Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля

Андреа слышал все это, хотя болтливая графиня Старинна, сидевшая справа от него, постоянно отвлекала его. Слова Дольчебуоно не могли смягчить мучительнейший укол. Ему хотелось бы, по крайней мере, знать все до конца. Но Анджельери отказывалась продолжать, и другие разговоры смешались с опьяняющим запахом всемирно известных роз Виллы Памфили.

«Кто был этот Джиорджио? Быть может последний любовник Елены? Она провела часть лета в Люцерне. Приехала из Парижа. Уезжая с аукциона, отказалась идти к Миано». В душе Андреа все было против нее. Им овладело упорное желание увидеть ее, говорить с ней. Приезд во дворец Фарнезе начинался в десять часов, и в половине одиннадцатого он был уже там, поджидая ее.

Ждал долго. Залы быстро наполнялись: танцы начались, в галерее Ганнибала Караччи, квиритскии полубогини, соревновались в красоте с Ариаднами, Галатеями, Аврорами и Дианами на фресках; кружившиеся пары благоухали духами, затянутые в перчатки руки дам прижимались к плечам кавалеров, усыпанные бриллиантами головы то опускались, то поднимались, иные полуоткрытые уста сверкали пурпуром, иные обнаженные плечи блестели влажным налетом, иные груди, казалось, вырвутся из корсажа от силы горячего дыхания.

— Вы не танцуете, Сперелли? — спросила Габриэлла Барбаризи, смуглая, как олива, девушка, проходя мимо под руку со своим кавалером, двигая рукой веер, а улыбкой родинку в ямочке у рта.

— Да, позже, — ответил Андреа. — Позже.

Не обращая внимания на приветствия, он чувствовал, как в бесполезном ожидании росла его мука, и бесцельно бродил из зала в зал. Это «может быть» заставляло бояться, что Елена не придет.

«И если она действительно не придет? Когда он увидит ее?» Прошла Донна Бьянка Дольчебуоно и, не зная, почему, он подошел к ней, наговорив много любезностей, испытывая некоторое облегчение в ее обществе. Ему хотелось бы говорить с ней о Елене, спрашивать ее, успокоиться. Оркестр заиграл довольно нежную мазурку, и флорентийская графиня пошла танцевать со своим кавалером.

Тогда Андреа направился к группе молодых людей, стоявших у одной из дверей. Тут был и Людовико Барбаризи, и герцог ди Беффи, и Филиппо дель Галло, и Джино Бомминако. Они следили за танцующими парами и несколько грубовато язвили. Барбаризи рассказывал, что во время вальса видел обе округлости на груди графини Луколи. Бомминако спросил:

— Как же это?

— Попробуй. Стоит только опустить глаза в корсаж. Уверяю тебя, не раскаешься.

— Обратили внимание на подмышки г-жи Хризолорас? Посмотрите!

Герцог Ди Беффи указал на одну из танцующих, над белым, как лунийский мрамор, лбом которой пылали рыжие пряди волос, на подобие жрицы кисти Альмы Тадемы. Ее корсаж был соединен на плечах одной лишь простой лентой, и подмышками виднелись два слишком густых красноватых хохолка.

Бомминако стал рассуждать о своеобразном запахе рыжих женщин.

— Тебе хорошо знаком этот запах, — лукаво заметил Барбаризи.

— Почему же?

— А госпожа Мичильяно…

Молодому человеку явно было лестно слышать имя одной из его любовниц, он не возражал, но смеялся. Потом обратился к Сперелли:

— Что с тобой сегодня? Тебя искала, недавно, твоя кузина. Теперь она танцует с моим братом. Вот она!

— Смотрите! — воскликнул Филиппо дель Галло. — Альбонико вернулась. Танцует с Джаннетто.

— И Мути вернулась, с неделю, — заметил Людовико. — Что за красавица!

— Она здесь?

— Я еще не видел ее.

Сердце у Андреа дрогнуло: он боялся, что из одного из этих ртов вырвется что-либо дурное и про нее. Но внимание друзей было отвлечено появлением принцессы Иссэ под руку с датским посланником. Тем не менее дерзкое любопытство толкало его на продолжение разговора о возлюбленной, чтобы узнать что-нибудь, открыть, но он не посмел. Мазурка кончалась, группа начала расходиться. «Она не придет! Она не придет!» Внутреннее беспокойство росло с такой силой, что он думал, было, оставить залы, так как прикосновение с этой толпой было ему невыносимо.

Обернувшись, у входа со стороны галереи он увидел герцогиню Шерни под руку с французским послом. В одно мгновение он встретил ее взгляд, и в это мгновение глаза их обоих, казалось, слились, проникали, впивались друг в друга. Оба почувствовали, что он ищет ее, а она ищет его, оба почувствовали, одновременно, что среди этого шума на душу снизошло безмолвие, что как бы раскрылась некая бездна, куда, силой единственной мысли, исчез весь окружающий мир.

Она шла по расписанной Караччи галерее, где толпа была меньше, волоча длинный шлейф из белой парчи, тянувшийся за нею по полу, как тяжелая волна. Такая белая и простая, мимоходом она отвечала на множество поклонов, принимая усталый вид, улыбаясь с легким видимым усилием, морщившим углы ее рта, тогда как под бескровным лбом ее глаза казались еще больше. И не только лоб, но и все черты лица приобретали, от крайней бледности, почти духовную утонченность. Это уже не была женщина, сидевшая за столом у Аталета, или у прилавка на аукционе, или стоявшая одно мгновение на тротуаре Сикстинской улицы. Ее красота имела теперь выражение высшей идеальности, которая еще больше сияла среди остальных дам, с их разгоряченными танцами лицами, возбужденных, слишком подвижных, несколько судорожных. При взгляде на нее, некоторые мужчины становились задумчивыми. Даже в самых тупых и плоских умах она пробуждала смущение, беспокойство, неопределенный порыв. Чье сердце было свободно, тот с глубоким волнением представлял себе ее любовь, у кого была любовница, тот испытывал неясное сожаление в своем неудовлетворенном сердце, мечтая о неведомом опьянении, а кто таил в себе вскрытую другой женщиной рану ревности или измены, тот чувствовал, что мог бы исцелиться.

И она двигалась так, среди приветствий, под взглядами мужчин. В конце же галереи присоединилась к группе дам, оживленно размахивая веерами, разговаривавших под картиной Персея и окаменевшего Финея. Здесь была Ферентино, Масса Д’Альбе, маркиза Дадди-Тозинги, Дольчебуоно.

— Что так поздно? — спросила последняя.

— Долго колебалась, ехать ли, потому что чувствую себя не совсем хорошо.

— В самом деле, ты бледна.

— Думаю, что опять появится невралгия лица, как в прошлом году.

— Боже упаси!..

— Посмотри, Елена, на г-жу Буассьер, — сказала Джованелли Дадди своим странным хриплым голосом. — Разве она не похожа на одетого кардиналом верблюда, с желтым париком?

— Молодая Вэнлу теряет сегодня голову из-за твоего брата, — сказала Масса Д’Альбе княгине, при виде Софии Вэнлу, проходившей под руку с Людовико Барбаризи. — Недавно я слышала, как она, после польки, умоляла его подле меня: «Ludovic, ne faites plus da en dansant; je frissonne toute…» [7]

7

Людовик, не делайте этого за танцами, я вся дрожу…

Дамы хором расхохотались, продолжая размахивать веерами. Из соседних зал доносились первые звуки венгерского вальса. Явились кавалеры. Андреа наконец мог предложить руку Елене и увлечь ее за собой.

— Я думал, что умру, ожидая вас! Если бы вы не пришли, Елена, я бы вас искал повсюду. При виде вас, я насилу удержался от крика. Всего второй вечер я вижу вас, но мне кажется, что я уже люблю вас, не знаю, с каких пор. Мысль о вас, единственная, беспрерывная, теперь как жизнь моей жизни…

Он произносил слова любви тихо, не глядя на нее, устремив глаза прямо перед собой. И она слушала его, все в том же положении, безучастная с виду, почти мраморная. В галерее оставалось мало народу, Вдоль стен, среди бюстов Цезарей, матовый хрусталь ламп в виде лилий, бросал ровный, не слишком сильный свет. Обилие зеленых и цветущих растений напоминало пышную оранжерею. Музыкальные волны разливались в теплом воздухе, под выгнутыми и гулкими сводами, проносясь над всей этой мифологией, как ветер над сказочным садом.