Собрание сочинений в девяти томах. Том 8. Мост дружбы

Весело заскрипели ступеньки крутой лесенки. Мистер Медж потер ладони и в предвкушении завтрака прошел в столовую.

Через открытую дверь он видел чистенькую кухню и мелькавшую там тоненькую фигурку дочери в утренней пижаме.

Он сел спиной к двери и сделал вид, что внимательно читает захваченную из гостиной газету.

Амелия тихо подкралась к нему сзади и, топнув ножкой, крикнула звонким мальчишеским голосом:

– Руки вверх, если вам дорога жизнь!

Джентльмен изобразил на лице испуг и выронил из рук газету.

Амелия целились в него носиком кофейника, из которого струился ароматный пар. В другой руке она держала тарелку с поджаренными ломтиками хлеба.

– Я могу заплатить выкуп, – дрожащим голосом произнес мистер Медж.

– Платите, – крикнул очаровательный гангстер, подставляя свою щечку, еще не покрытую пудрой.

Подвергшийся нападению джентльмен должен был десять раз поцеловать ее, заменяя тем выплату десяти тысяч долларов. Так издавно заведено было в доме Меджей со времени, когда мать Амелии, миссис Эмма, бросила семью, уехав с голливудским актером на «тот берег» (в Калифорнию).

После традиционной шутки отец и дочь принялись за завтрак.

– Деди, – сказала Амелия, встряхивая локонами и капризно надувая губки. – Опять вы уткнулись в свои газеты. Это неприлично, и я их терпеть не могу.

– Дорогая, надо же иметь представление, что происходит в мире, – оправдывался мистер Медж, отлично зная, с какой жадностью накинется дочь на газеты, едва появится в них снова ее имя, как в дни, когда она была похищена гангстерами перед началом процесса «Рыжего Майка» с обвинением Майкла Никсона в ее убийстве.

– Ну и что вы выловили нового в этом мире? – с деланным равнодушием поинтересовалась Амелия, по-хрустывая поджаренными хлебцами.

– Хотя бы то, что этот… ээ… ваш знакомый, мистер Майкл Никсон, все-таки выбран сенатором от штата. И под любопытным лозунгом: «Мосты вместо бомб!»

– Слышать о нем ничего не хочу! – вскипела Амелия, заткнув уши, и затараторила, впадая почти в истерический тон: – Ненавижу мосты, паровозы, лифты, лифчики, колготки, школы, библиотеки, конгресс!

– Однако в конгрессе и будет теперь он заседать.

– Если бы вы знали, на что он меня толкал! Подсунул книжку какого-то монаха, Кампа… Кампанеллы, что ли, который описывал коммунизм в своем Городе Солнца. Это ужасно, деди! Общие жены! Принудительное деторождение от насильственно соединенных пар, как на конном заводе! Вот к чему приведет мост через Северный полюс, по которому русские будут экспортировать к нам свой коммунизм.

– Право, бэби, насколько я знаю, у них общая собственность на заводы, а не на жен.

– Это пропаганда, деди, рассчитанная на таких простаков, как вы! Они безнравственны! У них в Ледовитом океане целый архипелаг островов, обнесенных колючей проволокой. И там в страхе перед окружающими льдами со злобными белыми медведями содержатся все те, кто против общности жен и всего прочего, коммунистического…

– Опять вы немножко путаете, бэби, первые шаги с жалкой группой изгнанных из Советской страны, – мягко возразил мистер Медж.

– Я ничего не путаю! Так говорят все просвещенные люди вокруг. Русские ворвутся сюда по своей трубе, чтобы всех американок загнать в дома терпеливости.

– Может быть, «терпимости»? – поправил мистер Медж.

– Ах, мне все равно! Я иду войной на все на свете.

– Вы что-то задумали, бэби? Надеюсь, не похищение ядерной бомбы?

– Разумеется, нет! Но мне понадобится ваша небольшая помощь.

– Советом?

– Нет, долларами. Вы должны одинаково одеть всех нас, создавших Лигу борьбы с цепями культуры.

– Ах, бэби, вы явно преувеличиваете мои возможности, считая, что я могу приобрести гардероб для целого батальона рвущих цепи молодых леди. Если вы сможете из своих карманных денег одолжить мне пять долларов, то мы еще месяц будем смотреть телевизионные передачи.

– Что? Остаться без телевизора в такую минуту? Вы с ума сошли, деди! Во что же мне одеться? Ведь надо ехать.

– Куда, бэби?

– Сегодня первый день открытия Нью-йоркской международной выставки реконструкции мира. Удачный момент, чтобы уничтожить этот опасный проект моста к коммунистам, а заодно и все мосты, пароходы, паровозы, билдингн…

– Да, да, галстуки, шляпы, накидки, – в тон ей продолжал мистер Медж.

– Не издевайтесь надо мной! Вам никогда не понять модных стремлений молодежи, потому что вы безнадежно устарели. Раз вы не можете одеть меня и подруг, я пойду раздеваться.

– Бэби, остановитесь. Что вы имеете в виду?

– Жаркий день и купальный костюм, обтягивающий тело. И все мы, члены лиги, отправимся на выставку в купальниках. Я сейчас обзвоню всех подруг по телефону. И при всем американском народе мы, как дети самой Природы, заявим протест против самоубийственных мостов и других цепей культуры. Мы сумеем высмеять этого неуклюжего инженера Герберта Кандербля и тех, кто въезжает по коммунистическому мосту в американский сенат.

И Амелия, хлопнув дверью, вышла из столовой.

Мистер Медж откинулся на спинку стула. Может быть, здесь что-то есть? На мосту, как бы то ни было, окажешься на виду.

До сих пор мистер Медж делал свой бизнес под видом «прогрессивного политического босса», берущегося «провести в сенат паршивого пса против апостола Павла», как говорится в американской поговорке.

Но прогрессивные взгляды не всегда привлекали претендентов на политические посты, и мистер Медж давно уже оставался не у дел.

«Надо, пожалуй, пока не поздно, ухватить за хвост удачу! – решил мистер Медж. – Пора выбирать путь для преуспевания».

Меньше чем через час автомобиль Амелии остановился на огромном бетонном поле. Здесь машины посетителей второй Нью-йоркской международной выставки, посвященной реконструкции мира, образовали целый город с широкими авеню, перпендикулярно расположенными к ним стритами, площадями и бензоколонками, похожими на памятники.

Пешком пройдя сквозь этот лабиринт машин, отец и дочь оказались перед входом на выставку.

Видя кого-либо из так же экстравагантно одетых, вернее, раздетых молодых девушек, прибежавших сюда как бы прямо с пляжа, Амелия запускала в рот пальцы и пронзительно свистела. Вскоре она оказалась в окружении целой ватаги «купальщиц», лишь слегка прикрытых прозрачными туниками.

День выдался жаркий, словно на дворе был не май, а нью-йоркский жаркий июль. Лишь это могло оправдать нашествие купальщиц, как выразился кто-то из привыкших ничему не удивляться посетителей выставки, которые, впрочем, прибыли сюда, чтобы удивляться.