Собрание сочинений в четырех томах. Том 2. (выборочно)

Ребята молча повернулись к нему и ждали.

— Я с удовольствием помогу Пронину…

— Без тебя обойдемся, — протянул кто-то из ребят.

Остальные молчали.

Петя стоял перед ними и ждал. В глазах его скапливались слезы. Бунька смотрел на Петю с удивлением и сочувствием.

— Ну что же вы? Говорите, что ли!.. Стоит человек… Тоже какие-то… — растерянно бормотал он, переводя глаза на товарищей.

— Ну как, ребята? — притворно равнодушным голосом спросил Игорь. — Набатов свою помощь предлагает.

— Пусть помогает.

— Пусть. Нам-то что!

Витя Волков прищурился и с презрительной улыбкой оглядел Петю с головы до ног.

Петя повернулся и медленно пошел к своей парте.

Ребята неодобрительно посмотрели на Волкова.

— Лежачего не бьют, знаешь? — тихо бросил ему Игорь и громко сказал: — Набатов! Договорись с Бунькой насчет занятий.

* * *

Наступили трудные дни. Петя и Бунька не расставались. Ребята видели, как Петя медленно и упорно объяснял что-то своему подшефному.

Терпению Пети удивлялся весь класс. Даже Волков говорил товарищам:

— Если б на меня, я бы не выдержал! Он ему одно, а тот другое!

Однажды ребята подошли к Пете:

— Ну как? Подвигается дело?

— Подвигается, — сказал Петя и смущенно улыбнулся.

Бунька похудел, толстые щеки его побледнели, и только уши были красными от волнения.

Андрей Александрович потирал руки и чему-то радовался про себя. После уроков он приходил к ребятам в пионерскую комнату, рассказывал о своих школьных годах и однажды, глядя на Петю, сказал:

— Школа учит жить в коллективе.

* * *

На контрольных работах Бунька вел себя молодцом. Он спокойно выполнял задание; отвечая у доски, не искал глазами поддержки у товарищей, и мел не прыгал в его руке.

Внимание ребят теперь привлекал Петя. Он волновался. Когда Бунька стоял у доски, Петя не отрывал от него глаз, безмолвно шевелил губами и болезненно морщился в ожидании ответа. Андрей Александрович часто взглядывал на мальчика. Ребята перешептывались.

Однажды в раздевалке кто-то окликнул Набатова. Он обернулся и увидел Витю.

— Тебе в какую сторону идти? — небрежно спросил тот.

Петя вспыхнул и радостно ответил:

— Мне… куда ты…

НОВИЧКИ

Я была больна и целые дни проводила на балконе. Наверху синело небо с мягкими разорванными облачками; в полинявшей осенней зелени деревьев кричали воробьи. А внизу прыгали, смеялись и играли дети… Я не прислушивалась к их голосам, не запоминала их лиц и имен.

Но однажды мое внимание привлекла маленькая девочка с большой сумкой. Она вышла из нижней квартиры и остановилась под моим балконом, пересчитывая зажатые в руке деньги. Сначала я увидела только ровную полоску пробора на аккуратно причесанной голове, две косички, длинные ресницы и пухлые губы. Потом она подняла голову и, глядя куда-то вверх, стала перечислять вслух то, что ей нужно было купить:

— Щавель… картошка… лук… — При этом она все время высовывала кончик языка, озабоченно смотрела на свою ладошку со смятыми деньгами и тихонько соображала: — Можно без луку…

Ома была в большом затруднении, а когда из дому вылез пухлый мальчуган и протянул ей пустую бутылку, она совсем растерялась.

— Ах, бабушка…

Малыш посмотрел на нее круглыми карими глазами:

— Мише молока…

— Ну вот… — растерянно сказала девочка и, оглянувшись, крикнула: — Бабушка, возьми Мишу!

Потом присела на корточки, вытащила из кармана чистую тряпочку и вытерла малышу нос.

— Я сегодня куплю щавель… зелененький… — нараспев сказала она.

— И молока, — обхватив ее шею толстыми ручками, добавил малыш.

— А луку куплю тебе свежего-пресвежего…

— Нет, молока, нет, молока… — запротестовал малыш, оттопыривая нижнюю губу и обиженно, исподлобья глядя на девочку.

— Бабушка, возьми Мишу! Бабушка!

Нижнее окно раскрылось, и оттуда выглянула старушка.

— Батюшки мои, да как же это он вылез-то? — сказала она, протягивая руки.

Девочка с трудом подняла брата и посадила его на подоконник, потом она отдала старушке пустую бутылку и побежала к калитке.

Вернулась она скоро. Сумка, из которой торчала всякая зелень, перевешивала набок ее тонкую фигурку. Но лицо было довольное, глаза блестели.

Старушка, шлепая туфлями, семенила ей навстречу.

— Бабушка, я все-все купила. А тетенька одна такая добрая попалась, все спрашивала, как я хозяйничаю. Я ей сказала, что мама у нас в больнице, а папы давно нет — умер… Смотри, что я купила Мише… — Она вынула из корзинки красного петушка на длинной палочке. — Его сосать нужно! Сладкий, прозрачненький!

Она сглотнула слюнку и счастливо улыбнулась.

— Ну и себе бы купила, — с сожалением сказала старушка.

— Ну, себе! Дома есть печенье!

Дверь захлопнулась, и на дворе стало тихо.

А под вечер на асфальтовую площадку собрались ребята со всего двора. И почему-то теперь я стала различать их голоса, имена и лица. Моя знакомая, которую звали Лелей, играла с девочками в мяч, прыгала через веревочку. Прыгая, она все время поглядывала на своего толстого братишку, который вертелся около старших ребят. Они охотно сажали его на плечи, тискали в объятиях и смеялись каждому его слову.

— Медвежонок! Медвежонок!

— Мишка-топтыжка!

Малышу это надоело.

— Я к Леле хочу!

Леля бросила игру.

— Ну иди, иди ко мне… Ребята, не надо трогать его руками… Он похудеет от этого, — озабоченно сказала она, поправляя на братишке съехавший фартук.

Я слышала во дворе разные имена: Боря, Витя, Катя, Леша, но одно имя заставило меня прислушаться. Мальчика звали Анатолий. Не Толя, не Толька, а Анатолий! На мальчике был шелковый красный галстук. Приходил он под вечер и собирал около себя всю детвору: старшие и младшие ребята шумно встречали его приход. Он заводил какие-то игры, читал вслух и командовал малышами. В этот вечер он уселся под моим балконом на каменном выступе: