Собрание сочинений в четырёх томах. Том 4.
Шрифт:
Кто, какие наставники воспитали в сей «классной» — не правда ли, липкое и точное имя для этой дамы придумал Матвей — такое чистоплюйство, схожее, прямо скажем, с дореволюционным ханжеством сословных воспитателей?
Нет прощения этой «классной», нет и не может быть оправдания ей. Не учитель она вовсе и пусть не марает это святое имя единственным и достаточно зыбким признаком — тем, что лишь работает в школе…
Это урок первый.
Урок второй. Как видимо, как заметно вытекает он естественным следствием из первого урока. Ведь учительнице поверила мать Матвея.
То
Выгнать из дома Колю, друга сына, который, как выяснилось не без помощи «классной», из «ненормальной» семьи.
Да, все отступило в матери Матвея, все родительские и человеческие чувства, кроме одного — материнского эгоизма.
Почудилось ей, что Коля из «ненормальной» семьи — этакий бациллоноситель, что он непременно заразит ее чистенького сына, а на самом-то деле сама заразила Матвея тяжким вирусом бесчестия.
Можно представить себе, какие чувства владели Матвеем, когда мать выгнала Колю из их дома!
Сколько стыда перед другом, стыда за мать, за учительницу — сумевшую, смогшую! — разделить, развести двух друзей из одного класса! Сколько ненависти, наконец, сколько нетерпимого, яростного — и праведного — зла вселила мать в доброе, видимо, сердце сына!
Эта история, урок второй, который преподала Матвею мать с согласия и при поддержке «классной», был, в сущности, актом величайшего недоверия к подростку. Грубейшим педагогическим произволом. Взявшись за руки, мать и учитель преподнесли подростку этот второй урок.
Вполне допускаю, что вовсе не думали они, какой вывод сделает Матвей из этого урока.
В ход вступила система, увиденная Сухомлинским.
Взрослые не заметили привычного для их, в данном случае испорченного, взгляда. Для Матвея же в ряду определений «ненормальных» семей — не только выпивки и гулянки родителей, но и меньшая в сравнении с его домом материальная обеспеченность.
Вот и вывод. Оказывается, всё в этом мире решают деньги!
Не дружба, к которой он тянулся.
Не равенство сверстников независимо от обстоятельств, в которых они оказались.
Не искренность товарищества.
А деньги!
И вот он едет на юг. Не наивный паренек, но человек, одетый в американские — просто так не достанешь! — джинсы, в модную «фирменную» майку. Человек внешне обкатанный, знающий кое-что в жизни. И в то же время наивный и зеленый, как свежие листики березы!
Боже, как часто и поверхностно несправедливо судим мы ребят, одетых по последнему крику моды, как спешим мы, взрослые, побыстрее осудить их, про себя хотя бы, быстренько, с первого взгляда причислив лохматого да пижонистого в разряд «волосатиков», «отпетых», «шпаны». Как неповоротлив наш ум и стоеросово прямолинейны наши представления — и к кому прежде и охотней всего?
Да к нашим же собственным детям, к сверстникам их, как две капли похожим на детей наших.
Сколько раз приходилось мне слышать вдруг непристойную ругань, оскорбления, окрики, которыми то ли старец, то ли средних лет гражданин наделяет ни в чем, кроме своего облика, не выделяющихся подростков. Стучит палкой,
так и брызжет слюной, а у самого дома точно такие же внуки или правнуки, которых и любит, и уважает. Атавизм, что ли, это какой, пережиток первобытных черт, когда взрослые не приемлют юных, готовы любую секунду на выпад и особенно охочи к осуждению коллективному, по возможности публичному?А он — вот он. Ищет опоры хоть в ком-нибудь. Выводы в нем уже почти готовы — подтолкни легонько, и все. Мать и учительница делят народ на «чистых» и «нечистых», а он вдруг сам на мгновение попадает в разряд «нечистых». Видите ли, попросил сдачу. Получил вместо полтинника два рубля! И катись отсюда, бедный!
В судьбе Матвея все непросто, все искривлено. Мораль «классной» и матери. Мораль той группы торгашей, с которой столкнулся он на юге. И при всем при этом мальчишка точно воск. Под тяжестью каждого впечатления он готов смяться.
Как же надо беречь наших ребят в эту пору! Как жалеть, как любить и как понимать! Как много сил мы должны отдавать им — всюду и все. В школе, дома, на улице. Мать, воспитатель, прохожий.
Ведь дикостью кажется нам, если кто-то вдруг станет вместо тротуара ходить только по клумбам, где растут цветы. А в быту мы очень часто предпочитаем прогуливаться тяжелыми сапогами по хрупким человеческим росточкам.
Как тот прохожий старик с палкой. Как те, возле кассы, где Матвею не дали сдачу. И вот готов вывод. Теперь уже серьезно опасный.
Человек без денег — ничто. Деньги любой ценой. «Меня не интересует перспектива жить простым, серым человеком, тонуть в этой массе «я».
Есть честолюбие, когда личность стремится выделиться среди других первенством в науке, в спорте, в труде. Что ж, это не так и плохо. Есть тщеславие, когда человек выделяется среди других только ради того, чтоб выделиться, и это уже хуже.
Но когда человек видит способ самоутверждения в обогащении, рано или поздно ему станут безразличны способы этого обогащения.
Сломанная нравственность ведет к преступлению.
Мальчик по имени Матвей сигналит людям SOS. В переводе это значит — «спасите наши души».
Он прав. Речь идет о спасении его души. Худо, когда человеку доказали, что «деньги — это друзья, счастье, богатство». Тут следует уже спасать.
Вот и спрашивается — трудный он или нет? Ответ один. Очень трудный. И очень трудно ему. Прежде всего потому, что он один.
Рядом родители, школа, друзья. А Матвей один.
И некому объяснить, что история со сдачей на юге — это не правило, не образец, а преступление и гадость.
Что Коля, его верный друг и хороший парнишка, должен остаться его другом.
Что мать и учительница не правы, разделяя семьи его одноклассников.
Что есть, есть, есть, Матвей, в мире добро, справедливость и честность, и доказательство тому твое собственное письмо — ведь ты споришь с увиденным, не соглашаешься с «правилами», которые тебе навязывают, и не соглашаешься потому, что не можешь, никак не можешь до конца поклониться идолам, выставленным перед тобой, в качестве истинных образцов.