Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Тайное свидание. Вошедшие в ковчег

— Видимо, происходит выравнивание температуры подземного потока и воздуха снаружи.

— Этот тип добрался сюда, убедился, что я бегу за ним, и воспользовался лестницей. Когда я спустился, его уже и след простыл.

— К тому же, он и в воду мог нырнуть. Под водой есть горизонтальные туннели.

— Каких-нибудь десять-пятнадцать секунд назад — просто не верится — никакого тумана не было.

— И все-таки попробуем спуститься.

— Хорошо, спустимся, а что дальше? Хотелось бы знать ваши истинные намерения, Капитан...

— Что дальше, говоришь? Доберемся до них, но лучше обойтись без насилия. Без толку задирать их не будем, это ни к чему... Я знаю, что наступление — лучший вид обороны, но все же, если удастся договориться... К примеру, уладить дело так: канал внизу будет считаться границей...

Зазывала осветил своей лампой часы на руке.

— Уже восемнадцать минут прошло...

— После чего?

— После нашего выхода.

— Как быстро время бежит.

— Вы как хотите, Капитан, а я возвращаюсь.

— Куда? — Я не понял, что он имеет в виду.

— Как куда? Откуда пришли. Больше тридцати минут будем отсутствовать, вполне достаточно.

— Да что с тобой? Ведь вот же канал, стоит только спуститься.

— Что мне канал! Это был только предлог.

— Но все-таки стоит проверить. Посмотрим внимательно — может быть, обнаружим следы на берегу.

— Лестница очень опасная. Зачем мне рисковать?

— Но ты же сам это предложил.

— Я ведь уже сказал — предлог.

— Предлог? Для чего?..

— Я не такой дурак, чтобы ввязываться в драку невесть с кем, не зная, враг он или друг. — Зазывала еще раз осветил лампой часы и топнул ногой, словно готовился стартовать в соревнованиях по бегу. — Но тому, кто меня заденет, не поздоровится...

Обратный путь мы проделали гораздо быстрее. Временами мне хотелось окликнуть зазывалу, но не хватало дыхания, и я покорно следовал за ним. Не понимаю. Не понимаю, кого он имел в виду, когда говорил, что кто-то его задел. Продавец насекомых напился и заснул, да я и не помню, чтобы они ссорились. А никого другого не было. Мне показалось, что зазывала болен не только раком.

Дойдя до стрельбища, мы, наконец, остановились. Я не собирался задавать ему вопросы, но он вдруг вложил в самострел стрелу и, обернувшись, стал целиться мне в ногу.

— Начиная с этого места, пойдем молча. А еще, лучше разуться.

— По-моему, Комоя-сан пьян. Он спал по-настоящему, не притворялся.

— Я же сказал — тихо!

От него точно искры сыпались. Сняв ботинки, я сунул их за пояс. Мне хотелось остановить зазывалу, но нас разделял подъемник. А когда я спустился, он был уже на другом конце машинного трюма. Крадучись, я двинулся к последнему штреку. Чего ради мне так заботиться о продавце насекомых? Сам во всем виноват — что посеял, то и пожнет. Мне были невыносимы его наглость и бесцеремонность, особенно по отношению к женщине. Стрелок из зазывалы, конечно, неважный, и целится он так неумело, что вместо продавца насекомых легко может угодить в женщину, если они лежат обнявшись. Но даже если и попадет в него, все равно неприятностей не оберешься. Хорошо еще, если дело ограничится «скорой помощью»... А вдруг узнает полиция? Тогда наш корабль пойдет ко дну еще до спуска на воду. Пусть уж лучше рана окажется смертельной. Тогда можно расчленить труп и по частям спустить в унитаз, и единственное, что останется, — неприятный осадок на душе. А через полгода (в худшем случае) появятся еще два трупа, пораженные раком, и я снова окажусь капитаном без экипажа, утратившим душевные силы для поисков новых кандидатов, достойных «сертификата на право выжить».

Зазывала с самострелом в руках застыл как вкопанный у выхода из штрека. Стрела по-прежнему торчала в самостреле, значит, он еще не выстрелил. Под капитанским мостиком лежал, как свернувшаяся гусеница, спальный мешок в синюю и красную полоску, оттуда доносилось сонное дыхание. Зазывала поставил самострел на предохранитель и гаденько хмыкнул.

— Чутье мне подсказывает, что старики из «отряда повстанцев» собираются этой ночью перейти к действиям.

— Почему?

— Так мне кажется, вот и всё. А Комоя-сан совсем раскис, разве можно столько пить?

15. Члены Союза противников Олимпийских игр носят значок в виде свиньи

На диване ничком лежала женщина, натянув на голову одеяло (к сожалению, нижняя часть тела у нее тоже была закрыта), и посапывала не хуже продавца насекомых. Зазывала уселся на каменную ступеньку посередине лестницы и, отирая ладонью углы рта, забормотал:

— Я ведь и не собирался стрелять. Правду говорю. Даже если бы случилось самое худшее, я все равно не нажал бы на спусковой крючок, ни за что не нажал бы... Я не такой буйный, как это может показаться. Это обычная хитрость... Все равно — дерьмо я, никудышный я человек. Еще ревную, а осталось-то всего каких-то полгода, и станет она ничьей. Жалко ее. Какая женщина, а? Вы так не думаете?

— Думаю. С самого начала.

— Как-то, когда я еще был с якудза, [20] мне в руки попала книжка об эволюционной теории Дарвина. Вроде комикса с картинками. Благодаря этой книжке у меня появился совсем другой взгляд на жизнь. Я не буду говорить, что якудза и прочие подонки ведут борьбу за существование, рискуя головой на каждом шагу, но, так или иначе, вся их жизнь — схватка, в которой выживает наиболее приспособленный. Подонку кажется, что весь мир населен одними подонками. Они стремятся лишь к одному — вырвать друг у друга кусок. И поэтому все подонки страшно завистливы и ревнивы.

20

Якудза — японский преступный синдикат. Так же именуются и его члены.

— Что такое — быть приспособленным?

— Все, кто живет на свете, — уже приспособленные. Например, если бы Комоя-сан ухитрился стащить с девочки трусы, его тоже можно было бы назвать приспособленным.

— Молодец, до всего-то ты дошел.

— При чем тут дошел — не дошел, это эволюционная теория.

— В таком случае юпкетчеру нужен совсем маленький кусок. Крохотный, величиной с него самого.

— А взять религию — она тоже не беспристрастна, существуют ведь ад и рай.

— Теперь я, кажется, понял твою мысль о том, что, если посадить на корабль только людей, заслуживающих доверия, ничего путного не выйдет.

— Чего тут не понять. Это не олимпийская деревня, и нет никакого смысла собирать здесь одних рекордсменов.

— Именно ради этого и существует Союз противников Олимпийских игр.

Кофе закипал. Поставив на край унитаза чашки, я налил в них бурую жидкость, похожую на воду, в которой мыли кисти. Зазывала обнял продавца насекомых за плечи и, приподняв, поднес к его губам обжигающе горячую чашку.

— Комоя-сан, проснитесь, сейчас еще только половина десятого. Нужно посоветоваться, проснитесь.

Продавец насекомых, чуть приоткрыв один налитый кровью глаз, отхлебнул кофе, еще крепче сжал в руках автомат и, молча покачав головой, снова улегся. Мы с зазывалой вернулись к лестнице и чего-то ждали, медленно потягивая кофе. Зазывала, зевнув, сказал:

— Неужели эти типы в самом деле перейдут к боевым действиям? Как вы думаете, Капитан, а?

— Попробуем еще раз вызвать Сэнгоку.

— Зачем?

— Косвенные улики делают его главным подозреваемым.

— Почему среди них одни старики? Неужели нет старух?