Собрание сочинений в десяти томах. Том десятый. Об искусстве и литературе

Потому только, что Альбрехт Дюрер, при своем несравненном таланте, никогда не смог возвыситься до идеи гармонической красоты или хотя бы до понятия о должной целесообразности, должны и мы пресмыкаться?

Юному художнику следует по воскресным и праздничным дням присоединяться к танцам поселян. Пусть он обратит внимание на естественные телодвижения, пусть даст деревенской девке обличье нимфы, а парня украсит козлиными ушами и даже копытами. Если он правильно подметит натуру и сумеет придать фигурам благородную и непринужденную грацию, ни один человек не поймет, откуда он это взял, и каждый будет клясться, что он все позаимствовал у древних.

Создания искусства разрушаются, как только исчезает чутье к искусству.

Каждый большой художник захватывает, заражает нас; все, что в нас есть от тех чувств, которые в нем зазвучали, приходит в движение, а так как все мы имеем некоторое представление о великом и известную склонность к нему, то нам нетрудно вообразить, что тот же росток заложен и в нас самих.

Античные храмы концентрируют бога в человеке, соборы средневековья возносятся к богу всевышнему.

Один благородный философ говорил о зодчестве как о застывшей музыке и за то не раз подвергался насмешкам. Мы думаем, что мы лучше всего передадим эту прекрасную мысль, назвав архитектуру умолкшей мелодией.

Пусть представят себе Орфея, который, когда ему указали на огромный, предназначенный для застройки пустырь, мудро выбрал себе наиболее удобное место, сел и оживляющими звуками своей лиры создал вокруг себя пространную базарную площадь. Захваченные могуче-повелительными, ласково-манящими звуками, скалы, вырванные из своего массивного единства, вдохновенно двинулись вперед, подчинились искусству и ремеслам, чтобы затем целесообразно выстроиться в ритмические пласты и стены. Пусть так вот улицы пристраиваются к улицам! В надежно ограждающих стенах недостатка не будет.

Звуки отмирают, но гармония остается. Обитатели подобного города живут и движутся среди вечных мелодий, их деятельность не впадает в дремоту и дух не оскудевает. Глаза переймут назначение, права и обязанности слуха, и горожане, даже в будний день, будут чувствовать себя в идеальном мире; без размышлений, не допытываясь причин, они приобщатся к высшему нравственному и религиозному наслаждению.

Каждый, у кого вошло в привычку посещать собор св. Петра, испытывал аналогичное тому, о чем мы здесь дерзнули заговорить.

И, напротив, в плохо построенном городе, где случай грязной метлой смел дома в одну кучу, обитатели, сами того не подозревая, пребывают в пустыне сумрачного существования. Приезжему же повсюду чудятся звуки волынки, свистулек и бубна, словно его приглашают взглянуть на пляску медведей и обезьяньи ужимки.

1822–1832

КОММЕНТАРИИ

Гете много размышлял о природе художественного творчества, и в его литературном наследии большое место занимают высказывания о поэзии, драме, романе и изобразительных искусствах. Одних только рецензий и статей в самом полном Веймарском издании его сочинений набралось десять томов. Наряду с этим масса подобных высказываний содержится в его переписке, а также в беседах, в частности тех, которые он вел с И.-П. Эккерманом. Немало говорится о тех же предметах и в его романах, в особенности в «Годах учения Вильгельма Мейстера», где целые главы посвящены разбору шекспировского «Гамлета». Примечания к «Западно-восточному дивану» содержат обильные высказывания Гете о восточной поэзии. Наконец, множество разнообразных суждений об искусстве и литературе содержится в «Максимах и рефлексиях» — афористических суждениях Гете по самым разным вопросам.

Только полные академические издания в состоянии предоставить читателям все богатство написанного Гете об искусстве. Из числа последних современных изданий такого рода наиболее полным является берлинское издание «Ауфбау», где сочинения об искусстве и литературе занимают пять томов (т. 17–21, Берлин, 1970–1978). В настоящем томе представлены только избранные статьи, рецензии, фрагменты и афоризмы Гете. На русском языке до настоящего времени работы Гете о литературе и искусстве печатались в следующих книгах: И.-В. Гете. Собрание сочинений в 13-ти томах. Под ред. А. В. Луначарского и др., т. X. М., 1937; И.-В. Гете. Статьи и мысли об искусстве. Под ред. А. С. Гущина. М., 1930; И.-В. Гете. Об искусстве. Сост. и вступ. статья А. В. Гулыги. М., 1975.

Статьи, вошедшие в данный том, печатались при жизни Гете в различных периодических изданиях. Свою литературно-критическую деятельность Гете начал во «Франкфуртских ученых записках» (1772–1773), которые были литературным органом движения «Бури и натиска». Об участии в журнале Гете рассказал в своей художественной автобиографии (см. т. 3 наст. изд.). Когда Ф. Шиллер предпринял издание журнала «Оры» (1794–1797), Гете его энергично поддерживал и часто в нем сотрудничал. Как своего рода продолжение этого издания были задуманы «Пропилеи» (1798–1800), журнал искусств, который редактировал сам Гете (см. в наст. томе «Введение в «Пропилеи»). Гете активно участвовал затем в «Иенской всеобщей литературной газете» (1804–1806), будучи, в сущности, негласным ее руководителем. В последние годы жизни Гете издавал журнал «Об искусстве и древности» (1816–1832). Многие свои статьи Гете сам перепечатывал в собраниях своих сочинений.

Высказывания Гете по вопросам литературы и искусства имеют огромную ценность. Прежде всего они представляют объективный интерес как суждения великого художника, глубоко изучавшего творения поэтов, живописцев и скульпторов. Его характеристики и оценки помогают пониманию искусства вообще и отдельных его явлений. Наряду с этим в статьях Гете раскрывается многое, что облегчает понимание его собственных произведений.

Ученым-критиком Гете никогда не был. Его высказывания о литературе и искусстве были вызваны к жизни живыми впечатлениями от произведений писателей и художников, а также размышлениями о некоторых общих проблемах художественного творчества. Поэтому, хотя и можно говорить об эстетических и художественных взглядах Гете, едва ли допустимо считать, что у него была систематическая, всесторонне разработанная теория искусства. В своих критических работах Гете оставался прежде всего художником, которого волновали практические вопросы, связанные с его собственным творчеством. Печать его личности, несомненно, лежит на всем, что он написал о литературе и искусстве, но это отнюдь не дает оснований говорить о субъективности Гете, ибо какие бы перемены ни происходили в его творческом сознании, Гете в единичном, в своем, всегда стремился отыскать общиезакономерности искусства. В этом сочетании личного и объективного и следует воспринимать литературно-критические и искусствоведческие работы поэта.

Гете интересовали все жанры литературы, различные виды искусства; обо всем этом он размышлял с большой вдумчивостью, проверяя свои мнения суждениями знатоков, но часто и споря с ними, противопоставляя им свои глубоко продуманные оценки. Гете не терпел дилетантизма ни в чем, в том числе в критике. Если он и не был профессиональным критиком, то отнюдь не потому, что ему не хватало для этого знаний. Гете был начитан и в критике, и в теории, и в литературе по истории искусства. В вопросах искусства ему глубоко претил педантизм: он уже в молодые годы отверг поэтику Готшеда, этого столпа немецкого классицизма, сочинившего, по словам Гете, «целую систему полок и полочек, по существу, уничтожившую самое понятие поэзии» (т. 3). Зато Гете высоко ценил противника Готшеда — Г.-Э. Лессинга, чьи «Письма о немецкой литературе» (особенно письмо 17-е; 1759), «Лаокоон» (1766) и «Гамбургская драматургия» (1767–1769) оказали несомненное влияние на формирование литературно-критических и художественных взглядов молодого Гете. «Лессинг соответственно своей полемической природе охотнее всего пребывает в стадии возражения и сомнения», — говорил Гете в старости, признавая его заслуги в развитии немецкой критической мысли. Но сам Гете как художник не остановился на стадии критики и отрицания. Ему посчастливилось встретиться и сблизиться с И.-Г. Гердером, идеологом возникавшего тогда литературного движения «Бури и натиска». Как признал Гете, «благодаря Гердеру [он] вдруг познакомился со всеми новейшими идеями, со всеми направлениями, которые из этих идей проистекали» (т. 3). Получив эти начальные стимулы в области теории и истории искусства, Гете развивался в дальнейшем самостоятельно, и только два автора оказали на него впоследствии значительное влияние — историк искусства И.-И. Винкельман и писатель Ф. Шиллер.

В своем духовном и литературном развитии Гете прошел через несколько стадий, когда менялось его отношение к действительности, понимание задач искусства и соответственно изменялся характер его суждений о художественном творчестве. Если не считать юношеских лет, когда Гете создал свои первые произведения в стиле рококо, то его самостоятельное и зрелое творчество делится на три периода.

Первый период приходится на то знаменательное пятилетие, когда ярко расцвел гений молодого писателя, создавшего «Геца фон Берлихингена» и «Страдания юного Вертера»; эти произведения сделали двадцатипятилетнего Гете вождем литературного направления «Бури и натиска» и завоевали ему сначала общегерманскую, а затем и общеевропейскую славу. Статьи 1771–1775 годов ярко выражают штюрмерские взгляды Гете на литературу и искусство. Следуя идеям Руссо и Гердера, Гете видит глубочайшие корни художественного творчества в жизни народа, и об этом вдохновенно говорится в его статье «О немецком зодчестве» (1771), где Гете подчеркивает, что искусство архитектуры выросло из простейших построек людей, живших на лоне природы. Но таково лишь начало. Строение превращается в явление искусства, когда приходит великий художник. Таким был, как кажется Гете, строитель Страсбургского готического собора Эрвин фон Штейнбах. Вся статья Гете — гимн творческому духу гения, одушевляющему даже мертвый камень.

Гений не подчиняется никаким правилам; они вредны для него. Он сам себе закон. «Школа… и принципы сковывают всякую способность познания и творчества». Таким же свободным от сковывающих правил художником является для молодого Гете Шекспир. Его произведения представляются Гете непосредственным воплощением природы, герои его драм — живыми людьми, но не теми, каких можно видеть на каждом шагу, а увеличенными до «колоссальных масштабов». Как в соборе, воспетом Гете, так и в мире, созданном Шекспиром, не все прекрасно. «Все, что мы зовем злом, есть лишь оборотная сторона добра», и она «необходима», — утверждает будущий автор «Фауста».