Собрание сочинений в четырех томах. 1 том

Алеша осмотрелся и увидел: станок, у которого его поставили работать, болторезка, был нехитрый, ячейка комсомола — слабенькая, но дружная, ребята хорошие. Работать можно. Он кинулся в дело.

Теперь он снова был по горло занят. Утром по гудку бежал на завод, а поздно ночью возвращался. Как и большинство других комсомольцев, он все вечера проводил в ячейке.

Он охотно брался за любую работу. Подметал пол в красном уголке, разрисовывал стенгазету, волочил тачку с железным ломом на субботнике, организовал общеобразовательный кружок, ходил в ЧОН. Он даже хотел записаться в драмкружок, но его не приняли. Он хотел один переделать все дела, и чем больше он работал, тем сильнее росла в нем жажда все охватить и все двинуть.

Он простудился на субботнике. Мать силой уложила его в постель и напоила горячим молоком. Но он вспомнил, что сегодня занятия общеобразовательного кружка, и убежал через окно из дому. Он бежал по слякотной улице, стараясь не дышать ртом, чтобы еще пуще не простудиться, — при этом он больше всего боялся, что не сможет тогда провести занятие в кружке.

Скоро Алешу избрали в бюро ячейки, а когда рабочие выдвинули Андрея Глину в завком, ячейка единодушно выкрикнула Алешу в секретари ячейки. Он растерялся от неожиданности, смутился, замахал руками, но все закричали: «Просим! Просим!» — и он, откашлявшись, сказал:

— Ладно! Только ж, ребята, чтобы работать дружно и вместе.

Кружан вспомнил, наконец, где он видел этого скуластого парнишку, который сейчас требовал у него отчета. Ведь он совсем недавно приходил сюда с мешком за плечами вступать в комсомол. А теперь он уже секретарь ячейки.

«Ишь ты! — злобно подумал Кружан. — Они в гору, а мы под гору...»

Он выгнал Гайдаша из горкома, заявив, что никаких отчетов делать не будет, и, расстроенный, пошел домой.

«Они в гору, а мы?..» — думал он по дороге.

Он пришел в коммуну и, не снимая сапог, повалился на койку. Жесткая кровать скрипнула под ним. Вот уже почти пять лет он не знает других кроватей. У него ни семьи, ни хаты. Все это он сжег. Он вспомнил, как пылал отцов хутор. Где отец? Где мать? Старая... жива ли?

Он лежал, уткнувшись лицом в стену. По комнате вяло бродили сумерки. Потрескивал старый сухой паркет. Кружан вздохнул.

В дверь постучали.

— Ну! — хрипло отозвался Кружан. — Ну! — Но не повернулся. Он слышал, как кто-то вошел, аккуратно прикрыв за собой дверь. — Ну? Кто там? — сердито пробурчал Кружан. — Кого принесло?

— Меня, очевидно, — ответил кто-то знакомый.

— Кто? — рассердился Кружан.

— Я, Рябинин.

Кружан вскочил с койки. Действительно, Рябинин стоял перед ним, устало улыбаясь.

— Ну, здравствуй, Глеб, — сказал Рябинин, переступив порог. Кружан молча протянул руку. Рябинин пожал ее и сел на табурет. — Как жизнь?

— Ты зачем пришел? — спросил Кружан. — Я тебя слушаю.

— Я по делу, Кружан. Знаю, чаем не напоишь.

— Ты брось меня разыгрывать! — вскипел Кружан. — Зачем пришел?

— А! Ну хорошо! Мы оба члены партии, Кружан, вот зачем я пришел. Ты на меня чепуху возвел, я на тебя могу наговорить вдесятеро. Зачем? Есть у нас орган один для этих дел. Давай сходим туда, а?

— Мне ходить незачем. Туда виноватые ходят.

— А ты, конечно, во всем прав? Понятно. Но, может быть, все-таки сходим? Недалеко ведь...

— Все? — насмешливо спросил Кружан. — Можете быть свободны.

— А все-таки пойти тебе придется. Ну, не хочешь в контрольную комиссию, тогда пойдем к секретарю горкома партии. Видишь ли, Максим Петрович нас с тобой дома ждет. Велел тебе кланяться и звать в гости.

Кружан потемнел.

— Максим Петрович? — спросил он тихо. — Так ты, значит, и его в это дело впутал? Ну что ж, пойдем! Пойдем, раз так. Тебе же хуже будет. — Он пришел вдруг в сильное возбуждение: — Да, да, обязательно пойдем! — Он искал кепку, куртку и кричал: — Вот мы поговорим там!..

Рябинин спокойно ждал, пока Кружан оденется.

Он уже был сегодня у Марченко. Пришел к нему в горком партии и без всяких предисловий сказал:

— Ну вот, Максим Петрович, я выполнил ваше поручение: я присмотрелся к Кружану.

Марченко поднял на него свои пытливые, острые глаза.

— A-а! Вот как! — проговорил он. — Хорошо! — Он еще раз внимательно посмотрел на парня. — И костылей, гляжу, у тебя уже нет. Выздоровел?

— Вполне.

— Отлично! Очень хорошо. Ну, рассказывай, голубок...

— Я хотел бы все это при товарище Кружане рассказать вам, — твердо сказал Рябинин. — Прошу нас обоих вызвать.

Тогда-то они и условились, что Рябинин вместе с Кружаном придут к нему вечером домой.

Они пришли к Максиму Петровичу и застали там Юльку. Она сидела на своем любимом месте — в уголке большого кожаного дивана.

Кружан смутился, застав здесь Юльку, и пробурчал что-то. Но Максим Петрович уже сделал знак девочке, и она ушла.

— Ну? — сказал Максим Петрович, оглядывая проницательным взором ребят. — Пришли, наконец? Хорошо, что пришли. Хорошо, что сами пришли. А то я, — усмехнулся он, — совсем уж собрался вас обоих вызвать, поговорить. Хотите чаю? — неожиданно спросил он.

— Выпью, — согласился Рябинин.

— Не надо, — буркнул Кружан.

Максим Петрович налил чаю, подвинул сахар и опять внимательно-остро посмотрел на ребят.

— Как же нам не прийти? — сказал Рябинин. — Нам больше идти некуда. Выше партийного суда для нас суда нет. Мы к вам, Максим Петрович, как к представителю партии пришли.

— Я слушаю вас, — спокойно ответил Максим Петрович.

Рябинин поглядел на Кружана, — может, он сам хочет начать разговор? Но Кружан молчал, ерзал на стуле. Пауза затягивалась.

Максим Петрович усмехнулся.

— Молчите? — покачал он головой. — Так. А молчать вам нельзя. Вы, именно вы оба, перед партией за комсомол отвечаете. Вы коммунисты, представители партии в комсомоле. Партийное ядро в нем. Ядро, — повторил он и вдруг прищурился. — Вот и раскусим сейчас, какое вы ядро. Ссоритесь? — неожиданно спросил он Кружана.

— Да нет... — растерялся тот.

— Нет? А отчего же? Ссориться надо, — так же неожиданно заключил Максим Петрович. — Мы тоже, бывало, «ссорились». Кое с кем — навеки.

— Мы не ссоримся, — ответил Рябинин. — Мы, Максим Петрович, во взглядах разошлись. В характерах.

— Глупые он разговоры говорит, — перебил Кружан. — При чем тут характеры? Надо коммунистом быть, а не...

— Коммунистом надо быть, — согласился Максим Петрович. — А он, что же, плохой коммунист, так, что ли?