти I – имя его от бога Сэта – в своей гробничной надписи именуется Usiri (Озирис), дабы не называть слишком страшного имени Сэтова; слишком страшного или святого, этого Египет не знает, не может или не хочет знать. Тут как бы «темная вода» в глазу Египта.
Проклинает Сэта, но не до конца; благословляет, и тоже не до конца. Только что начертанное Рамзесами и Тутмесами имя его последние цари Нового Царства стирают, соскабливают, разбивают молотом. Неодолимо отвращается от бога войны египетская милость, мирность, невоинственность.
Братство или братоубийство, мир или война, Озирис или Сэт? В этом вопросе безответном – весь смысл Египта.Равновесие весов Мемфисских неустойчиво; ненадежен мир Бога с диаволом: только что помирившись, возобновляют войну. Каждое утро Сэт побеждается Гором; каждый вечер Гор – Сэтом, и битве нет конца.
Сэт не диавол: вообще в египетской религии нет диавола, нет последнего зла, а потому и нет последней борьбы, динамики, цели, конца.
Нужен ли вообще конец, Египет не знает: в этом его бессилие.
Как будто здесь, в Египте, человек уже вкусил от древа познания, но яд еще не разлился по жилам; человек уже просыпается от райского сна, но еще не проснулся; уже изгнан из Эдема, но еще стоит на пороге и смотрит назад.
Человек вышел из рук Божиих. Источник света – позади. От света отходит Египет, и свет для него умаляется. Религиозная двойственность Египта и есть это умаление света, наступающие сумерки.
В свете изначальном воскресение совпадает с концом этого мира, началом того, а в наступающих сумерках идея конца потухает, оба мира не соединяются, а только смешиваются, и воскресение становится «повторением жизни» – nem-anch. Все, что было в веках, повторяется в вечности с совершенным тождеством.
Вот сухой лист падает, кружится в воздухе; так падал и кружился он, будет падать и кружиться бесконечное множество раз, из вечности в вечность.
Вдруг мелочи жизни сцепляются, как стеклышки в калейдоскопе, незнакомо-знакомо, чуждо-родственно, и я ощущаю с трансцендентною ясностью:
Все это уж было когда-то,Но только не помню когда.Мировые круги, циклы, повторяются; конец каждого старого есть начало нового; или не начало, не конец, а только продолжение, возвращение вечного круга.
Египетский nem-anch есть орфический «апокатастазис» (возобновление мира). «Через бесконечно долгие промежутки времени светила небесные уклоняются с пути своего, и тогда все на земле истребляется огнем»; происходит апокатастазис; то положение звездного неба, какое было при начале мира, восстановляется, и мир начинается сызнова («Тимей» Платона).
В мире новом душа вселяется в старое тело, опять живет, опять умирает – и так без конца. Колесо катится не по земле, а вертится в воздухе – движение недвижное. Ужас дурной бесконечности – ужас египетских сумерек.
Озирис – вечная мумия, воскресающий, но не воскресший мертвец. Воскресения окончательного нет – есть только усилие к нему бесконечное.
Тайна о трансцендентности божеской еще сохраняется в мудрости жреческих школ, а в вере народной уже потеряна. Меркнет сознание Бога, сущего над миром. Грань между миром и Богом стирается, происходит не соединение, а смешение двух порядков. Что человек будет Богом, помнится, а что он еще не Бог, забывается. Не в существе между ними разница, а только в мере, в степени.