Собрание сочинений в 4-х томах. Том 1
Шрифт:
Затем он обрисовал положение крестьян.
Правительство, конечно, делает для них много, но все еще недостаточно! «Смелее!
– взывал к нему фармацевт.
– Необходим целый ряд реформ - осуществим же их!» Дойдя до появления советника, он не забыл упомянуть «нашу воинственную милицию», «наших деревенских резвушек» и лысых стариков, с видом патриархов стоявших в толпе, - «этих обломков наших бессмертных фаланг, почувствовавших, как сильно забились у них сердца при мужественных звуках барабана». Перечисляя членов жюри, он одним из первых назвал себя, а в особом примечании напомнил, что это тот самый г-н Оме, фармацевт, который
«Отец обнимал сына, брат - брата, супруг - супругу. Все с гордостью показывали свои скромные медали, и, разумеется, каждый, вернувшись домой к своей дорогой хозяйке, со слезами повесит медаль на стене своей смиренной хижины.
Около шести часов главнейшие участники празднества встретились за пиршественным столом, накрытым на пастбище г-на Льежара. Обед прошел в исключительно дружественной атмосфере. Г-н Льевен провозгласил здравицу за монарха! Г-н Тюваш - за префекта! Г-н Дерозере - за земледелие! Г-н Оме - за брата и сестру: за искусство и промышленность! Г-н Леплише - за мелиорацию! Вечером блестящий фейерверк внезапно озарил воздушное пространство. То был настоящий калейдоскоп, оперная декорация; на одно мгновение наш тихий городок был как бы перенесен в сказочную обстановку «Тысячи и одной ночи».
Считаем своим долгом засвидетельствовать, что семейное торжество не было омрачено ни одним неприятным происшествием».
К этому г-н Оме прибавлял:
«Бросалось лишь в глаза блистательное отсутствие духовенства. По-видимому, в ризницах понимают прогресс по-своему. Вольному воля, господа Лойолы!»
9
Прошло полтора месяца, Родольф не появлялся. Наконец однажды вечером он пришел.
На другой день после выставки он сказал себе:
«Устроим перерыв - иначе можно все испортить».
И в конце недели уехал на охоту. Вернувшись с охоты он подумал, что уже поздно, а затем рассудил так:
«Ведь если она полюбила меня с первого дня, то разлука, наверное, усилила это чувство. Подождем еще немного».
И когда он вошел к ней в залу и увидел, что она побледнела, он убедился, что рассчитал правильно.
Эмма была одна. Вечерело. Муслиновые занавески на окнах сгущали сумрак; в зеркале, между зубчатых ветвей кораллового полипа, отражался блеск позолоты барометра, на который падал солнечный луч.
Родольф не садился. Видно было, что Эмме стоит большого труда отвечать на его первые учтивые фразы.
– Я был занят, - сказал он.
– Потом болел.
– Опасно?
– воскликнула она.
– Да нет!
– садясь рядом с ней, ответил Родольф.
– Просто я решил больше к вам не приходить.
– Почему?
– Вы не догадываетесь?
Родольф опять посмотрел на нее, и таким страстным взором, что она вспыхнула и опустила голову.
– Эмма...
– снова заговорил он.
– Милостивый государь!
– слегка подавшись назад сказала Эмма.
– Ах, теперь вы сами видите, как
я был прав, что не хотел больше к вам приходить!– печально сказал Родольф.
– Ваше имя беспрерывно звучит у меня в душе, оно невольно срывается с моих уст, а вы мне запрещаете произносить его! Госпожа Бовари!.. Так вас называют все!.. Да это и не ваше имя - это имя другого человека! Другого!
– повторил он и закрыл лицо руками.
– Да, я все время о вас вспоминаю!.. Думы о вас не дают мне покою! О, простите!.. Мы больше не увидимся... Прощайте!.. Я уезжаю далеко... так далеко, что больше вы обо мне не услышите!.. И тем не менее... сегодня что-то потянуло меня к вам! С небом не поборешься, против улыбки ангела не устоишь! Все прекрасное, чарующее, пленительное увлекает невольно.
Эмма впервые слышала такие слова, и ее самолюбие нежилось в них, словно в теплой ванне.
– Да, я не приходил, - продолжал он, - я не мог вас видеть, но зато я любовался всем, что вас окружает. Ночами... каждую ночь я вставал, шел сюда, смотрел на ваш дом, на крышу, блестевшую при луне, на деревья, колыхавшиеся под вашим окном, на огонек вашего ночника, мерцавшего во мраке сквозь оконные стекла. А вы и не знали, что вон там, так близко и в то же время так далеко, несчастный страдалец...
Эмма повернулась к нему.
– Какой вы добрый!
– дрогнувшим голосом проговорила она.
– Нет, я просто люблю вас - только и всего! А вы этого и не подозревали! Скажите же мне... одно слово! Одно лишь слово!
Родольф незаметно соскользнул с табурета на пол, но в это время в кухне послышались шаги, и он обратил внимание, что дверь не заперта.
– Умоляю вас, - сказал он, вставая, - исполните одно мое желание!
Ему хотелось осмотреть ее дом, знать, как она живет.
Госпожа Бовари решила, что ничего неудобного в этом нет, но, когда они оба встали, вошел Шарль.
– Здравствуйте, доктор, - сказал Родольф.
Лекарь, польщенный этим неожиданным для него титулом, наговорил кучу любезностей, а Родольф тем временем оправился от смущения.
– Ваша супруга жаловалась на здоровье...
– начал было он.
Шарль перебил его: он в самом деле очень беспокоится за жену - у нее опять начались приступы удушья. Родольф спросил, не будет ли ей полезна верховая езда.
– Разумеется! Отлично, великолепно!.. Блестящая мысль! Непременно начни кататься.
Эмма на это возразила, что у нее нет лошади, Родольф предложил свою; она отказалась, он не настаивал. Потом в объяснение своего визита он сказал, что у его конюха, которому пускали кровь, головокружения еще не прошли.
– Я к вам заеду, - вызвался Бовари.
– Нет, нет, я пришлю его к вам. Мы приедем с ним вместе, зачем же вам беспокоиться?
– Прекрасно. Благодарю вас.
Когда супруги остались вдвоем, Шарль спросил Эмму:
– Почему ты отвергла предложение Буланже? Это так мило с его стороны!
Лицо Эммы приняло недовольное выражение; она придумала тысячу отговорок и в конце концов заявила, что «это может показаться странным».
– А, наплевать!
– сказал Шарль и сделал пируэт.
– Здоровье - прежде всего! Ты не права!
– Как же это я буду ездить верхом, когда у меня даже амазонки нет?
– Ну так закажи!
– ответил Шарль.
Это ее убедило.
Когда костюм был сшит, Шарль написал Буланже, что жена согласна и что они рассчитывают на его любезность.