Собрание сочинений в 3-х томах. Т. I.

Шурка вновь принялся буйствовать: рвался из рук, плевался, кричал, что кулаки не имеют права сажать их под замок.

— Ведите нас в сельсовет, мы сами все объясним! — требовал он.

Но Никита Еремин не собирался уступать ребятам.

— Дайте, детки, срок — будет вам и белка, будет и свисток! — ласково пропел он и, наподдав Шурке коленом в зад, швырнул его в сарай.

Ворота захлопнулись.

— Сколько их там? — спросил Шмелев.

— Семь душ, — ответил Еремин. — Девчонку ты сам выпустил.

— Ничего, мы ее и утром защучим.

Еремин повесил на ворота тяжелый замок, щелкнул ключом, и мужики ушли.

В сарае было темно, как в подземной пещере, пахло свежим сеном, березовыми вениками, тесом.

Шурка отыскал в темноте какую-то палку и яростно принялся колотить по воротам:

— Откройте! Выпустите! Кулачье проклятое! Чтоб вам треснуть! Землей подавиться!

Степа подполз к приятелю и тронул его за руку:

— Уймись! Плетью обуха не перешибешь. — И он обратился к невидимым в темноте ребятам: — А ну, объявляйся, кто здесь?

Мальчишки по очереди назвали себя: Шурка, Митя Горелов, Афоня Хомутов, Колька Осьмухин...

— А где же Уклейкин? — спросил Митя и, помолчав немного, присвистнул: — Эге, да он, никак, смотался! Ловкач-стрекач!

Шурка высказал подозрение, что тут дело нечисто — уж очень Уклейкин настойчиво тянул их катать телеги.

— Кинули наживку, а вы сразу и клюнули. Эх, караси-окуни! — упрекнул приятелей Степа и тут же осекся: он ведь и сам оказался не догадливее других. Теперь вот сиди всю ночь в темном сарае, жди утра, и неизвестно, что будет потом.

Степа принялся ощупывать стены сарая, пока не опрокинул ящик с пустыми бутылками, какие-то ведра и листы старого кровельного железа. Поднялся шум, грохот.

— Кто еще здесь? — вскрикнул Митя.

— Да я это, я! — с досадой ответил Степа. — Хотел лазейку найти...

— Это дело! — обрадовался Шурка. — Бежать надо! Мальчишки обшарили весь сарай: стены новые, прочные,

без единой лазейки, крыша тесовая — не проколупаешь; под стены подкопаться нечем— нет у ребят ни заступа, пи лома, ни топора.

— Как тюрьма — не вырвешься! — уныло заключил Митя.

— Эй, заключенные! — послышался вдруг шепот. — На волю хотите? Это я — Нюшка. И Танька со мной...

Мальчишки бросились к воротам.

Нюшка сообщила: у них есть топор и заступ, в доме Ереминых темно — видимо, все легли спать, а собаке они кинули большую краюху хлеба.

— Тогда сбивайте замок поскорее! — приказал девчонкам Шурка.

Но его перебил Афоня Хомутов: лучше сделать под стену подкоп — так будет тише.

Кряхтя и посапывая, Нюшка с Таней принялись копать землю. Это было не легко, то и дело попадались битый кирпич, гнилушки.

Мальчишки, прижавшись к воротам, сидели в сарае и терпеливо ждали.

Неожиданно у крыльца Ереминых хрипло затявкала и загремела цепью собака.

— Ой! — встревожилась Таня. — Мало мы ей хлеба дали...

— Просто бессовестная тварь. Вся в Еремина. Ты копай, а я ей еще брошу — есть у меня немного.

И Нюшка, оставив заступ, направилась к крыльцу. Но дойти она не успела — от дома к сараю, освещая переулок фонарем «летучая мышь», двигались две фигуры. Нюшка быстро вернулась обратно.

— Никита со своим красавчиком шастает, — шепнула она мальчишкам. — Вы потерпите... Мы опять вернемся.

Захватив топор и заступ, Нюшка с Таней юркнули за угол соседнего амбара.

Никита Еремин обошел сарай, потрогал, цел ли замок, и, заметив подкоп у стены, развел руками:

— Ах, христопродавцы! Да их тут целая шайка-лейка! Гляди да гляди!

— Надо Полкана с цепи спустить, — посоветовал Фома-Ерема.

— Надо, — согласился Никита. — Да я и сам покараулю.

Они ушли. Вскоре к сараю подбежала собака. Она обнюхала свежевырытую землю у стены и злобно зарычала на ворота — оттуда несло незнакомыми и подозрительными запахами.

Приунывшие мальчишки повалились на сено.

— Впрямь как тюрьма, — произнес Афоня. — И замок, и тюремщики, и собака...

— А мы вроде злодеи какие, арестанты, — в тон ему сказал Митя.

— Какие там злодеи! Каждый год на телегах катались, и ничего. А тут на... Очень уж расходился этот Еремин!

— Шурка, может, назло ему песню спеть? — предложил Митя. — Как это там — «богачи-кулаки»...

Невидимый в темноте Шурка приподнялся на сене и хрипловатым голосом затянул на мотив «Марсельезы»:

Богачи-кулаки жадной своройРасхищают последний наш труд,Нашим потом жиреют обжорыИ последний кусок у нас рвут...

Нестройно, разноголосо, но пели все.

За воротами затявкал Полкан.

Песне стало тесно в душном сарае, и она, словно обретя крылья, вырвалась наружу и разнеслась по деревне. В ближних избах просыпались люди, выглядывали в окна и никак не могли понять, откуда это в такой поздний час доносится песня и почему так яростно тявкает собака.

НА КАЗЕННЫЙ ХАРЧ

Как все это произошло, было известно только Фильке да Семке Уклейкину.

Втравив, по наущению Фильки, Степину компанию в историю с телегами, Уклейкин успел вовремя скрыться и не попал в руки Никиты Еремина.

После этого в дело вступил Филька.

Прихватив с собой Уклейкина, он повел его по деревне и потребовал показать те места, куда были угнаны телеги.

— Зачем тебе? — поинтересовался Уклейкин.

— Да так... полюбоваться хочу.

Уклейкин показал. Первая телега, принадлежащая Филькиному отцу, была запрятана в ветлах около пруда, за околицей.

Филька предложил столкнуть ее в воду.

— Да ты что! — удивился Уклейкин — Свою же телегу — и в пруд! Такого уговора не было.

— Подумаешь — телегу укатили! — фыркнул Филька. — Это каждый год бывает. Что тут такого? И ребятам ничего не будет. Подержат их ночь в сарае, а утром поругают и выпустят. А вот ежели телегу в пруду найдут или еще где — это уж не забава. Всыплют тогда артельщикам по первое число! Соображаешь?