Собрание сочинений в девяти томах. Том 8. Мост дружбы

– А морской телеграфный кабель, по-вашему, тоже топят в океане? – снова прервал оратора неизвестный оппонент. – Мост перебросить можно даже через пропасть!

Милевский взглянул было на председательствующего студента, но тот, видимо, считал реплики в дискуссии допустимыми.

– А как выправить мост, будь он построен? – раздраженно продолжал Милевский. – Как протянуть его по линеечке, которой пользуется при черчении студент-первокурсник, подающий здесь реплики?

Студенты в дверях расступились, оглянулись. Послышался смех.

Лев Янович был доволен. Ему показалось, что студенты рассмеялись его остроте.

– А вибрация? – повысил он голос. – А подводные течения? Они будут тащить одну часть трубы в одну сторону, а другую – в другую. Жалкая железная соломинка переломится в глубине океана, погубив неисчислимые человеческие труды… А как беззащитно, уязвимо будет подобное сооружение! При первом же накале международных отношений туннель будет взорван бомбой или миной, затоплен, безвозвратно уничтожен, и все пятнадцать миллионов тонн металла, миллион тонн стальных канатов, все поезда, пассажиры и обслуживающий персонал, все двадцать миллиардов рублей будут похоронены на дне! Все нелепо, все! Наивно до смешного! Давайте посмеемся. И не будем создавать «орден рыцарей затонувшего туннеля».

Никто не смеялся.

Лев Янович кончил и, печальный, торжественный, сошел с кафедры Большой аудитории. Слушатели молча переглядывались. Кое-кто улыбался, некоторые осторожно оборачивались к Андрею, который сидел с краю в одном из задних рядов.

Лев Янович Милевский не мог прийти в себя от возбуждения. Ему явно было не по себе, он морщился, ерзал и все время оглядывался вокруг. Он ушел сразу же после объявленного перерыва, не дождавшись других выступлений.

Через полчаса Лев Янович галантно прикладывался к ручке Терезы Сергеевны:

– У себя ли Степан Григорьевич? Нельзя ли к нему по важнейшему делу?

– У всех, положительно у всех срочно! Неужели и ваша рационализация тоже такая срочная? – устало спросила Тереза Сергеевна.

– Если бы только одна рационализация! – вздохнул Лев Янович и, нагнувшись к ее свисающей почти до плеча серьге, шепнул: – Личное… семейное… Степана Григорьевича…

Тереза Сергеевна молча поднялась и провела Льва Яновича в кабинет.

Вернувшись, она загородила грудью дорогу начальнику мартеновского цеха, высокому кудрявому красавцу, обычно проходившему к главному инженеру без препятствий.

– Простите, Степан Григорьевич просил позже. Он сейчас говорит с Москвой… – И она осталась стоять у двери.

Корнев взволнованно ходил по кабинету.

– Мальчишка! Сумасшедший! – сквозь зубы бросал он.

– Он компрометирует вас, Степан Григорьевич! – проникновенно говорил Милевский. – Именно о вас я сразу подумал. Мечтать о связях с враждебной социализму Америкой! Это неслыханно, Степан Григорьевич! У меня остановилось сердце. Что будет, если узнают в журналистских кругах?

– Это же в самом деле глупо! Глупо и вредно! Вредно и опасно! – с сердцем сказал Степан.

Открылась дверь, и заглянула Тереза Сергеевна:

– Степан Григорьевич, возьмите трубку.

– Я, кажется, просил… – зло обернулся к ней Степан.

Тереза Сергеевна многозначительно опустила глаза:

– Из райкома…

Лев Янович схватился за голову и отвернулся.

Похолодевшей рукой Степан взял трубку:

– Корнев. Слушаю. Хорошо. На бюро райкома? Когда? Буду. Есть. Привет.

Милевский почтительно попятился к двери.

– Надеюсь… не по этому поводу, – пробормотал он.

Степан Григорьевич даже не взглянул на него.

– Какой дурак! Какой Андрюшка дурак! – тихо проговорил он.

Дверь за Милевским закрылась. Тереза Сергеевна шестым секретарским чувством поняла, что к Степану Григорьевичу никого пускать нельзя.

Степан думал. Дело может обернуться самым неприятным образом, Андрей перешел все разумные пределы. Идея его – нелепица. Каждому ясно, что к ней нельзя отнестись серьезно. Но, оказывается, серьезно отнестись надо, потому что идея стала поводом для необдуманного общегородского доклада, по существу, очень ошибочного! Как на это еще посмотрят… И если в райкоме уже знают, если на бюро хоть краешком заденут этот вопрос, то Гвоздев тотчас заявит, что это по просьбе Степана он принял в институт младшего брата Корнева. Всем станет очевидно, что Степан должен отвечать за действия Андрея. Притупление бдительности коммуниста Степана Корнева!

Степан стал расхаживать от окна к окну, поглядывая на заводской двор, где бегал паровозик-«кукушка», гремели сцепки вагонов, тяжело пыхтел компрессор, визжала дисковая пила в прокатке…

Вошла Тереза Сергеевна:

– Я звонила к вам домой, Степан Григорьевич. Андрюша уже дома.

Степан поднял на нее сразу запавшие глаза. Кто она? Колдунья? Читает мысли?

– Машину! – приказал Степан.

– Уже подана.

«Нет, она все-таки хороший секретарь! Ничего не скажешь…»

– Андрей! Пройди ко мне, – крикнул Степан из коридора в полуоткрытую дверь комнаты брата.

Андрей проводил Аню и Дениса до выхода и сказал, чтобы они подождали его на улице. Сам прошел в кабинет Степана.

– Ну?.. – встретил его Степан, стоя посредине комнаты, чуть втянув голову в плечи, сжав кулаки.

Андрей даже отступил на шаг – ему показалось, что брат готов броситься на него.

– Тебе мало того, что я всю жизнь делал для тебя? Тебе надо стать поперек дороги? – понизив голос и еле сдерживая себя, заговорил Степан.

– Милевский про доклад рассказывал? – спокойно спросил Андрей.

– Идиот! – заорал Степан. – Чем ты рискуешь! Ничем! Ты еще ничего не приобрел, терять нечего! А я из-за тебя рискую всем… Именем… дорогой в будущее…

– Карьерой, – поправил Андрей.

Лицо его покрылось красными пятнами. Он стоял перед Степаном, тоже опустив голову и чем-то напоминая его.

– Карьерой? Это слово не из нашего социалистического обихода. Ты бредишь капитализмом. Готов преклоняться перед ним. И твое самомнение автора заумной идеи тоже из арсенала капиталистических отношений…

– Ты карьерист! – отрезал Андрей. – Тебе ли говорить о социалистических отношениях! С ними не очень-то вяжутся твои поучения.

– Ах, ты таким языком заговорил! Ладно. Теперь я буду приказывать. Завтра же ты объявишь о несвоевременности своего дурацкого доклада. Нет, постой! Это было бы глупо. Ты переименуешь его. Назовешь его научно-фантастическим. Будете там бредить Арктическим мостом и полетом на Марс.

– Не сделаю этого. Не вижу в Арктическом мосте ничего научно-фантастического. Это реальный проект.