Собрание сочинений в 8 томах. Том 3. Судебные речи

Обстоятельства дела таковы. 12 сентября 1859 г. дальний родственник умершего купца К. Беляева И. Мартьянов обратился к петербургскому военному губернатору с жалобой на Мясникова, обвиняя его в подделке завещания.

Через три месяца, 18 декабря 1859 г., Мартьянов умер. В 1861 году его мать возбудила дело о подлоге завещания, но также вскоре умерла. Ее правопреемниками были муж и жена Ижболдины и купчиха Пешехонова. Не дожидаясь окончательного разрешения гражданского спора о подлоге завещания, Ижболдин 2 июля 1868 г. обратился к прокурору Петербургского окружного суда с просьбой привлечь братьев Мясниковых и Караганова к уголовной ответственности. Дальнейшие события обстоятельно изложены в речи Кони.

Мясниковы не признали себя виновными. Караганов же заявил, что он, по просьбе Александра Мясникова, на чистом листе бумаги «учинил» подпись от имени Козьмы Беляева, но самого текста завещания не писал.

Экспертиза установила, что подпись завещания подделана.

В дальнейшем А. Ф. Кони вспоминал: «Присяжные заседатели совещались пять часов (Кони, по всей вероятности, ошибся; газеты утверждали, что присяжные совещались всего 30 минут) и среди всеобщего напряженного внимания вынесли решение о том, что завещание не подложно, и тем самым произнесли оправдательный приговор относительно подсудимых. Приговор этот был понятен. Если с ним трудно было согласиться с точки зрения тяжести и доказательности улик, собранных по делу, совокупность которых должна бы привести присяжных к обвинительному ответу, согласному с логикой фактов, то, с другой стороны, с точки зрения житейской, решение присяжных было легко объяснимо. Пред ними были люди, выстрадавшие четырнадцать лет мучительного состояния под подозрением; один из них лежал пред ними бессильный н разрушенный физически, другой — Караганов — стоял полуразрушенный духовно, собирая последние силы своего мерцающего ума на защиту своих бывших хозяев. Если из дела выяснилось, что путем подложного завещания Мясниковы завладели имуществом Беляевой, то, с другой стороны, было с несомненностью ясно, что все это имущество было Беляевым приобретено от Мясниковых, благодаря участию его в их делах. Присяжным было видно, что Беляев с преданностью верного слуги любил сыновей своего старого хозяина, как родных детей, и что вместе с тем он думал, как видно было из клочков бумаги, на которых он пробовал написать проект завещания, об обеспечении своей жены, но не выразил этого окончательно, вероятно, лишь по свойственному многим боязливому отвращению к составлению завещания. Затем, в деле не было действительно пострадавшего от преступленияи ввергнутого в нищету или тяжелое материальное положение, так как та спутница жизни Беляева, которой он несомненно собирался оставить часть своего имущества, признавала себя совершенно удовлетворенной и обеспеченной сделкой с Мясниковыми…

…Не избежала нападений, по этому делу, — продолжал А. Ф. Кони, — и адвокатура. Против К. К. Арсеньева было воздвинуто целое словесное и печатное гонение за то, как смел он выступить защитником одного из Мясниковых. Были забыты его научные и литературные заслуги, благородство его судебных приемов и то этическое направление в адвокатуре, которого он, вместе с В. Д. Спасовичем, был видным представителем… Быть может, в этих завистливых нападках лежала одна из причин того, что вскоре русская адвокатура утратила в своих рядах такого безупречного и чистого, как кристалл, деятеля» («Приемы и задачи прокуратуры», см. т. 4 наст. Собрания сочинений).

Необыкновенно трудной была роль прокурора, которую «С.-Петербургские ведомости» назвали «адской». Суворин в этой же газете, называя речь А. Ф. Кони «блестящей», писал:

«Я слышал его обвинительную речь и никогда, ни после одной речи, не выходил я из заседания суда с таким удовлетворенным чувством, с таким уважением к представителю судебной власти, как после речи Кони. Я считаю ее образцовою и по форме и по содержанию… Превосходный критический разбор преступления, темного, запутанного, все нити которого порваны временем» («Недельные очерки и картинки», «С.-Петербургские ведомости» 1872 г. № 57).

Необходимо отметить, что приговор присяжных вызвал бурную реакцию печати. «Мясниковых оправдали!—писало с возмущением «Новое время». — Вот какой крик разнесся по всему Петербургу… Крик это обозначает общее недовольство» (1872 г. № 56).

Петербургские газеты посвящали этому делу передовые статьи. Не остались в стороне и журналы «Отечественные записки» и «Вестник Европы».

Оправдание лиц, совершивших подлог завещания на такую огромную сумму, при осязаемой виновности подсудимых дало пищу для обвинения судей, адвокатов и прокурора в серьезных злоупотреблениях. «С.-Петербургские ведомости» писали, что «присяжные подкуплены, они, как и адвокаты, получили по 300 тыс. руб.».

Упреки слышались и в адрес обвинителя, произнесшего слишком «объективную» речь.

В передовой статье «Московских ведомостей» (1872 г. № 103) говорилось, что Кони излагал до мелочей соображения, по которым прокуратура предала Мясниковых суду, словно имел целью выгородить ее от подозрений в несостоятельности обвинения. «Он шел словно ощупью, как будто стараясь убедить самого себя, медленно ступая, как бы неуверенный в твердости почвы под ногами, он как будто говорил присяжным: «Вы видите, господа, обвинительная власть имела много оснований привлечь Мясниковых к суду, ока была вправе начать преследование, ибо — посмотрите, сколько тут возникло сомненйй».

Подробному рассмотрению этого дела была посвящена работа В. К. Иванова «Взгляд на дело Мясниковых с общественной точки зрения», СПб., 1872.

По протесту прокурора Сенат отменил оправдательный приговор, и дело было направлено в Московский окружной суд, который вновь вынес оправдательный приговор.

Стр. 178Откуп — система взимания государственных налогов частными лицами, вносившими определенную сумму государству,

зачастую значительно меньшую, чем собранная ими. Откупа были тягостными и разорительными для народного хозяйства и обогащали в основном частных лиц. Система откупов характерна для дореволюционной России.

Стр. 208Фамилия «Беляев» писалась с буквой «ять» — Беляев.

Стр. 231«Несть эллин и иудей» — «нет ни эллина, ни иудея», т. ei. все люди равны. Из послания апостола Павла к галатам.

Стр. 232С 14 по 16 февраля 1874 г. продолжалось заседание первого отделения Петербургского окружного суда с участием присяжных заседателей по делу о лекаре-акушере Василии Колосове и дворянине Александре Ярошевиче,обвиняемых в том, что в 1870 году в сообществе с отцом последнего, Феликсом Ярошевичем, бежавшим из России после осуждения за различные преступления, основали сообща в г. Брюсселе типографию для подделки различных ценных бумаг, в том числе и акций Общества Тамбовско-Козловской железной дороги, часть из которых (253 акции по 100 рублей каждая) была привезена в Петербург для выпуска в обращение, т. е. в преступлении, предусмотренном ст. 1194 Уложения о наказаниях. А. Ярошевич обвинялся также в попытке покушения на жизнь Колосова, т. е. в преступлении, предусмотренном ч. 2 ст. 1457 Уложения о наказаниях («Судебный вестник» 1874 г. № 36).

Заседание, за некоторыми исключениями, проходило при открытых дверях. Председательствовал на нем товарищ председателя К. Д. Батурин, обвинял прокурор суда А. Ф. Кони, защищали: В. Колосова — присяжный поверенный В. Н. Языков, А. Ярошевича — присяжные поверенные П. А. Потехин и Е. И. Утин. Со стороны гражданского истца — Общества Тамбовско-Козловской железной дороги — присутствовал присяжный поверенный В. И. Богаевский.

Подсудимый Колосов на следствии и во время судебного разбирательства пытался играть роль важного полицейского и политического агента, выезжавшего за границу для сбора сведений о русских эмигрантах, на что намекал в защитительной речи и Н. Н. Языков. «Вообще, — писали «С.-Петербургские ведомости», — он, видимо, старался выказать свое всеведение по части политической агентуры, но как-то выходило, что всеведением он отличался только по части плутов и мошенников, которых знал и в Петербурге, и за границей весьма обстоятельно» (1874 г. № 47). И заслуга А. Ф. Кони состояла в том, что своей обвинительной речью он сумел доказать не только виновность Колосова в преступлении, но и то, что последний не имел никакого отношения к политическим делам и не имел зачастую никакого представления о тех революционерах, за которыми якобы должен был следить.

Общее впечатление от процесса, как писали многие газеты, было крайне тяжелым. Перед судом проходила «среда лжецов, мошенников, нахалов, лжесвидетелей, людей без религии, нравственности, убеждений», виднелась «такая куча всякой грязи и человеческого падения, что сердце сжималось от боли…» («С.-Петербургские ведомости» 1874 г. № 47).

Решением присяжных заседателей В. Колосов и А. Яро-шевич были признаны виновными. Петербургский окружной суд постановил: «Колосова лишить всех прав и сослать в Сибирь на поселение в места не столь отдаленные. Ярошевича, не лишая прав, сослать на житье в Тобольскую губернию. Гражданский иск Общества Тамбовско-Козловской железной дороги признать не подлежащим удовлетворению. Расходы по печатанию новых акций должны быть покрыты после описи имущества Колосова» («Судебный вестник» 1874 г. № 36— 43; «С.-Петербургские ведомости» 1874 г. № 45—56).

Стр. 249Речь идет о революционере Сергее Геннадиевиче Нечаеве, основателе тайного общества «Народная расправа». После убийства студента Иванова, пытавшегося выйти из общества, бежал в Швейцарию, где в 1872 году был арестован и выдан царскому правительству как якобы уголовный преступник.

Стр. 262По всей вероятности, А. Ф. Кони имел в виду широко известную в 50—60-е годы XIX в. повесть И. С. Тургенева «Андрей Колосов».

Стр. 269 Дело об убийстве иеромонаха Иллариона слушалось в 1873 году в первом отделении Петербургского окружного суда с участием присяжных заседателей. Подсудимый, крестьянин Новгородской губернии Иван Михайлов, 18 лет, обвинялся в том, что 10 января 1873 г., по заранее обдуманному плану с целью грабежа проникнув в келию иеромонаха Иллариона, убил его ножом И похитил ценное имущество, т. е. в преступлении, предусмотренном ст. 1453 Уложения о наказаниях (ред. 23 марта 1871 г.).