Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля

А между тем Италия изменилась до неузнаваемости, к власти пришел фашизм. Д’Аннунцио познакомился с Муссолини еще в начале 1919 года. Тогда знаменитый литератор, герой войны, идол воинственно настроенной молодежи смотрел на молодого и дерзкого политика свысока. А тот конкурента побаивался. Когда один оказался у власти, а другой — в Витториале, формально они считались друзьями и переписывались чуть ли не каждый день. Дуче даровал поэту княжеский титул, создал национальную комиссию по изданию его собрания сочинений, всячески превозносил его заслуги перед отечеством, однако выпускать его из Витториале не собирался и постепенно под видом особой заботы окружил его агентами спецслужб. Впрочем, Д’Аннунцио никуда больше не стремился: ему, с юных лет стремившемуся превратить свою жизнь в образец торжествующей Красоты, в новой, отнюдь не эстетичной действительности места не было.

Умер Д’Аннунцио у себя в Витториале 1 марта 1938 года, совсем немного не дожив до своего семидесятипятилетия.

Начало литературной деятельности Д’Аннунцио приходится на 80-е годы XIX столетия, когда в Европе активизируется поиск новых форм художественного выражения, в большей степени отвечающих быстро меняющейся действительности. Уже в середине века на смену восторгам и разочарованиям первых десятилетий приходит период скромных, но действенных идеалов (викторианская эпоха в Англии, Вторая империя во Франции) и в обществе берут верх прочные буржуазные добродетели и принципы развивающегося капитализма. Экономический взлет, технический прогресс, быстрый рост крупных городов — все это изменило облик наиболее развитых европейских стран до неузнаваемости. Ощущая гнет индустриального мира, видя, как огромные безликие толпы заполоняют разрастающиеся метрополии, как эстетическая сфера вытесняется неумолимым прагматизмом, художник понимает, что его идеалы под угрозой, и ищет спасения в «башне из слоновой кости». Искусство, литература отдаляются от практической жизни, художник перестает вмешиваться в вопросы морали, политики, социальных отношений. «Единственное, что требуется от литературы, — пишет известный немецкий исследователь Э. Ауэрбах, — выполнять стилистические задачи, с чувственно-впечатляющей наглядностью изображать любые предметы — вещи внешнего мира, комплексы ощущений, конструкции фантазии, выражать их в новой форме, еще не наскучившей, к тому же раскрывающей своеобразие автора». А так как повседневность пошла и уныла, взор художника обращается к считавшимся ранее периферийными аспектам жизни, и развивается эстетический интерес к сфере безобразного, патологического, ужасного.

Первым течением, выразившим подобные настроения, был натурализм. Влияние Флобера, Гонкуров, Золя на новую европейскую литературу трудно переоценить. Итальянским вариантом натурализма стал веризм, теоретически обоснованный Луиджи Капуаной и в полную силу воплотившийся в творчестве Джованни Верги. В отличие от французов, сделавших материалом своего «исследования» в первую очередь жизнь городской буржуазии, Верга сосредоточил внимание на нравах сицилийской деревни, с неумолимой достоверностью описав тяготы сельской жизни и создав целый ряд ярких, запоминающихся образов. В 80-е годы слава сицилийского автора была в зените, однако к концу столетия в Италии, как и везде, натурализм постепенно сходит на нет. Кризис позитивизма и растущее отвращение интеллектуалов к повседневности привели к тому, что интерес к беспристрастному воспроизведению действительности продержался недолго.

Иное эстетическое кредо исповедовали поэты и художники, видевшие в явленной реальности лишь набор знаков, свидетельствующих об иных, запредельных, истинах, о некоем сокровенном знании, доступном лишь избранным. Способность ощущать «всемирную аналогию», улавливать скрытые от глаз «соответствия» (термины Ш. Бодлера), интуитивно постигать смысл символов провозглашается отличительной чертой художника, творца, тем самым исключительным даром, что возвышает его над толпой. Так, сначала во Франции, а потом и в других странах зародился символизм, во многом определивший развитие европейской литературы на рубеже веков.

В Италии ситуация осложнялась тем, что страна лишь совсем недавно обрела национальное единство. Почти сто лет лучшие умы были одержимы идеей национального объединения, однако эйфория от осуществления давней мечты итальянцев была недолгой. Бурное развитие капитализма в отсталой Италии обострило социальные противоречия и привело человека к отчуждению и потере ценностных ориентиров еще в большей степени, чем в других странах. Это, разумеется, не могло не отразиться и на литературном процессе. Тесная связь с идеологией Рисорджименто определила особый, ангажированный характер итальянского романтизма и предопределила его быстрое увядание после объединения Италии. В новых условиях стало очевидно, что самое мощное течение в итальянской литературе XIX века исчерпало себя и идеологически, и эстетически. Антиромантический пафос объединял такие разные литературные явления последней трети столетия, как «скапильятура», Джозуэ Кардуччи и веризм. В творчестве миланских литераторов, называвших себя «растрепанными» (scapigliati), впервые в итальянской литературе проявились декадентские настроения, которые были подхвачены молодыми бунтарями из французской поэзии. Однако в Италии, где романтики, увлеченные общественно-политической борьбой, никогда не тянулись за голубым цветком и не томились по запредельному, декаданс и символизм не были генетически связаны с национальной традицией. Этим во многом объясняется специфика итальянского декаданса, крупнейшим представителем которого был Габриэле Д’Аннунцио.

Писать стихи Д’Аннунцио начинает еще в колледже, и в 1879 году отец финансирует издание первого сборника Габриэле «Primo Vere». Пока это только проба пера, попытка овладеть поэтическим словом, облечь личные переживания в стихотворную форму. Юный Д’Аннунцио откровенно подражает самому знаменитому поэту того времени — Джозуэ Кардуччи. У него он заимствует и приемы, и мотивы, а порой даже целые фразы. Однако при всей подражательности в этих юношеских стихах уже акцентируются темы, получившие развитие в дальнейшем творчестве поэта: упоение жизнью в ее чувственных проявлениях, неуемная потребность в любви и наслаждение природой.

Второй поэтический сборник Д’Аннунцио «Новая песнь» вышел три года спустя, когда молодой поэт уже жил в Риме. Тираж разошелся мгновенно, критики отмечали художественную зрелость стихов, автор даже удостоился похвалы самого Кардуччи. Но особенно восторженно книгу встретили молодые читатели, уловившие в ней нечто поистине новое, удивительно созвучное их чаяниям и настроениям. С формальной точки зрения, стихи «Новой песни» еще во многом подражательны, но в них уже в полной мере выразилась яркая индивидуальность поэта. Центральное место в сборнике, как и во всей последующей лирике Д’Аннунцио, занимает любовь. Она пульсирует в каждой мысли, каждом ощущении лирического героя, переполняет ликованием его душу, заставляет безудержно радоваться жизни, молодости и, конечно же, природе. Причем природа — не безучастный фон, она воздействует на душу человека, приводит в возбуждение все его чувства, приобщает его к своим древним тайнам. Д’Аннунцио так упивается описаниями природы, что иногда ему отказывает чувство меры. Как заметил один из критиков, «свет его пейзажей столь ослепителен, что, когда читаешь, хочется надеть темные очки». Такое исступление, неумеренность, чрезмерность во всем будут характерными чертами творчества Д’Аннунцио и за редким исключением навсегда останутся неизменным продолжением достоинств его неповторимого стиля.

Почти одновременно с «Новой песнью» Д’Аннунцио публикует сборник новелл «Девственная земля», где пишет о нравах, суевериях, страстях и пейзажах своей родной провинции Абруцци. В этом жанре он будет работать несколько лет и выпустит в свет еще два сборника — «Книга дев» (1884) и «Святой Пантелеймон» (1886). Позже большая часть этих новелл в слегка переработанном виде войдет в сборник «Пескарские новеллы», опубликованный в 1902 году.

Если в поэзии непререкаемым авторитетом для молодого Д’Аннунцио был Кардуччи, то в новеллах он с самого начала ориентируется на крупнейшего итальянского писателя того времени — Джованни Вергу и пишет в русле веризма. О творчестве сицилийского автора в рассказах Д’Аннунцио напоминает и само обращение к сельской тематике, и яркие, рельефно очерченные несколькими крупными мазками характеры, и трагическая безысходность сюжетных коллизий. Иной раз кажется, что отдельные образы и сюжетные ситуации просто перекочевали из сборника Верги «Жизнь полей» в «Девственную землю». Многое в рассказах Д’Аннунцио свидетельствует и о знакомстве автора с французскими натуралистами, причем влияние последних со временем усиливается, и в двух последних сборниках можно без труда уловить мотивы, созвучные новеллам Мопассана и Флобера. Как бы то ни было, Д’Аннунцио-новеллист следует принципам веризма. Он пишет «с натуры», «dal vero», не жалея красок ни на прекрасные описания лунной ночи, ни на отвратительные физиологические подробности, поскольку считает и то и другое неотъемлемыми чертами изображаемой реальности. Он подчеркивает животную природу человека и создает персонажей, которые пребывают во власти инстинктов, действующих помимо их воли, определяющих их поступки, а иной раз толкающих на преступление. От одного сборника к другому натуралистский подход к литературе как к «эксперименту» становится все более осознанным и проработанным.

И все же, даже подражая, Д’Аннунцио остается самим собой, и в новеллах постоянно чувствуется его неповторимое творческое «я». Ярко выраженное лирическое начало постоянно выдает присутствие автора и вступает в противоречие с объективностью беспристрастного натуралиста. Персонажи Д’Аннунцио, эти простые люди, вскормленные той же почвой, что и сам писатель, дышащие тем же воздухом и созерцающие то же море, не несут на себе бремени судьбы и не ощущают неизбывного трагизма бытия, как это свойственно многим персонажам Верги. Их любовь, их жизнь — это часть окружающей природы, их сердца бьются в унисон с природными ритмами, и радостное ощущение полноты жизни, отмеченное нами в стихах Д’Аннунцио, становится определяющим и в новеллах. В этом смысле показателен рассказ «Девственная земля», давший название сборнику. В нем практически нет фабулы: просто влюбленные пастух и пастушка дают волю своей страсти «под палящими лучами июльского солнца». Весь рассказ построен на описании цветов, звуков, запахов, вторящих ощущениям юноши, предвкушающего свидание. Правда, таких безмятежных картин естественного человеческого счастья в первом сборнике немного, а в последующих — и того меньше. Чаще животная страсть влечет за собой преступление и смерть. Но вся образность Д’Аннунцио и в этих случаях строится на сравнениях с природными явлениями и игре эмпирических ощущений. Часто это помогает лишний раз подчеркнуть звериную сущность человеческой натуры. И здесь сказывается еще одна особенность веризма Д’Аннунцио: в отличие от Верги и французов, он практически полностью игнорирует социальные и психологические составляющие поведения человека, сводя его животную сущность к одной лишь похоти. Самый яркий в этом отношении рассказ из первого сборника — «Люди-звери», где героиня отдается свекру «в слепых приступах вожделения», между тем как муж умирает от тифа и по дому ходит маленькая, ничего не понимающая дочка.

В более поздних рассказах тема всепоглощающей страсти получает дальнейшее развитие, обрастает целым рядом характерных нюансов и литературных ассоциаций. Однако не во всех новеллах страсть занимает центральное место. Иногда в сюжете есть лишь воспоминание о былой любви, как в истории о Чинчиннато, удивительно трогательном рассказе о безумном старике, или в новелле «Возвращение Турленданы» (кстати, сюжетно перекликающейся с новеллой Мопассана «Возвращение»). А порой автора занимают совсем другие темы, в частности всякого рода патологии, уродство и болезнь («Ладзаро», «Квашня», «Орсола»), или безудержный фанатизм, сопровождаемый массовой жестокостью и жаждой крови («Святой Пантелеймон», «Герой»), И всегда отличительной чертой новеллистики Д’Аннунцио остаются красочность, эмоциональная насыщенность описаний, импрессионистическая чуткость в воспроизведении природы, вещного мира, быта, нравов и страстей человеческих. Довольно частые заимствования образов и сюжетов носят у него чисто поверхностный характер: его не интересует ни моральная, ни социальная подоплека событий, он никогда не идет вглубь, его сила — в мастерском, удивительно тонком художественном воплощении чувственно воспринимаемой реальности.

К концу 80-х «пескарский» цикл близится к завершению, а вместе с ним заканчивается и ранний, веристский, период творчества Д’Аннунцио. В 1889 году выходит первый из трех романов, объединенных общим заголовком «Романы Розы» (в даннунцианской символике роза означает сладострастие) — «Наслаждение». Автобиографический характер романа бросается в глаза: мысли, чувства, увлечения и поступки героя — все выдает его удивительную близость автору. Андреа Сперелли — утонченный интеллектуал, поэт и художник, купающийся в роскоши и светских развлечениях и, конечно же, покоритель дамских сердец. Он искренне верит в свою исключительность, начисто отметает какие бы то ни было моральные препоны и превыше всего в жизни ставит услаждение собственных чувств. «Он не брезгал никаким притворством, никакой ложью. Большая часть его силы заключалась в лицемерии». Или: «Он утратил всю волю и всю нравственность. Воля, отрекаясь, уступила скипетр инстинктам, эстетическое чувство заменило чувство нравственное». Говоря так о своем герое, автор вроде бы старается отстраниться и судить его со стороны. И все же отстранения не получается: давая развернутые описания предметов и пейзажей, окружающих Андреа Сперелли, передавая тончайшие нюансы его ощущений, рассказывая, как он читает стихи или смотрит на картину, Д’Аннунцио то и дело вольно или невольно упивается его мировосприятием и находит ему оправдание в общем для них поклонении Красоте. «Люди мысли, воспитанные на культе Красоты, всегда, даже при крайней извращенности, сохраняют известную порядочность. Понятие Красоты есть, так сказать, ось внутреннего существа их, к которой тяготеют все их страсти».