Собрание сочинений в семи томах. Том 2. Романы

— Может быть, марсиане, — заставил себя пошутить Прокоп; в действительности ему было не до шуток.

Карсон бросил на него убийственный взгляд, но тут же заржал, как лошадь.

— Ладно, допустим, марсиане. Превосходно! Допустим это, господин магистр. Но лучше допустим, что это делает кто-то на нашей планете. Допустим, какая-то земная власть рассылает свои тайные инструкции. Допустим, у нее есть чрезвычайно серьезные причины уклоняться от контроля. Допустим, что это некая… международная служба, или организация, или черт знает что, располагающая неведомыми нам средствами, тайными станциями и прочим в этом роде. В любом случае… в любом случае человечество имеет право заинтересоваться таинственными депешами, не так ли? Все равно — из пекла они отправляются или с Марса. Попросту в этом… заинтересовано человечество. Можете себе представить… В общем, сударь, вряд ли это радиопередачи о Красной Шапочке. Так-то. — Карсон забегал по комнате. — Прежде всего несомненно, что эта радиостанция находится где-то… в Центральной Европе, приблизительно в центре всех этих помех, верно? — начал он размышлять вслух. — Она относительно слаба, так как передает только ночью. Черт подери, тем хуже: радиостанцию Эйфелевой башни или Науэна найти легко, не так ли? Господи! — воскликнул он вдруг, внезапно остановившись. — Подумайте только, где-то в сердце Европы существует и готовится нечто непонятное. Это «нечто» широко разветвлено, у него есть свои органы руководства, оно поддерживает тайные связи; оно владеет техническими средствами, неизвестными нам, таинственными силами и, чтоб вы знали, — это Карсон выкрикнул во всю глотку, — владеет кракатитом! Так-то!

Прокоп вскочил как ужаленный.

— Что… Что-о?!

— Да, у них есть кракатит. Девяносто граммов и еще тридцать пять. Все, что у нас оставалось.

— Что вы с ним делали?! — рассвирепел Прокоп.

— Опыты. Берегли его, словно… какую-нибудь добродетель. Но в один прекрасный вечер…

— Ну же!

— Он исчез. Вместе с фарфоровой банкой.

— Украден?

— Да.

— Но кто… кто?

— Конечно, марсиане, — ухмыльнулся Карсон. — К сожалению, через посредство одного лаборанта, который скрылся. И, естественно, с фарфоровой баночкой.

— Когда это случилось?

— Как раз накануне того дня, когда меня послали сюда, к вам. Образованный человек, саксонец. Ни пылинки нам не оставил. Понимаете — поэтому-то я и приехал.

— И вы полагаете, кракатит попал в руки тех… неизвестных?

Карсон только фыркнул.

— Откуда вы знаете?

— Я это утверждаю. Слушайте. — И Карсон покачался с носка на пятку на своих коротеньких ножках. — Похож я на труса?

— Н-нет.

— Так вот я вам скажу: это мне внушает страх. Ей-богу, душа в пятки уходит. Кракатит — проклятая штука; таинственная станция — еще хуже; но если то и другое попало в одни руки, тогда… мое почтение. Тогда Карсон уложит свой чемоданчик и отправится к тасманским людоедам. Понимаете, мне бы не хотелось увидеть конец Европы.

Прокоп только судорожно сжимал руки коленями.

«Иисусе, Иисусе…» — шептал он про себя.

— Н-даа… — протянул Карсон. — Меня удивляет лишь одно: почему до сих пор не взлетело на воздух… хоть что-нибудь крупное. Ведь стоит только нажать где-то какой-то рычажок за несколько тысяч километров оттуда — тррр-ах! И точка. Чего они еще ждут?

— Все ясно, — лихорадочно заговорил Прокоп. — Кракатит нельзя выпускать из рук. А Томеш… Томешу надо помешать…

— Господин Томеш продаст кракатит самому дьяволу, если тот заплатит, — быстро возразил Карсон. — В настоящее время господин Томеш — одна из величайших опасностей в мире.

— А, черт! — в отчаянии вырвалось у Прокопа. — Что же делать?

Карсон выдержал длинную паузу.

— Ясно что, — сказал он наконец. — Надо отдать кракатит.

— Н-н-нет! Никогда!

— Надо отдать. Хотя бы потому, что он — ключ к расшифровке. Время не терпит, сударь. Ради всех святых, отдайте его кому хотите, только без долгих проволочек! Отдайте швейцарцам, или Союзу старых дев, или чертовой бабушке; но они полгода прокорпят над ним, прежде чем поймут, что вы не сумасшедший. Или — отдайте нам. В Балттине уже построили такую машину, знаете — принимающий аппарат. Представьте себе… бесконечно быстрые взрывы микроскопических частиц кракатита. Возбудитель взрывов — неизвестные волны. Как только они там где-то включают их, в нашей машине начинается треск: тррр-та-та, тррр, тррр-та, трр-та-та-та. И все! Остается расшифровать, и готово дело. Был бы только кракатит!

— Не дам, — еле выговорил Прокоп, покрываясь холодным потом. — Я вам не верю… Вы… вы начнете производить кракатит для своих нужд.

У Карсона дернулись уголки губ.

— Ну, если вас только это беспокоит… Можем созвать, если угодно, Лигу Наций, Всемирное почтовое объединение, Конгресс евхаристической церкви [134] или всех чертей с дьяволами вместе. Чтоб ваша душенька не тревожилась. Я — датчанин, и на политику мне наплевать. Так-то. И вы отдадите кракатит в руки международной комиссии. Что с вами?

134

Евхаристическая церковь — в данном случае католическая церковь, признающая таинство причастия (евхаристию) и соответствующий ритуал.

— Я… я долго болел, — объяснил Прокоп, смертельно побледнев. — И мне до сих пор еще… нехорошо. Я два дня ничего не ел.

— Слабость, — заметил Карсон; он подсел на койку, обнял Прокопа. — Сейчас пройдет. Поезжайте в Балттин. Очень здоровый климат. Потом сможете съездить к Томешу. Денег у вас будет что песку. Станете big man [135] . Ну?

— Ладно, — шепнул Прокоп, как малое дитя, позволяя Карсону тихонько баюкать себя.

— Так, так. Чрезмерное напряжение, правда? Но ничего. Главное — главное будущее. Видно, немало пришлось вам горя хлебнуть, верно? А вы молодец. Ну, вот вам уже и лучше. — Карсон задумчиво затянулся. — Великолепное, блистательное будущее. Получите уйму денег. А мне дадите десять процентов, ладно? Таков уж международный обычай. Карсону тоже надо…

135

большой человек (англ.)

На улице засигналил автомобиль.

— Слава богу, — облегченно вздохнул Карсон. — Машина пришла. Ну, поехали!

— Куда?

— Пока что — поесть.

XX

На следующий день Прокоп проснулся с невероятно тяжелой головой и сначала никак не мог сообразить, где он; ждал, что услышит квохтанье кур или пронзительный лай Гонзика. Постепенно до сознания дошло, что он уже не в Тынице; что лежит в номере отеля, куда Карсон привез его, пьяного до бесчувствия, опухшего, рычащего, как дикий зверь; но, едва сунув голову под струю холодной воды, Прокоп ясно вспомнил весь вчерашний день, и ему захотелось провалиться от стыда.

Они пили уже за обедом, но умеренно, оба только сильно покраснели; потом катались в машине где-то по Сазавским или еще каким-то лесам, чтобы протрезвиться; Прокоп болтал без передышки, а Карсон лишь жевал сигару да кивал головой: «Вы станете big man». Биг мэн, биг мэн, — колоколом отдавалось в голове Прокопа, — видела бы мое торжество та… та, под вуалью! Он надувался, как индюк, — вот-вот лопнет; а Карсон все кивал головой, словно китайский болванчик, да распалял его бешеную гордость. Прокоп чуть не вывалился из машины, так яростно он жестикулировал; кажется, он излагал свои взгляды на всемирный институт деструктивной химии, социализм, брак и воспитание детей, словом, нес околесицу. Вечером Прокоп с Карсоном взялись за дело всерьез. Где только они не пили — один бог ведает. Это был кошмар; Карсон платил за всех незнакомых собутыльников, багровый, лоснящийся, в шляпе, сползшей на глаза; плясали какие-то девки, кто-то бил бокалы, а Прокоп, рыдая, исповедовался Карсону в своей безумной любви к той, которую не знает. Вспоминая сейчас об этом, Прокоп за голову хватался от стыда и боли.

Потом его, орущего «кракатит!», усадили в машину. Леший знает, куда повезли. Мчались по бесконечным шоссе, рядом на сиденье подпрыгивал алый огонек — вероятно, сигара Карсона, — и он бормотал заплетающимся языком: «Скорее, Боб», — или что-то в этом роде.

Вдруг на каком-то повороте навстречу ударили два ярких световых пятна, взвыло несколько голосов, машину отбросило в сторону, и Прокоп, вывалившись, проехался лицом по траве; это отрезвило его настолько, что он обрел способность слышать. Какие-то люди яростно переругивались, называя друг друга пьяной образиной. Карсон сыпал проклятиями, обозленный тем, что «вот теперь надо возвращаться», потом Прокопа, как наиболее пострадавшего, с тысячами предосторожностей уложили во встречную машину, Карсон сел рядом — и они поехали назад, оставив Боба у поломанного автомобиля. На полпути «наиболее пострадавший» принялся петь и горланить и у самого въезда в Прагу снова ощутил жажду. Пришлось заезжать в несколько ночных баров, прежде чем он утихомирился.

С угрюмой брезгливостью изучал Прокоп в зеркале свое исцарапанное лицо. От этого неприятного зрелища его оторвал швейцар отеля, принесший — с подобающими извинениями — листок для прописки. Прокоп заполнил графы, надеясь, что на том дело и кончится. Но едва швейцар прочитал его фамилию и профессию, как вдруг очень оживился и попросил Прокопа никуда не уходить: один иностранный господин просил администрацию отеля тотчас позвонить ему, буде пан инженер Прокоп соизволит у них остановиться. И если пан инженер позволит… Пан инженер был так зол на себя самого, что позволил бы даже перерезать себе горло. Поэтому он сел и стал ждать, покорно мирясь с мучительной головной болью. Через четверть часа швейцар появился снова с визитной карточкой. На ней было написано: