Собрание сочинений в 5-ти томах. Том 4. Жена господина Мильтона, Стихотворения
Шрифт:
Как-то к нам приехал дядюшка Джонс и бросил на столик в холле тонкую брошюру с памфлетом, крикнув нам:
– Этот памфлет дороже всех ваших визиток вместе взятых.
Мой отец в то время отбыл по делам в Тейм и, кроме Ричарда, в доме не было взрослых мужчин, только небольшой хихикающий с толстыми щечками медлительный священник по имени Роберт Пори, которого пригласил к нам погостить Ричард. Дядюшка Джонс сказал, что памфлет чудесно написан и начал зачитывать отрывки из него. Памфлет назывался "Почему синод выступает против прелатов".
Автор выступал за сторонников пресвитерианской дисциплины в церкви, которая господствует у шотландцев, отрицал тот факт, что только епископы охраняют церковь от раскола и что если их лишить власти, то сразу появятся бесконечные еретические и независимые секты. Он писал, что если они действительно охраняют церковь от раскола, то только потому, что действуют отупляюще на души
– Подобный стиль, - заметил Ричард, когда дядюшка Джонс прочитал несколько выдержек, - более поэтичен и красив, чем стиль других авторов, мне кажется, что автор напоминает искусного ювелира, пытающегося изготовить орудия, но не может удержаться и украшает затейливой чеканкой обычные орудия войны.
– Все равно, - заметил дядюшка Джонс, - если из этого оружия выпустить пулю, то она убьет противника. Почитай и посмотри, какие дыры он пробивает в рассуждениях архиепископа Эндрюса и архиепископа Ашера из Армага. Тот, кто попытается спорить с этим молодым человеком, - ведь он еще молод, - сразу увидит, что преуспеть в этом трудно.
Ричард взял брошюру, прочитал несколько отрывков и кивнул в знак согласия. Затем поблагодарил дядюшку и сказал, что посмотрит написанное вечером. Но викарий Пори, увидевший краешком глаза имя автора, воскликнул:
– Клянусь Богом, я знаю это имя почти также хорошо, как и мое собственное. Мы с автором вместе учились в школе святого Павла, а затем в Кембридже в Крайст-колледж. Там мы жили в одной комнате и прошли весь курс обучения вместе, а затем тоже вместе отправились в университет в Оксфорд, чтобы получить ученую степень. С тех пор наши дороги разошлись. Могу поспорить на двадцать фунтов против сломанного фартинга, [Самая мелкая английская монета, равная 1/4 пенни, изъята из обращения в 1968 г.] что это тот самый человек - Джон Мильтон!
Дядюшка Джонс захотел выслушать информацию, которой обладал викарий Пори в отношении Джона Мильтона. Но отец Пори не желал дальше распространяться на эту тему, сказал только, что в течение пятнадцати лет практически с юношества до периода возмужания они поддерживали дружеские отношения и никогда не ссорились, но, однако же, никогда не были излишне откровенными между собой, расстались с легким сердцем и не переписывались. Викарий не искал встречи с господином Мильтоном, жившим в Лондоне, хотя его дом находился в четырех или пяти улицах от его собственного. Однажды они случайно встретились на улице и просто поприветствовали друг друга.
Господин Пори сказал, что скорее всего привязанности между ними не было и поэтому не счел себя вправе разглагольствовать о господине Мильтоне, хотя он готов ответить на все вопросы.
– Скажите, - спросил дядюшка Джонс, - действительно ли он обладает удивительной эрудицией, как он здесь об этом пишет, или он просто "бумажный червь"?
– Он постоянно читает книги, занимается музыкой и фехтованием, участвует в диспутах. Даже когда ему было всего семь лет, он предпочитал читать, а не играть в шары или во что-нибудь еще. В колледже он с огромным удовольствием перечитал всю библиотеку, так кошка пьет молоко. Лишь шелест переворачиваемых страниц слышался - книги на греческом, датском, испанском, иврите, французском - казалось, что он вкушает небесный нектар!
Дядюшка его спросил:
– Вам приходилось читать его стихи? Он пишет в предисловии ко второй части памфлета, что предпочитает серьезную и умную поэзию и что давно задумал поэму на английском, чтобы принести славу нашему острову. Он мечтает написать что-то воистину прекрасное, чтобы люди всегда его помнили. Но ему кажется, что в наши неспокойные времена было бы трусостью не поднять вопрос о Боге и церкви, чтобы противостоять нападкам врагов. Поэтому ему сейчас придется оставить свое прекрасное уединение и погрузиться в бурное и шумное море споров, а когда бурное путешествие будет закончено и наша страна снова освободиться от "гнета прелатов, ибо под их тиранией ни один свободный, яркий ум не может расцветать", тогда он снова вернется в объятия своей Музы.
– В этом весь Мильтон, - ответил викарий Пори.
– Мне довелось читать мало его стихов. Я помню две поэмы на латыни, которые он опубликовал, еще будучи в университете. Одна была элегией, в которой автор грустил о смерти доктора Эндрюса, епископа Винчестера, вторая была посвящена смерти доктора Фелтона, епископа Или. В те дни Джон был убежденным сторонником прелатистов. Если мне не изменяет память, он писал о том, как они прогуливаются "в арийских полях в белоснежном стихаре и золотых сандалиях".
– Что это были за стихи?
– продолжал расспросы дядюшка Джонс.
– Первую поэму он мне сам показал, - медленно сказал господин Пори.
– Это была Ода, посвященная утру рождения Христа. Мне кажется, что Мильтон ждал, что я упаду перед ним на колени, ведь он снизошел до того, что позволил мне первому ее прочитать - в последней строке еще не высохли чернила. Поэма была написана весьма гладко. Мне она показалась вариацией веселых рассказов француза Франсуа Рабле, у которого великан-людоед заплакал огромными, как теннисные мячи слезами, когда услышал о рождении нашего Спасителя. Джон изучил все древние легенды и старинные иудейские религиозные книги, чтобы найти там подтверждение того, что ветхозаветные мрачные боги проливали слезы. Но Джон над ними не смеялся, как это делал сумасшедший Рабле. Я ему прямо сказал: "Джон, тебе удалось выправить замысел Рабле", но он рассвирепел, я испугался, что он сделает из меня котлету. Но обычно мы не ссорились, мне пришлось перед ним извиниться и сказать, что я совсем не хотел его обидеть и что я не могу быть объективным судьей поэзии. Он меня простил, но отметил, что "Рабле удалось украсть у меня оригинальную идею, потому что ему повезло - он родился раньше меня, но он испортил все своими грязными французскими добавлениями к измышлениями, но меня это абсолютно не волнует. Рабле для меня ничего не значит, я его презираю и не желаю, чтобы вы мне напоминали о нем".
– И что было потом?
– спросил дядюшка Джонс.
– Ну, после этого, - захихикал преподобный Пори, а затем зевнул, - после этого он прятал от меня свои стихи в ящиках стола и всегда откладывал перо в сторону, стоило мне войти в комнату. Но я еще кое-что видел, он опубликовал эту поэму три года назад в книге Obsequies, [Уступчивость, раболепие (лат.).] напечатанной в издательстве "Пресс" университета. С нами в Крайст-колледж учился Нед Кинг, чей отец был важной персоной - в течение трех королевских правлений он оставался министром по делам Ирландии, и Неду указом короля было присвоено звание члена совета колледжа, которое до того было вакантным, а Джон Мильтон считал, что вакансия предназначается для него. Джон очень страдал, когда увидел, что юноша моложе его на пять лет, который учился гораздо хуже его и мог похвастаться хорошими успехами только в верховой езде и игре в теннис, получил это звание. Я не могу сказать, что Мильтон ему завидовал: считающий себя равным любому не может подвергаться уколам зависти. Но тем не менее ему это было неприятно. Для человека, подобного Джону, быть членом совета колледжа не более, чем забава. Но эта игрушка ему не досталась, а ведь он собирался протянуть за ней свою гордую длань. Он не смог с этим смириться. Однажды появился очень скандальный фельетон "Pasquinata", направленный против Неда Кинга, написанный на латыни, его прикрепили к дверям кладовки колледжа. Фельетон был настолько острым и мастерским, что в авторстве никто не усомнился, Джона потихоньку хвалили члены народной партии, которые терпеть не могли Неда, потому что этот, в сущности, безобидный парень пользовался рядом преимуществ благодаря королевской протекции.
Ричард спросил, почему же Мильтон сочинил о Кинге элегию?
– Дослушайте меня, - заметил господин Пори.
– Эта поэма была написана на английском. Нед был хорошим игроком в теннис и прекрасным всадником, но он не умел плавать. Однажды он отправился в Дублин по спокойному морю и был недалеко от берегов Уэльса, но его судно налетело на скалу, а у них не было спасательных лодок, и Нед утонул вместе с судном. Он стоял на коленях и молился на палубе. Конечно, он не был простым студентом нашего университета. Многие студенты написали в его память стихи на латыни, греческом и английском языках. Среди примерно двадцати поэтов Кембриджа был и Джон Мильтон, который написал элегию на английском. Мне она понравилась, и я понял, что Джон простил беднягу Неда за то, что тот посмел занять его место и "сидел на его стульчике и пил его вино!". Он оплакивал его в стихах так, будто Нед был его братом или одним из тех двух епископов, о котором идет речь в поэме. Он, можно сказать, увенчал его венком из сладко пахнущих цветов. Но мне все равно кажется, что он никогда не простил королю Карлу, что он подписал мандат Неда. Нет, я не хочу обвинять Джона в отсутствии верности или в предательстве, но ему было очень неприятно, что король обладал властью вмешиваться во внутренние дела колледжа и помешал Джону занять соответствующее место.