Собрание сочинений в пяти томах
Шрифт:
— Не можете ли вы, Елена Васильевна, уделить мне две минуты времени?
— По секрету? — спросила удивленная Елена, шурша поднялась и ушла в спальню.
Лариосик приплелся за ней.
— Придумал Ларион что-то интересненькое, — задумчиво сказал Николка.
Мышлаевский, с каждым днем мрачневший, мрачно оглянулся почему-то (он разбавлял на буфете спирт).
— Что такое? — спросила Елена.
Лариосик потянул носом воздух, прищурился на окно, поморгал и произнес такую речь:
— Я прошу у вас, Елена Васильевна, руки Анюты. Я люблю эту девушку. А так как она одинока, а вы ей
Рыжая Елена, подняв брови до предела, села в кресло. Произошла большая пауза.
— Ларион, — наконец заговорила Елена, — решительно не знаю, что вам на это и сказать. Во-первых, простите, ведь так недавно еще пережили вашу драму… Вы сами говорили, что это неизгладимо…
Лариосик побагровел.
— Елена Васильевна, я вычеркнул ту дурную женщину из своего сердца. И даже карточку ее разорвал. Кончено. — Лариосик ладонью горизонтально отрезал кусок воздуха.
— Потом… Да вы серьезно говорите?
Лариосик обиделся.
— Елена Васильевна… Я…
— Ну простите, простите… Ну если серьезно, то вот что. Все-таки, Ларион Ларионыч, вы не забывайте, что вы по происхождению вовсе не пара Анюте…
— Елена Васильевна, от вас, с вашим сердцем, я никак не ожидал такого возражения.
Елена покраснела, запуталась.
— Я говорю это только вот к чему — возможен ли счастливый брак при таких условиях? Да и притом, может быть, она вас не любит?
— Это другое дело, — твердо вымолвил Лариосик, — тогда, конечно… Тогда… Во всяком случае, я вас прошу передать ей мое предложение…
— Почему вы ей сами не хотите сказать?
Лариосик потупился.
— Я смущаюсь… я застенчив…
— Хорошо, — сказала Елена, вставая, — но только хочу вас предупредить… мне кажется, что она любит кого-то другого…
Лариосик изменился в лице и затопал вслед за Еленой в столовую. На столе уже дымился суп.
— Начинайте без меня, господа, — сказала Елена, — я сейчас…
В комнате за кухней Анюта, сильно изменившаяся за последнее время, похудевшая и похорошевшая какою-то наивной зрелой красотой, попятилась от Елены, взмахнула руками и сказала:
— Да что вы, Елена Васильевна. Да не хочу я его.
— Ну что же… — ответила Елена с облегченным сердцем, — ты не волнуйся, откажи, и больше ничего. И живи спокойно. Успеешь еще.
В ответ на это Анюта взмахнула руками и, прислонившись к косяку, вдруг зарыдала.
— Что с тобой? — беспокойно спросила Елена. — Анюточка, что ты? Что ты? Из-за таких пустяков?
— Нет, — ответила, всхлипывая, Анюта, — нет, не пустяки. Я, Елена Васильевна, — она фартуком размазывала по лицу слезы и в фартук сказала: — беременна.
— Что-о? Как? — спросила ошалевшая Елена таким тоном, словно Анюта сообщила ей совершенно невероятную вещь. — Как же ты это? Анюта?
В спальне под соколом поручик Мышлаевский впервые в жизни нарушил правило, преподанное некогда знаменитым командиром тяжелого мортирного дивизиона, — артиллерийский офицер никогда не должен теряться. Если он теряется, он не годится в артиллерию.
Поручик Мышлаевский растерялся.
— Знаешь, Виктор, ты все-таки свинья, —
сказала Елена, качая головой.— Ну уж и свинья?.. — робко и тускло молвил Мышлаевский и поник головой.
В сумерки знаменитого этого дня 2 февраля 1919 года, когда обед, скомканный к черту, отошел в полном беспорядке, а Мышлаевский увез Анюту с таинственной запиской Турбина в лечебницу (записка была добыта после страшной ругани с Турбиным в белом кабинетике Еленой), а Николка, сообразивший, в чем дело, утешал убитого Лариосика в спальне у себя, Елена в сумерках у притолоки сказала Шервинскому, который играл свою обычную гамму на кистях ее рук:
— Какие вы все прохвосты…
— Ничего подобного, — ответил шепотом Демон, нимало не смущаясь, и, притянув Елену, предварительно воровски оглянувшись, поцеловал ее в губы (в первый раз в жизни, надо сказать правду).
— Больше не появляйтесь в доме, — неубедительно шепнула Елена.
— Я не могу без вас жить, — зашептал Демон, и неизвестно, что бы он еще нашептал, если бы не брызнул в передней звонок.
Комментарии
Записки юного врача
Впервые напечатаны:
«Полотенце с петухом» — журн. «Медицинский работник». 1926. № 33 и 34. 12 и 18 сентября, с подстрочным примечанием: «Из книги „Записки юного врача“»;
«Крещение поворотом» — журн. «Медицинский работник». 1925. № 41 и 42. 25 октября и 2 ноября, с подзаголовком: «Записки юного врача»;
«Стальное горло» — журн. «Красная панорама». 1925. № 33. 15 августа, с подзаголовком: «Рассказ юного врача»;
«Вьюга» — журн. «Медицинский работник». 1926. № 2 и 3. 18 и 25 января, с подзаголовком «Записки юного врача»;
«Тьма египетская» — журн. «Медицинский работник». 1926. № 26 и 27. 20 и 27 июля, с подстрочным примечанием: «Из готовящейся к изданию книги „Записки юного врача“»;
«Пропавший глаз» — журн. «Медицинский работник». 1926. № 36 и 37. 2 и 12 октября, с подстрочным примечанием: «Записки юного врача»;
«Звездная сыпь» — журн. «Медицинский работник». 1926. № 29 и 30. 12 и 19 августа.
Рукописи не сохранились. При жизни автора рассказы не перепечатывались.
Печатаются по текстам первых публикаций.
Цикл «Записки юного врача» восходит к одному из самых ранних замыслов Булгакова. Работа над ним стала, видимо, переходной от «трудов и дней» земского врача к труду литературному.
«Записки» были начаты или, во всяком случае, задуманы еще в 1916–1917 годах в Никольском и Вязьме, — скорее всего, не без влияния небывалого успеха «Записок врача» В. В. Вересаева (1901), реминисценцией из которых стало и само название булгаковского цикла. Работа над ними продолжалась, видимо, и в Киеве (1918–1919) — до того момента, как Булгаков осенью 1919 года выехал в качестве военврача Добровольческой армии на Северный Кавказ. В 1921 году он упоминает в одном из владикавказских писем родным, что в Киеве «в письменном столе остались две важных для меня рукописи: наброски земского врача и „Недуг“» (Вопросы литературы. 1973. № 7. С. 236).